Вартанян сначала отнёс эту реакцию на счёт своей неопытности в амурных делах и тут же попытался реабилитировать себя. Но все его разговоры о женитьбе наталкивались на искреннее недоумение Бонасеевой.
Завтрак окончился, она пошла мыть посуду, он пошёл за ней, не переставая пылко говорить об одном и том же. Бонасеевой было уже не до смеха: впервые за всю свою трудовую деятельность она пожалела, что сегодня воскресенье и не надо идти на работу. Для Бонасеевой это была очень глубокая мера сожаления.
В конце концов ей пришлось сказать Вартаняну: «Глупышка, да разве тебе так плохо?» — не поясняя далее все преимущества брака по расчёту перед браком по так называемой любви.
На миг Катя представила себя женой Вартаняна, и ей снова стало весело. Затем Катя нашла какой-то предлог выйти из дома, чтобы отделаться от «жениха», а Вартанян, огорошенный неудачным сватовством, побрёл в свою комнату поразмышлять о причинах такого сокрушительного поражения, которому, по мнению Атасова, любой мало-мальски уважающий себя мужчина радовалг ся бы ещё дня три. Ибо, по утверждению всё того же Атасова, только в юности нас одолевает проблема, как сойтись с женщиной, а всю остальную жизнь — как разойтись. Но, увы, и Атасова с его сентенциями не было, да и видеть его Вартаняну после вчерашнего вовсе не хотелось. Ни его, ни остальных друзей: от этого становилось ещё грустнее.
Вартанян почувствовал себя совсем одиноко в этом большом и чужом городе. «Никому я здесь не нужен», — подумал он тоскливо. Но это было не так: вскоре вернулась Катя, обнаружившая в почтовом ящике повестку на имя Вартаняна, в которой ему предписывалось явиться на другой день в определённое учреждение к товарищу Ришельенко, Она отдала повестку Вартаняну, после чего он опять начал целовать Катю так, что со стороны могло показаться, он всю жизнь только и ждал эту повестку. Потом наступило время обеда, затем ужина, причём обед пришлось совместить с ужином.
А потом Вартанян зашёл ненадолго в свою комнату, чтобы взять документы, одеться соответствующим образом и пойти к Ришельенко,
Глава 20Аудиенция
Вартаняна быстро пропустили и даже проводили до кабинета Ришельенко. Ришельенко встал и поздоровался с ним за руку, что делал не каждый раз и далеко не со всеми.
Вартаняна это смутило, хотя вид Ришельенко его несколько разочаровал. Воображение, подогретое детективами и рассказами недавних друзей, рисовало нечто более массивное и близкое к супермену. Напрасно Вартанян искал седину на висках Ришельенко, не было видно и медального профиля. Обычный человек, мимо такого пройдёшь не заметив, разве что глаза какие-то более пристальные. Смотрят серьёзно и прямо в душу, и уже когда ты хочешь отвести свой взгляд от них, чуть не испугавшись этой пристальности, в них загораются озорные огоньки, и все вроде обходится спокойно и приветливо.
Беседу начал Ришельенко. Он сообщил Вартаняну столько подробностей его поездки в Одессу, что Вартанян не удивился только потому, что уже знал, кто такая Мила. Но интересного было много. Стали ясны не достающие подробности исчезновения его друзей в аэропорту, подробности одесских перемещений Жоры, а также источник возникновения подвесок. И вся неприглядная картина, скрытая до недавнего времени от Вартаняна, начала вырисовываться всё отчётливее. Вартанян не слишком удивлялся, поскольку сам уже стал догадываться о закулисной стороне дела о подвесках. Не далее как вчера он наблюдал объяснения своих друзей.
Кроме того, осадок отношений с Катей Бонасеевой также не растворился до конца. Вартанян не удивлялся, он просто яснее увидел свою роль в этом театре масок и расстраивался всё больше и больше. Ришельенко, хорошо чувствующий оттенки настроения собеседника, несколько растерялся, ожидая всё-таки и удивления, но профессионально бесстрастно продолжал беседу.
Ришельенко знал всё. Даже то, чего не знал. Но одно он не мог понять: как Вартаняну удалось объегорить не только Жору, но и Милу с этими подвесками, как удалось ему подсунуть Жоре им же заготовленные фальшивые? Профессиональная гордость Ришельенко была уязвлена. Поэтому он решительно перешёл в разговоре с Вартаняном на «ты».
Ришельенко долго ходил вокруг да около, а потом спросил напрямую. Вартаняну нечего было скрывать: дело-то было уже сделано. И он рассказал Ришельенко всё как было, опустив при этом некоторые мелкие детали, касавшиеся их с Милой отношений и к делу не относившиеся.
Ришельенко внимательно выслушал, покачал головой и спросил вдруг, что Вартанян собирается делать дальше.
— В институт поступать и учиться, — ответил Вартанян.
— На кого? — спросил Ришельенко.
— На инженера, — ответил Вартанян.
— Да-а, — сказал Ришельенко.
— А что? — спросил Вартанян.
— Да так, — ответил Ришельенко, подумал и продолжил: — Не знаю, есть ли у тебя способности стать инженером, но знаю, что есть в тебе порядочность, молодой напор, честность и даже наивность. Хорошие внешние данные, спортивность, склонность к анализу. Это на первый взгляд. Есть, конечно, и лишнее, и многого нет, но всё поправимо. Главное — хорошее отношение к окружающим. Так вот, может, лучше по нашей части пойдёшь?
