Моё тело вибрировало. Я был в шоке. Это были не просто картинки в голове, это были реальные воспоминания. Но самым большим потрясением было то, что та девушка, которая ждала своего любимого с войны, – не кто иная, как моя девушка уже в этом воплощении. Мне сразу стало понятно, почему мы встретились и почему у нас сразу возникло сильнейшее чувство друг к другу. Меня очень потянуло к ней. И хоть оставалось ещё дня четыре до конца семинара, я уже не мог думать о магии. Я хотел вернуться к своей любимой.
На лекциях я не мог найти себе места, не мог практиковать, меня всего трясло. Однако причиной было что-то другое, а не воспоминание прошлого воплощения. Я вышел из зала до перерыва и закурил. Позже вышел Сергей:
– Что с тобой?
– Я не знаю, я весь на нервах, голова не работает, меня трясёт всего.
Сергей просканировал меня и сказал, что я что-то на кладбище подцепил. Он сделал несколько каких-то жестов, провёл рукой вдоль позвоночника. Вся «операция» заняла 30 секунд. А минут через 10 я почувствовал себя заново рождённым. Я ещё раз убедился в силе своего учителя.
Семинар закончился. Я уезжал в отличном настроении. Именно с того лета мои способности уже не пропадали. Стоило мне отключить ВД, как я сразу начинал чувствовать своё эфирное тело. А при концентрации на людях ощущал некий сигнал, поступающий мне в область третьего глаза. Я был очень рад. Но скоро осень, и меня опять ждала армия.
Я обратился к Борису Моносову с просьбой помочь мне откосить от службы. Его ответ поразил меня. Я запомнил его дословно: «Терпеть не могу уклонистов. Настоящий мужчина должен развивать своё тело и дух».
И всё. Я почувствовал себя обречённым. Вокруг столько историй о том, как в армии плохо, дедовщина и тому подобное… Но примерно через месяц моё отношение к армии неожиданно стало резко меняться. Я вдруг осознал, что это потрясающая возможность встретиться со своими страхами и слабостями. Я думал, что надо доработать касту воинов до конца. Я представлял, как меня будут учить воевать и что я вернусь сильным парнем, способным в случае войны защитить Родину. Да-да, во мне проснулся настоящий патриот. Я пошёл в армию, потому что хотел туда пойти. Желание стало очень сильным.
Когда после медкомиссии нас собрали в актовом зале военкомата, я понял, почему наша армия находится в таком упадочном состоянии. Из 40 призывников только у двоих (у меня и ещё у одного парня) были дипломы о высшем образовании. Остальные еле закончили какой-нибудь техникум, а многие не имели в арсенале даже 9 классов образования. Двое парней пытались уйти в армию, чтобы спастись от уголовного преследования. Вот такая статистика.
Но я верил, что у меня будет всё хорошо. Когда нас привезли на призывной пункт, то я, к своему сожалению, узнал, что все элитные войска уже набрали ребят. Осталось что-то вроде стройбата. Но я продолжал надеяться. В результате я попал в учебку инженерных войск. По пути нам вешали лапшу на уши, что будут делать из нас сапёров. Когда приехали на место, то выяснилось, что рота сапёров давно укомплектована, а нас распределили в роту, где будут учить водить трактор. Да, именно трактор, но военный. Судьба смеялась надо мной. Я не мог понять: как я, человек с высшим гуманитарным образованием, абсолютно не разбирающийся в технике, попал в инженерные войска? Я хотел научиться воевать, чёрт возьми, а вы мне трактор.
Вообще, наша система отбора ребят в армию чудовищна. Рядом со мной был парень, который, подметая плац, загнулся от боли, и его в таком положении на носилках увезли в больницу. Он лечился там пять месяцев. Когда потом я прочитал его диагноз, то ужаснулся. Сам диагноз занимал треть листа формата А4 и касался его позвоночника. Он был больной с самого рождения, но в военкомате на это и не посмотрели.
Среди ребят, с которыми я служил, я наблюдал чудовищную разницу. Были сильные, накаченные парни и были худые, слабые и забитые мальчики. Им надо ещё мамкину грудь сосать, а их – в армию. Порой кажется, что если чихнуть на них, то они улетят за экватор. Что они делают в армии?
Сама служба буквально с первого дня ввела меня в состояние ступора. Я никак не мог понять, почему все тут орут? Офицеры орут, сержанты орут, «деды» орут. Все кричат друг на друга, сопровождая свои выражения пинками и затрещинами. Ведь можно просто подойти и сказать: сделай это и это. И всё, я пошёл делать. Нет, надо сначала наорать, дать пинка, а потом ты идёшь работать.
Моя мечта о том, что в армии из меня сделают солдата, рушилась на глазах. Вместо этого – лопата и – марш убирать снег. А поскольку я служил на Дальнем Востоке, снега было много.
Когда нас перед присягой повезли на стрельбище, то никто не объяснил, как целиться. Лишь дали девять патронов и показали, где мишень. За всё время в учебке я стрелял пять раз, но быстро научился поражать самые дальние мишени. Видимо, в прошлой жизни успел хорошо пострелять. Несмотря на успехи, офицеры относились к нам как к отребью, с которым они вынуждены возиться.
