За обедом к ним присоединился лорд Фалмут в сопровождении мужа Франсис Говер, капитана Джона Левсона Говера, еще одного члена парламента от Труро, из-за неприятностей с выборами в этом году тому пришлось терпеть Джорджа Уорлеггана. Правда, они нечасто виделись, разве что в Палате общин, и не выказывали друг другу симпатии. Да и чего еще ожидать, ведь мнения этих джентльменов редко совпадали. Некоторое время речь о медицинском осмотре не заходила, но потом лорд Фалмут сказал:
— Надеюсь, к выборам вы поставите моего племянника на ноги, доктор Энис. Мне нужен молодой и энергичный кандидат, чтобы поддержать моего зятя и вернуть округу статус-кво.
На узком лице Дуайта не отразилось согласия.
— Любому из нас трудно рассчитывать на превосходное здоровье, и Хью вряд ли этого добьется. Придется нам удовольствоваться вторым по списку, надеюсь, кандидат будет достаточно хорош для Труро.
— Не уверен, сочтут ли жители Труро кого-либо достаточно хорошим, — сказал капитан Говер. — Данстанвилль мутит воду, и скорее я потеряю свое место, чем Хью получит свое. Вы слышали, кого хотят выставить в пару к Уорлеггану?
— Генри Томаса Тренгруза, я полагаю.
— Он будет популярным кандидатом и имеет преимущество — его хорошо знают в городе.
— Надо же, — сказала Кэролайн, — я когда-то чуть не вышла за члена парламента. Если бы я могла голосовать, то предпочла бы, чтобы второй кандидат был доктором.
Все засмеялись.
— Не знаю, как Хью воспримет жизнь парламентария после жизни на море, — сказала миссис Говер, — даже если ему повезет получить место.
— Мне во многом везет, — ответил Хью, — бросив взгляд на Демельзу. — И сейчас я должен пользоваться любой возможностью.
— А почему вы не примиритесь с лордом Данстанвиллем, лорд Фалмут? — спросила Демельза, пытаясь отбросить любые намеки, содержащиеся в реплике Хью. — Разве невозможна дружба вместо соперничества?
Фалмут взглянул на нее не без удивления, если не с удовольствием, словно обсуждение политики с женщинами — это не всерьез.
— Это было бы отлично, будь такая возможность, мэм, — сказал Говер. — К сожалению, новый амбициозный пэр имеет собственные высокомерные планы и деньги для их осуществления.
— Да и я не стану договариваться с человеком вроде него, — отрезал Фалмут.
— Что ж, этой весной он как раз сказал мне, — произнесла Демельза, слегка задыхаясь, — лорд Данстанвилль сказал мне весной, что он хотел бы прийти к соглашению с вашим сиятельством по поводу мест от Корнуолла.
— Что он сказал? — поразился Хью. — Когда это было?
— Они обедали у нас. Потом мы пошли к утесу, и он сказал, что его... что ситуация изменилась, с тех пор как он стал пэром, и он больше не желает продолжать битву.
Настала тишина, во время которой все пытались пережевать не только пищу.
— Ох, он же такой болтун! — раздраженно заявил Фалмут. — Всегда был болтуном. Мы время от времени сталкиваемся в Лондоне. Мой кузен служил с ним в ополчении. Если он желает пойти на компромисс, то имеет для этого широчайшие возможности, без того чтобы...
— Без того, чтобы передавать свое мнение через даму, — закончила Кэролайн. — Вы же об этом, не правда ли? Но ведь он был откровенен с миссис Полдарк именно потому, что не предполагал передавать свою точку зрения. С вашими-то предубеждениями против женщин вы не можете этого не видеть!
Добродушно, поскольку трудно быть другим с Кэролайн, лорд Фалмут пытался отрицать существование подобных предубеждений, но беседа за столом на этом не закончилась. В конце концов, вражда и борьба за места в парламенте длились годами, стоили изрядных сумм и поглощали время и силы. Говер подвел итог такими словами:
— Что ж, Джордж, со своей стороны я был бы рад заключить на выборах соглашение. Для моей карьеры в Адмиралтействе очень важно не лишиться этого места, и хотя, несомненно, можно найти место от другого округа, это будет непросто. Почему бы не дать ему знать, что вы готовы прийти к соглашению?
— И какое же соглашение он предложит, по вашему мнению? — спросил Фалмут. — Его не удовлетворит даже равное положение! Он хочет вдвое больше мест, чем у меня!
— Возможно, стоит узнать, что он думает на самом деле.
— Рискнуть и получить отказ? А кроме того, никто бы не вызвался посредником.
— Я могу им стать, — предложил Хью.
— Как? Это вызовет подозрения, поскольку ты — вероятный кандидат.
— Хью пока не может выезжать, — сказал Дуайт. — Вероятно, еще недели две.
— Ох, вздор, я же не с драконом собираюсь сражаться...
— Кто знает?
— Подождите, — сказала Кэролайн, и все подчинились. Сегодня солнечный цветок снова расцвел. — Я против посредников — они не понимают интонаций и искажают послания, а кроме того, время на исходе. Милорд, вы не слишком горды, чтобы отобедать со мной и Дуайтом?
— Горд? — холодно произнес Фалмут.
