Скорбеть невозможно по плану. Скорби нельзя установить временные рамки. Она сама определяет время и задает темп.
Вероятна ли перспектива хоть когда-нибудь обзавестись чем-то вроде аттестата зрелости или табеля с оценками, на основании которых можно быть уверенным: все доделано до конца? Вряд ли. И скорее всего, меня такая перспектива расстроила бы. В любом случае я по-прежнему благодарна за каждую прочитанную мне лекцию, за каждый преподанный мне урок.
Коллажи, однажды сделанные в квартире моей подруги, и сегодня украшают стены моей гостиной. Они знакомят каждого гостя, которому ничего не известно о моем прошлом, с моим мужем и моими замечательными детьми. А мне они являются напоминанием о том, что по крайней мере одну лекцию я уже хорошо усвоила.
Мое время, проведенное с моей семьей, окончательно принадлежит прошлому. Это было замечательное время, несмотря на его внезапный конец. У меня подобные отношения с моим детством. И оно окончательно в прошлом и тоже больше не вернется. По аналогии с тем, как я думаю о своем детстве — без боли, с радостным сердцем, — я хочу вспоминать и о времени, проведенном с Хели и нашими детьми, как об определенном периоде своей жизни, который я должна оставить в прошлом, но при этом должна нести дальше как часть себя.
Но вот уже фотографии на стенах подмигивают мне.
Перестань же философствовать! Продолжай же рассказ о нас и о себе!
Я подмигиваю им в ответ и с радостью выполняю их желание. Я возвращаюсь в городок Гляйсдорф, где совсем недавно погибла моя семья.
В четверг утром, как раз в тот момент, когда я собираюсь отправиться на прогулку, звонит мой мобильный. Должно быть, я была глубоко погружена в свои мысли, иначе, скорее всего, не ответила бы абоненту со скрытым номером. С некоторых пор я неохотно отвечаю по мобильному телефону. Мое подсознание вспоминает с каждым звонком о том, что из этого аппаратика в мое ухо может вползти какая-нибудь страшная новость. Звонки с незнакомых номеров кажутся мне особенно подозрительными.
Говорит редактор одной из газет. И я с ней даже знакома. Она однажды сопровождала меня в больнице, после чего ею была написана эмоциональная статья под названием «Красноносые клоуны-доктора».
Она просит разрешение взять у меня интервью. Отправленный мною мейл произвел на нее глубокое впечталение.
«Как к вам попал мой текст?»
«Так вы же сами его мне отправили», — следует изумивший меня ответ.
Прозреваю. Я же постоянно посылала в газеты информацию о наших представлениях! Адрес редакции включен в список моих контактов. Не преследуя такой цели, я сама доверила прессе историю смерти Хели, Тимо и Фини. И вот теперь должна принять решение, намерена я развивать этот контакт или нет.
Я раздумываю недолго. Судя по множеству ответных мейлов, я уже поняла, что люди благодарны мне за мою открытость в скорби и что они находят в моих словах утешение.
Если я своим рассказом способна кому-нибудь помочь, мне не следует его придерживать для себя.
А кроме того, газетная публикация — удобный повод поблагодарить своих «красноносых» коллег за поддержку.
Пусть люди знают, что клоуны — замечательные люди. И о том, какую важную работу они проделывают.
Я даю интервью в тот же день. На следующий день я вижу свою фотографию, сопровожденную короткой статьей, в газете. К тому же опубликованы отрывки из моего мейла. Статья отражает самое существенное, без всякой цели вышибить слезу. Я испытываю чувство облегчения и благодарности.
Пятница. Утро
Я выхожу из книжного магазина. Я хотела приобрести автобиографическую книгу, повествующую о том, как автор выстоял, пережив смерть близких. И он пишет об этом так, что своей книгой укрепляет дух читателя. К сожалению, ничего подобного я не обнаружила. Зато купила другие книжки. Об опыте столкновения со смертью. О скорби как процессе. И по парапсихологии.
Я бесцельно слоняюсь по пешеходной зоне, чтобы подышать воздухом и протянуть время до послеобеденного сна.
С утра я чувствую на себе взгляды. Любопытные взгляды. Как правило, исподтишка, но сострадательные и добрые.
Газета! Это же маленький город. Люди меня узнают. Тем лучше. Я радуюсь каждому, кому не надо ничего объяснять.
На некоторые взгляды я отвечаю взглядом. Но, главным образом, я смотрю вниз. Или разглядываю витрины.
Вот обувной магазин. Я захожу внутрь.
«Мне нужен ремень. Брюки падают».
Продавщица смотрит на меня ласково и понимающе кивает.
«Да. Понимаю. Думаю, мне известно почему».
Ага. Она прочитала сегодняшнюю газету. Должна я как-то реагировать на ее слова?
Я отвожу взгляд. Рассматриваю висящие ремни.
«Вот этот, думаю, мне подойдет».
Мягкая кожа. Олтичное качество. Но слишком дорого.
«Мы должны экономить», — слышу я голос Хели.
