– Алло, Ареф? Через пятьдесят минут выезд. Приезжаете на место, устраиваетесь в кустах и ждете моих распоряжений. Ну конечно, прежде всего я должен понять, двинутся они туда или нет.
Однако победил революционер не без потерь. Когда в схватке с ученым он на какой-то момент отступил в небытие, то ненароком прихватил с собой неоценимое для революционера качество – бдительность. Иными словами, Диаб шел, на ходу отдавая распоряжения, а перед глазами его полз такой родной, бурый с волосистыми ножками, гиндукушский клоп. Где уж тут было осмотреться, не подслушивает ли кто его сверхсекретный разговор? Где уж тут было заметить, что, прячась в тени домов, от самого штаба за ним следует Юсеф Масри? А тот не отставал от него, пока не увидел, что навстречу идут знакомые бойцы из группы «Мучеников Палестины».
Предусмотрительно свернув в проулок, узкий, как запястье у Рамизы, Юсеф задумался.
Ареф – это, очевидно, командир одного из подразделений, Ареф Мухлис. «Начинайте выезд». Первая странность. Не выезд должен сегодня быть, а выход. Выход на плато Иблиса. Чего туда ехать – только внимание привлекать? Да и нет такой колесной дороги, которая близко бы к нему подходила. Пешком быстрее доберешься. И в каких кустах они там собираются устраиваться? В скалах – да. В расселинах – да. В пещерах – да. Но кустов там почти нет, а из тех, что есть, стрелять практически невозможно. Похоже, речь идет не о плато Иблиса, а о каком-то другом месте. А о каком? Пожалуй, стоит чуток последить за Арефом. Глядишь, и заработаешь прощение Абдаллы.
Оставшись один в комнате, Мазуз прилег на оттоманке. Юсеф, тяжело шагая по улице, Мазуз, вытянувшись на оттоманке, и Диаб, войдя в свой дом и поднимаясь по лестнице, одновременно посмотрели на часы. Было четыре пятьдесят пять.
Старшая из дочерей Натана, Якира, приехала и забрала Юдит к себе в Кфар-Эцион. Теперь Натан сидел одиноко в своем гостиничном номере. На каждой из стен висел рисунок какого-нибудь израильского художника, а окно отделяли две пары штор – полотняные для красоты и клеенчатые для темноты. Сейчас они прятали от глаз обитателя номера залитую солнцем суетливую иерусалимскую улицу. Скоро наступит закат, повеет холодом, а как звезды выйдут, вообще зябко будет! Надо побольше свитеров с собой взять, да куртку надеть потеплее. Даже если удастся прорвать ЦАХАЛовские кордоны, неизвестно, сколько времени придется проторчать в Канфей-Шомроне прежде, чем ситуация как-то разрешится. Но он должен идти – не только для общего дела – еще и для Юдит.
Натан набрал телефон дочери.
– Якира? Как мама?
– Мама спит... Пап, может, не пойдешь? Мне страшно за тебя.
Натан как сидел на стуле, так и подпрыгнул. Поначалу он даже не нашелся, что ответить. Зачем Юдит Якире рассказала? Знает ведь, что нельзя говорить никому! Но что делать? Юдит не в том состоянии, чтобы ее можно было отругать.
– Ну что ты молчишь? Пап!
Натан подобрал очки с ковра.
– Гм... Якира, ты помнишь наш Канфей-Шомрон с его садами? Помнишь, когда ты была маленькая, то говорила, что он похож на большое зеленое озеро, а домики с черепицей, как кораблики с красными парусами. Как ты думаешь, на что он похож сейчас, когда наши бульдозеры снесли дома, а арабы со злобы повырубали деревья, мстя им за то, что их посадили евреи? На солончак? На котлован, залитый сточными водами?
– Папа, я понимаю, это ужасно, но это уже произошло! Что вы можете сделать? Вас опять выселят!
– Кто, нынешние? Ольмерт со товарищи? Эти ничтожества, дорвавшиеся до власти? Не смеши...
– А арабы? Они, думаешь, успокоятся? Пойми, ты рискуешь жизнью!
– А так мы рискуем знаешь чем? Погоди секунду, мне очки с пола поднять нужно... Так вот, деточка моя, это чертово Размежевание – лишь начало! Начало обвала. И если его не остановить, то завтра ЯСАМники вломятся в Маале-Адумим, послезавтра начнут вышвыривать евреев с горы Кармель в Хайфе, а послепослезавтра отдадут арабам на разрушение Стену Плача!
– Папа, подумай хотя бы о маме!
– Думал. А ты с ней говорила?
– Говорила.
– Ну?
Трубка замолчала.
– Ну же?
– Такая же чокнутая, как ты. Говорит, если бы туда брали женщин, она сама бы пошла.
Ну а теперь – самое главное. В ушах Мазуза предвкушающе зазвучал голос ивритоязычной дикторши: «Два часа назад группа террористов из организации «Мученики Палестины», лидером которой является небезызвестный Мазуз Шихаби, захватила наш военный лагерь, расположенный на территории бывшего еврейского поселения Канфей-Шомрон. Несколько десятков солдат захвачено в плен. Боевики держат их в заложниках. Часть их была вывезена в неизвестном направлении прежде чем силы израильского спецназа блокировали военный лагерь. Руководитель группировки Мазуз Шихаби заявил, что при первой же попытке атаки со стороны израильских войск на военный лагерь или какой-либо другой объект на территории Палестинской Автономии, заложники будут уничтожаться». И далее тот же голос, но уже по-арабски: «Великая война за окончательное изгнание захватчиков с арабской земли началась!»