— Что ж, у нас обширное поместье, но дом в ужасном состоянии. После свадьбы я так заботилась о муже, что несколько пренебрегала собой, а к дому даже и не притрагивалась. Но мы нормально питаемся, и кухарка довольно умелая. Приезжайте на обед как-нибудь на следующей неделе.
— С какой целью?
— Не спрашивайте о цели, и вам не придется отказываться.
— Вы так любезны, мэм. Но не будет ли это...
— Дядя, — сказал Хью, — думаю, вам следует поехать. — Что вы потеряете? Даже не потеряете лицо, ведь если встреча провалится, никто об этом не узнает.
— Все об этом узнают, — возразил Фалмут. — В нашем графстве такое невозможно держать в тайне!
— Я думаю, милорд, — сказала Кэролайн с редким для нее тактом, — что мы слишком на вас напираем. Давайте не будем больше об этом. Но к концу недели я отправлю к вам лакея с приглашением, и вы решите, соглашаться или отказать.
— Превосходная мысль, — согласилась миссис Говер. — А теперь, дамы, пожалуй, нам пора оставить джентльменов наедине с их портвейном...
— Так что же? — спросила Демельза, когда они отправились в обратный путь.
— Лихорадка довольно умеренная, — ответил Дуайт, — и если бы проблема была только в этом, то нет причин для волнений. Но лихорадка — симптом другого заболевания, как и головная боль. Я прописал ему болеутоляющее в небольших дозах, полынную настойку и перуанскую кору. Это поможет от жара по ночам, но если существует какая-то более глубокая причина, не вылечит ее. Через две-три недели мы будем знать точнее.
— А его глаза?
Дуайт натянул поводья, пока они ехали по плохому участку дороги.
— Это не катаракта. По крайней мере, я ее не вижу. Думаю, причина не в самих глазах, но пока ничего сказать не могу. Поврежденная артерия или глазной нерв, утративший свои свойства.
— И ты... ты согласен с лондонскими докторами?
— Не стану с ними спорить. Но в таких делах мы еще бродим впотьмах. Думаю, они зря ему сказали.
— Почему? Почему бы не сказать?
— Потому что в Кемпере я часто видел, как люди превозмогают болезнь лишь с помощью желания выжить. Я полагаю, разум куда больше влияет на здоровье, чем мы считаем, и нет смысла изрекать истины, если эта истина никогда не бывает правдива, пока не произойдет.
Кэролайн подъехала ближе к ним.
— А лорд Фалмут спросил тебя про Хью?
— Разумеется. Я мало что мог ему сказать, потому что мало знаю. Я не стал опровергать его веру в то, что Хью сможет избираться в парламент. Вероятно, он вполне сможет. Один глаз видит лучше. Если ухудшения не случится, он прекрасно сумеет обходиться очками.
Демельза поежилась.
— И всё же... всё же ты не можешь сказать.
— Мы должны отправить его в парламент, — сказала Кэролайн. — Это даст ему возможности для размышлений и приложения сил.
Они поскакали к парому.
Глава четвертая
Сэм Карн и Питер Хоскин вышли из коттеджа Рис в понедельник, на закате. Они собрали в дорогу хлеб, сыр, по бурдюку с водой и двинулись напрямик через Марасанвос и Триледру в Сент-Майкл, а потом по дороге из Труро в Бодмин. Сэм никогда прежде не ходил этим путем, а Питер — лишь однажды, и было легко заблудиться при свете звезд. Они взяли крепкие палки, но для карманников или разбойников они были малопривлекательными жертвами. Они обошли стороной Сент-Инодер, и единственная свеча в окне «Индийской королевы» моргала, то появляясь, то снова исчезая, как маяк, задолго до того, как они добрались до постоялого двора. Там они посидели с полчаса, поели хлеба и сыра, разговаривали мало.
Сэм не особо симпатизировал бунту, из-за которого казнили Джона Хоскина. Закон есть закон, и нужно в его рамках стремиться улучшить жизнь людей и их душ. Как бы ни было холодно и голодно из-за отсутствия работы, нельзя вести себя угрожающе, а уж тем более — красть чужое. Если и собираться группой, то лишь для того, чтобы передать друг другу бесценный очистительный дар Божьей благодати. Но хотя он не возражал против предъявленных обвинений, Сэму было глубоко жаль преступника, тем более что ему придется умереть, не познав свет в душе. А еще больше он жалел его жену и детей, и его теплое, пусть и молчаливое сочувствие перешло на напарника, которому он решил составить компанию во время этого путешествия длиной в двадцать четыре мили.
Они снова пустились в путь по вересковым пустошам, а когда добрались до лесистой долины Ланивет, уже занимался рассвет и начало слегка моросить.
— Надеюсь, всё будет в порядке, — сказал Питер Хоскин. — Брат на редкость не любит дождь.
После дневной смены и ночной прогулки они устали, и подъем на холм Бодмина оказался долгим. День уже был в разгаре, когда они ступили на улицу города — ухабистый проселок с хибарами, копающимися в грязи псами и потрохами в лавке мясника, уже начавшими вонять. Они нашли пивную и съели свои последние припасы, Питер выпил кружку эля, а Сэм — остаток воды. Затем они отправились искать жену Джона и двух его детей, а также всех остальных, ожидающих перед тюрьмой. Пришла мать Джона и шестеро его ближайших родственников, их пустили в тюрьму повидаться с заключенным.