Разумеется. Хели, ты прав. Кто знает, когда я снова смогу работать.
Дешевые ремни мне, к сожалению, не нравятся.
«Следуйте за мной. У нас еще есть склад уцененных товаров».
Я следую.
«Уцененные вещи. Именно то, чем Хели всегда интересовался».
«Подождите минуточку».
Продавщица исчезает за каким-то стеллажом. Я слышу, как она в чем-то роется, пытается что-то найти. Через некоторое время она снова появляется передо мной с парой ремней в руках.
«Что это? Похоже, она плачет».
«Я прочитала о вашей судьбе. Я считаю, что вы невероятно сильный, необыкновенный человек. Я не могу представить себе, что способна выдержать что-нибудь подобное».
Господи, что мне ей ответить?
«В чем же необыкновенность, когда теряешь семью?»
Что я такое тут говорю?
«Спасибо».
Тоже как-то по-идиотски.
Мой взгляд желает снова ускользнуть. Но не знает куда.
Слезы продавщицы трогают меня. Недолго думая, я повинуюсь первому импульсу: обнимаю эту женщину.
Мы молчим, обнявшись. Смерть моей семьи сблизила нас, двух абсолютно незнакомых друг другу женщин.
«Это просто невероятно. У меня чувство, что это вы утешаете меня».
Ее слова звучат почти как извинение.
Снова я теряюсь, не зная, что ответить. Благодарю еще раз за сочувствие. И все-таки покупаю красивый, но слишком дорогой кожаный ремень.
Хели, закроем на это глаза. Ты только посмотри, как я с этим ремнем замечательно выгляжу.
Я должна просверлить дополнительную дырку. И ремень выглядит великолепно. До сих пор я ношу этот ремень. Можно сказать, ежедневно. Но дополнительно просверленной дыркой я с некоторых пор больше не пользуюсь.
Переход
Как себя правильно вести на похоронах? Я никогда этого не знала. И под любым предлогом избегала появляться. Все плачут, а я могу засмеяться. Ребенком я всегда боялась этого. При известии о смерти мои слезы отказывались течь. А если и текли, то не к месту, в «неправильный» момент.
Одну историю из своего детства я прекрасно помню. Мне тогда было лет пять. Моя мать пришла в мою комнату, чтобы продемонстрировать мне серо-фиолетовую версию моего в то время самого любимого платья в белую и голубую полоску. Она его неправильно постирала. Мои слезы невозможно было унять. Моя мать, тщетно пытавшаяся меня утешить, в конце концов на меня накричала.
«Когда тетя Пиппи умерла, ты не плакала, а из-за платья устраиваешь настоящий театр!»
Мне стало очень стыдно, и поэтому я расплакалась еще пуще. При этом я уверяла мать, что на самом деле я оплакиваю тетю. Мама, разумеется, не подумала принимать эти слезы за чистую монету.
Как себя правильно вести на похоронах? Я никогда этого не знала. И под любым предлогом избегала появляться. Все плачут, а я могу засмеяться.
А мне запомнилось это неприятное, саднящее ощущение того, что я делаю что-то не так. Очевидно, я пропустила подходящий момент скорбеть о почившей тете. Сам факт не стал меня сильнее расстраивать, но, по крайней мере, я стала чувствовать, что совесть моя теперь чиста. Тетя наверняка на меня рассердилась за то, что я не плакала. При этом я ее очень любила. Несмотря на все усилия, мне просто не удавалось выжать из себя слезы из-за того, что моя тетя стала ангелом.
И как это только удается взрослым?
Я хотела придумать празднику достойное имя.
Прощание?
Нет, только не это! Я ненавижу инсценированные прощания, особенно если речь идет о прощании навсегда.
Я всегда любыми способами старалась избегать любых прощаний. Даже сейчас, в своей ситуации. Мне больше по душе праздновать то, что души продолжают жить и после смерти. Что и после своей смерти Хели и дети продолжают быть связанными с нами. Все, что угодно, только не прощание.
Похороны?
У меня мороз по коже от одной только мысли о том, что останки тех, кого я так люблю, будут покоиться в кромешной тьме, зарытые глубоко в землю. А кладбища? Как могут Хели и дети найти свой последний покой среди абсолютно чужих им людей? В том месте, где они прежде никогда не были? Что они там забыли?
А я? Что для меня этот газонный лоскут? Разве память можно зарыть в землю?
Можно ли прекратить поиски? Есть ли перспектива для меня хоть когда-нибудь найти то, что я ищу? Наверное, все же только в том случае, если яма достаточно глубока, чтобы принять и меня в придачу к этим троим.
Нет. Всего этого мне не надо. Я желаю, чтобы все то земное, что еще оставалось от Хели, Тимо и Фини, осталось со мной. Их останки. Их пепел. Моя семья принадлежит мне.
Правильное название пришло на ум невзначай. Единственное, которое годится:
Праздник единения душ.
Утро, 27 марта 2008 года
Солнечный день. Достаточно теплый для того, чтобы проглотить эспрессо под открытым небом. В новом кафе в центре Гляйсдорфа.