Он очнулся и набрал номер телефона.
– Алло, Фарук? Зайди ко мне. Да, срочно.
Положил трубку и прикрыл глаза. Шестьдесят с лишним бойцов из Наблуса и около ста из Газы с Хевроном в течение двенадцати дней были тайно переправлены в Эль-Фандакумие. К сожалению, противогазов маловато. Ну ничего, на пятьдесят человек хватит, они первыми и ворвутся на базу после того, как ее накроют из минометов. Минометы... Опять же и минометчиков нашел, и наводчиков – там и те, что по Гило пять лет назад палили, и те, что в Газе по поселениям и даже по Сдероту стреляли – народ проверенный, опытный! Наводчики уже выходили на местность со своими дальномерами и буссолями, нашли место и где КНП (Командно-Наблюдательный Пункт) поставить, и где сами минометы разместить, и под каким углом их ставить, чтобы мимо базы не промахнуться. Понятно, что последнюю наводку придется провести перед самими выстрелами.
Задумавшись, Мазуз не слышал, как в комнату вошел Фарук.
– Рафик Шихаби...
Ого! Прямо-таки «рафик» – товарищ! Вообще, в обращениях – разнобой. Кто – «рафик», кто – «сайид», а самые подобострастные – «аффанди». Но у этого парня в глазах задор, как у героев русских романов времен коммунизма, которыми Мазуз, зачитывался, когда, временно порвав с наркотиками, активно ушел в Революцию.
– Рафик Шихаби, сообщаю вам о том, что с наступлением тьмы начинаю выдвижение людей из Особой бригады на Оливковое поле...
Оливковое поле? Это место еще называют «Оливковая роща». Гм... Там неплохо. Пускай ребята перед боем немножко расправят плечи, вздохнут полной грудью. А то ведь провели несколько дней в подвалах да в сараях, набившись туда, как сельди в бочку.
– ...Рассчитываю, что через три с половиной часа будем полностью готовы к выходу в направлении бывшего еврейского поселения Канфей-Шомрон...
У этого мальчика краснеют уши, маленькие оттопыренные ушки. На тонкой тщательно выбритой верхней губе дрожат капельки пота. Он играет в офицера, командующего боевыми частями, которым предстоит совершить нечто великое, нечто историческое. И не понимает, что ему действительно предстоит это совершить.
– Итак, еще раз, план действий, – произнес он вслух.
– Располагаемся к югу от еврейского военного лагеря, за бывшим кварталом «Алеф», старой частью поселения, на таком расстоянии, чтобы нас не засекли. Отправляю минометные расчеты на заранее отмеченные позиции, где они и готовят обстрел базы газовыми минами...
Газовые мины! Серые, с красным кольцом, начиненные CS – казалось, вещь совсем бесполезная, плод жульничества проклятых оманцев, а вот пожалуйста, нате вам! – единственное средство, при помощи которого он сможет занять и удержать Канфей-Шомрон. От этого CS евреи не развалятся, только на время из строя выйдут, причем действовать он начинает мгновенно, так что не то, что со штабом связаться – своего собственного газу подбавить не успеют – пукнуть то бишь.
– ...после чего передовой отряд в противогазах врывается на базу, проверяет, полностью ли противник выведен из строя, и пресекает любые попытки сопротивления. Затем проводится сбор оружия и ставится задача предельного ограничения свободы передвижения противника...
«Связать сволочей и запереть в казармах!» – подумал Мазуз.
– ...И как только зараженность воздуха снизится до необходимого уровня, направляю на территорию лагеря остальных бойцов, и полностью закрепляем свой контроль над Канфей-Шомрон.
– И помни, – сказал Мазуз, – свяжете пленных и оказывайте им медицинскую помощь! Убить мы их всегда успеем, а пока они – наши заложники. Мы объявим, что перебьем пленных, если евреи попробуют отбить Канфей-Шамрон обратно, и тогда черта с два они сунутся! Впрочем, какой-такой еще Канфей-Шомрон! Нет больше никакого Канфей-Шомрона! Мы создадим там наше арабское поселение и назовем его... – он задумался, – и назовем его Бейт-Марьям – в честь моей матери, в честь еврейской женщины, родившей героя арабского народа! Ждите приказа о начале операции!
– Сейчас двадцать минут шестого, – сказал Натан, входя в номер рава Хаима. – Я проверил – все оповещены, снаряжение собрано, запас воды...
– ...Приготовлен, – закончил рав Хаим, вставая с кресла, – все понятно, проверять не буду.
– Из гостиницы выходим маленькими группами и идем к Биньяней а-Ума, где нас ждут автобусы. И – в Элон-Море.
– Скажи... – рав Хаим понизил голос, – то, о чем мы с тобой говорили...
Натан выразительно сквозь круглые стрекозьи глаза посмотрел на рава Хаима. Тот распахнул дверь в ванную и проследовал туда, увлекая за собой Натана. Затем он крутанул на полную катушку красный кран, и в раковину обрушилась шипящая Ниагара.
– Пистолеты и револьверы есть у большинства... – горячо зашептал Натан.
– А в разобранном виде по рюкзакам распихано?.. – тоже шепотом спросил рав Хаим.