Вообще, я сейчас скажу кое-что, что, возможно, не будет укладываться в рамки некоторых людей, но уверен, что многие служащие меня поймут. По-моему, в армии страшна не дедовщина, а офицерщина. Если вы умеете находить общий язык с людьми, то «дедов» бояться не стоит. Я со своими подружился, и всегда они относились ко мне нормально. Но вот офицеры наглели так, что я просто диву давался. Один, из соседней роты, когда напьётся – бил солдат, другие не скупились на прилюдные оскорбления и унижения. При этом я не хочу говорить плохо о всех офицерах, но то, что я видел, вызывало во мне такое внутреннее сопротивление, что я не знал, в какой угол забиться.
Дело в том, что во многих своих прошлых воплощениях я сам был офицером. Я всегда был тем, кто ведёт людей в бой. И это внутреннее чувство не давало мне покоя. Если раньше командиры армий сами вступали в битву и погибали рядом со своими солдатами, то теперь я видел вокруг себя людей, которые пеклись только о звёздах на своих погонах. Да что там говорить, сам Пётр Первый ходил в атаку.
Когда нас построили на медосмотр, чтобы проверить, нету ли синяков и ссадин, и два подполковника, пьяные в хлам, ходили, проверяли, попутно осыпая нас нравоучениями. И это в то время, как они отъели себе такие огромные животы, что и ста метров не пробегут. И в случае военных действий эти пьяные жирдяи будут отсиживаться в тылу, посылая на гибель обычных ребят.
Во мне кипела эта злость. Где те самые офицеры, которые могут разделить проблемы своих солдат? Где те полководцы, при виде которых солдаты испытывают гордость за свою страну и армию? Где тот человек, на которого я хотел бы быть похожим, с которого я бы смог брать пример? Мне не повезло. Пока я служил, я не встретил такого офицера.
Так что мне просто надо было как-то дотянуть до конца службы. Надо же, шёл отрабатывать навыки касты воинов, а получилось, что отрабатывал навыки касты работников. Тем не менее армия – это микросоциум. Все процессы внутри отображают такие же механизмы снаружи. С первых недель службы сразу становится понятно, какое место люди будут занимать в обычной жизни. Кто-то вёл себя, как серая мышка, кто-то получил власть, а кого-то забивали всё время службы. Так, например, со мной случилось то, что с большинством ребят никогда не случается. Будучи с высшим образованием, меня стали брать под крыло офицеры и давать задания, где надо было думать головой, делать что-то на компьютере, а не махать лопатой. Во второй половине службы у меня даже был личный кабинет. Вы можете себе представить? Я не был даже «дедом», но у меня было своё личное пространство, где я мог уединиться, помедитировать или что-то почитать. Последние три месяца службы я вообще был помощником следователя военной прокуратуры, ходил в гражданской одежде и ночевал у друзей в городе. Не было ни казарм, ни построений, ни солдатской столовой. Когда Алихан (так звали моего начальника, который, кстати, был моложе меня на год) уходил домой, я играл на его компьютере. Не служба, а курорт. Я понимал, что, видимо, и в обыденной жизни у меня будет тоже особое место под Солнцем.
В моей службе было несколько проявлений магии. В первой половине, в учебке, у нас был очень жестокий сержант, который к концу нашего пребывания там «состарился», стал «дедом». Видимо, будучи человеком не далёким, он понимал только грубую силу и постоянно применял её к нам. Как-то утром нас построили на уборку снега. В комнату за инвентарём и спецодеждой я зашёл первым, а вышел последним, т. к. пытался найти валенки по размеру. Это взбесило сержанта, и он ударил меня в челюсть. Я искренне не понимал за что, но не возникал. Другие его придирки я также проглатывал, но внутри накапливалось напряжение. Оно разрядилось так, как не ожидал ни я, ни тем более он. Наш призыв, человек десять, однажды после отбоя избили его. Запинали, и всё. При этом в этой части такого раньше не было – чтобы «духи» били «дедов». Потом сержант ходил шёлковым. Я в этом избиении не принимал участия. Маги сами не лезут в гущу событий, они управляют ими своим сознанием. В данной ситуации я просто ускорил отработку кармы.
Это ускорение продолжилось и во второй половине службы. Мы служили с дагестанцами. Ребята очень наглые. Кто служил с ними, знают, о чём я говорю. Фактически я попал в часть, которая находилась под ними. С моим приездом началось восстание русских. Всё было тайно, но я понимал – намечается массовая драка. Тут важно не просто дать им людей, а забрать власть. Я начал сканировать эту ситуацию и понял, что если дойдёт до драки, поножовщины не избежать. Поэтому я закрылся в своём кабинете и начал колдовать. Всё просто. Настроился на ситуацию, вошёл в 16-й аркан и стал направлять эту энергию в напряжённые участки, которые мне удалось почувствовать. После этого вдруг резко усилились конфликтные моменты между нами и дагестанцами, но буквально через день-два всё затихло. Главный засранец вывернул себе плечо, и всё выправилось само собой. Конфликтов на национальной почве больше не было.