— Я мечтал стать инженером.
— Да, — сказал Ришельенко, — ещё забыл про упрямство. Смотри, по нашей части у тебя явные способности. Так что подумай.
— Я думаю, что инженеры вам тоже нужны.
— Инженеры всем нужны. Кстати, как поживают твои друзья?
— Это Атасов…
— И остальные.
— Не знаю. Я с ними не так часто теперь вижусь.
— Людишки не самого первого сорта.
— Да, я уже понял после этой истории.
— Вот видишь, какой ты молодец. Может, всё-таки подумаешь? Нам такие люди нужны. На юрфаке поучишься — и к нам.
— Да нет, я на инженера хочу.
— Ну смотри. А твоих друзей мы всё-таки попробуем исправить. Передай им, чтобы не вздумали уклоняться от повесток. Так лучше будет. Всё равно ведь найдём. И будем исправлять.
— Но они в принципе неплохие ребята, — попытался защитить их Вартанян.
— Но ведь и не хорошие.
— Может, и не очень, — вынужден был согласиться Вартанян.
— Ну ладно, ты всё-таки подумай, о чём мы говорили, и позвони, если что. Ладно? — И Ришельенко написал Вартаняну свой номер телефона. — До свидания.
— До свидания, — ответил Вартанян.
Он вышел на улицу и медленно брёл, наслаждаясь утренним воздухом. Что его ждало впереди, он ещё не знал, знал только — что-то хорошее. Потому что если бы ждало плохое, то Ришельенко не выпустил бы его вот так просто на улицу и не звал бы к себе на работу.
Но не успел Вартанян отойти от подъезда и на пятьдесят шагов, как увидел Милу. Во рту мгновенно пересохло. Захотелось броситься ей навстречу, но он сдержался и даже помрачнел.
— Привет! — радостно воскликнула Мила.
— Здрасте, — ответил он,
— Ты что, не рад мне?
Ещё как, — ответил он.
— Ты куда? — спросила она.
— Я оттуда, — он кивнул на подъезд, из которого недавно вышел. — А ты туда?
— Да, — твёрдо сказала Мила, профессионально всё поняв. — Пока?
— Пока, — ответил он.
— Ты звони, — сказала она и добавила, улыбаясь: — Когда отойдёшь.
— Хорошо, — ответил он, — если отойду,
И они разошлись,
Вартанян шёл по улице, но уже не мог вспомнить, о чём мечтал до встречи с Милой, поэтому начал мечтать о другом. О том, как он поступит в институт.
А по столице, как бульдозер, сметая всё на своём пути, шёл летний день, И только абитуриенты могли противостоять ему, сидя за учебниками. И Вартанян уже через полчаса влился в их ряды.
ПЯТИЧАСОВОЙ ЭКСПРЕСС
В жизни бывает всякое, и потому она сама виновата, что, пользуясь этим, иной сочинитель порой и приврёт кое-что, да так хорошо нагородит, что даже сам начинает в это верить.
Поэтому не надо думать, что то, чего не было, не могло быть или то, что было, могло быть на самом деле. Природа не терпит вакуума, так что то, чего не было, наверняка ещё будет.
Но зато то, что было, уже никогда не повторится, потому что не должно повториться, и даже есть специальные организации, которые следят, чтобы больше не повторилось. Однако целесообразно начать сначала.
Я прибыл в Сазоновград пятичасовым экспрессом. Удостоверение газеты не помогло. Номер в гостинице мне не дали. Брони на меня не было и быть не могло.
— Разве вам не звонили?
С чего бы это?
— И Пётр Иванович?
Неведомый, кстати, никому, и мне в том числе.
— Что же, теперь известному журналисту столичной газеты под забором ночевать?
Всё это не помогло. Известных журналистов было полно. Они в порядке очереди по брони получали свои отдельные номера.
— Готов платить за люкс!
Все были готовы платить за люкс.
Положение было таково, что называть себя автором монологов учащегося кулинарного техникума или машинистом бронепоезда 14–69 было бесполезно. Потому что в такой ситуации, если есть броня — ты бронепоезд, а если нет — иди ночевать в общежитие того самого техникума.
Город-курорт праздновал свой десятый год рождения. Город-курорт чихать хотел на всех учащихся и бронепоезда. Забыв, что бросил курить, я закурил. Голова закружилась. Я вспомнил, что бросил курить, и понял, что курить я не бросил. Откуда же у меня в кармане сигареты? Я же всё вычистил, чтобы не было соблазнов. Значит, надел другой пиджак. Это судьба. Буду курить дальше. Один тут бросил внезапно, и вот результат — психический срыв. Бросается на людей. Раздражён, криклив, истеричен.
Я спокоен. Я стою в шикарном импортном пиджаке. Высокий, красивый, стройный, элегантно курю иностранную сигарету.
Вообще-то я невысок, имею небольшие залысины. Курю «ВТ», судорожно выхватывая изо рта сигарету. Меня легко пародировать. Когда я удивляюсь, то бью себя по коленке и кричу: «Иди ты!» Никто никуда не идёт. Это мой способ выражения средней степени удивления или восхищения. Всякие присказки, словечки, странные движения. Человек, не замечающий, что за ним наблюдают, интересное существо.