его рассказ, Морта! – на него произвел.
Прежде всего после чтения рассказа ему захотелось курить. Разумеется, за последние четыре года это случалось не раз: иногда один вид курящего водителя соседней машины на светофоре вызывал у Морта на минуту острое желание затянуться. Но ключевые слова здесь – «на минуту». Желание быстро проходило, как неистовый шквал с дождем, когда через пять минут после мутной серебристой водной пелены уже вовсю светит солнце. Он ни разу не ощущал непреодолимой потребности зайти в ближайший магазин за пачкой сигарет… или перерыть бардачок в поисках случайно завалившейся сигареты-другой, как рылся сейчас в столе.
Морт чувствовал себя, как ни абсурдно, виноватым, и это выводило его из равновесия. Он не крал рассказ Джона Шутера, знал, что не крал, если кража вообще имела место (а без нее наверняка не обошлось: Морт не верил, что рассказы могли быть так похожи, если один из авторов не ознакомился предварительно с оригиналом). Но тогда получалось, что Шутер украл рассказ у него, Рейни.
Ну конечно!
Это же очевидно, как нос на лице… или круглая черная шляпа на голове Джона Шутера.
И все же Морт был расстроен, выбит из колеи, виноват… он чувствовал себя растерянным, иного слова, пожалуй, и не подобрать. Почему? А вот потому что.
Морт поднял ксерокопию «Мальчика Перемалывателя органов», под которой оказалась пачка сигарет «Эл энд Эм». Сейчас еще выпускают «Эл энд Эм»? Он не знал. Пачка была старая, мятая, но явно не пустая. Глядя на нее, Морт подумал, что купил ее году в восемьдесят пятом, согласно неформальной науке стратификации, которую можно назвать, за неимением лучшего, столологией.
Заглянув в пачку, он увидел три сигареты, лежащие в ряд.
Путешественницы во времени из другой эпохи, подумал Морт, сунул одну сигарету в рот и пошел на кухню взять спичку из коробка у плиты. Путешественницы во времени из другой эпохи, прошедшие через годы, терпеливые цилиндрические пассажирки с миссией быть начеку, выжидать и не упустить удобный момент наладить меня по накатанной дорожке к раку легких.
– На вкус, наверное, дерьмо, – произнес он в пустом доме (миссис Гэвин давно ушла) и поднес пламя к концу сигареты. Однако она оказалась вовсе не такой уж гадостью. На вкус она была очень даже ничего. Морт неторопливо побрел в кабинет, выдыхая дым, ощущая приятную легкость и головокружение. Ах, это невероятное терпеливое упорство пагубной склонности, подумал он. Что сказал Хемингуэй? «Не в августе и не в сентябре – весь этот год ты еще можешь жить, как тебе нравится»[16]. Но времена возвращаются. Они всегда возвращаются. Рано или поздно ты снова суешь что-нибудь в свой большой немой старый рот – стакан, сигарету, ствол пистолета. Не в августе и не в сентябре…
…к сожалению, шел октябрь.
На ранней стадии разведочных работ Морт нашел старую банку с остатками арахиса «Плантерс». Орехи вряд ли были съедобными, но из крышки получилась отличная пепельница. Он сидел за письменным столом, смотрел на озеро (подобно миссис Джи, лодки, курсировавшие по озеру, куда-то делись), наслаждался старой дурной привычкой и нашел, что может думать о Джоне Шутере и рассказе Джона Шутера более спокойно.
Этот человек точно из Племени Ненормальных: теперь это подтверждено железно, если вообще требовались доказательства. Что до того, какие чувства охватили Рейни, когда он убедился, что сходство действительно существует…
Рассказ был вещью, был чем-то материальным – во всяком случае, о нем можно думать как о вещи, если вам за него заплатили, – но в другом, более важном смысле вещью он не был. Рассказ – не ваза, не стул, не машина. Конечно, рассказ – это чернила на бумаге, но он не чернила и не бумага. Морта иногда спрашивали, откуда он берет свои идеи, и, хотя он презрительно фыркал в ответ, ему всегда становилось немного стыдно, словно он лгал. Люди будто верили, что где-то существует центральный склад идей, вроде кладбища слонов или затерянного золотого города, а у него есть секретная карта, с помощью которой он ходит туда и обратно, но Морт знал правду. Он помнил, где он был, когда ему в голову приходили идеи, и знал, что идея зачастую есть результат видения или ощущения странной связи между объектами, событиями или людьми, которые прежде казались никак не связанными, и лучше он это объяснить не мог. Что касается того, почему он видел эту связь или, увидев, захотел писать об этом рассказы… Морт ответа не знал.
Если бы Джон Шутер явился к нему на порог и сказал: «Вы украли мою машину», а не «Вы украли мой рассказ», Морт пресек бы его поползновения быстро и решительно, даже окажись машины одного года выпуска, марки, модели и цвета. Он показал бы человеку в круглой черной шляпе техпаспорт, предложил сравнить номер в документах с номером на дверной стойке и послал незваного гостя ко всем чертям.
Но когда в голову приходит идея рассказа, вам не выдают чека за покупку. Тут не отследишь происхождение товара. Да и как это возможно? На то, что достается даром, чека не дают. Ты заламываешь цену тем, кто хочет купить у тебя твою вещь – о да, все, что сможешь унести, и даже больше, чтобы отыграться за те времена, когда вся эта сволочь: журналы, газеты, книгоиздатели, кинокомпании – платила тебе меньше условленного, но сам предмет торговли достается тебе бесплатно, чистым и ничем не обремененным. Вот в чем дело, подумал Морт. Вот почему он ощущает вину, хоть и знает, что не крал рассказа фермера Джона Шутера. Он чувствует себя виноватым, потому что написание рассказов всегда немного напоминает воровство и, наверное, вечно будет напоминать. Джон Шутер просто первым заявился к нему в дом и обвинил напрямую. Морту казалось, что подсознательно он уже много лет ждал чего-то подобного.
Раздавив сигарету в крышке от орехов, Морт подумал прилечь поспать, но счел это плохой мыслью. Будет лучше для здоровья, как душевного, так и физического, пообедать, полчаса почитать и отправиться на приятную долгую прогулку к озеру. Он слишком много спит, а это – признак депрессии. Но на полпути к кухне Морт отклонился от курса, свернув к длинному дивану из нескольких секций у стеклянной стены гостиной. Да пошло оно все, подумал он, подкладывая подушку под шею и еще одну под голову. Да, у меня депрессия.
Последней мыслью перед тем, как его одолел сон, стала такая: Он со мной не закончил. Кто-кто, но не этот. Он зануда.
5
Морту приснилось, что он заблудился на бескрайнем кукурузном поле. Он спотыкаясь шел от одного ряда к другому, солнце отражалось от стекол часов на его руках – по шесть штук на обеих, и каждые часы показывали свое время.
Помогите! – кричал он. Помогите, кто-нибудь! Я заблудился, мне страшно!
Впереди, по обе стороны борозды, кукуруза затряслась и зашелестела. С одной стороны показалась Эми. С другой появился Джон Шутер. Оба с ножами в руках.
Я уверен, что справлюсь с этим, сказал Шутер, когда они надвигались на него с занесенными ножами. Я уверен, со временем твоя смерть станет загадкой даже для нас.
Морт повернулся бежать, но кто-то – Эми, как он понял, – схватил его за ремень и потащил назад. И тогда ножи, блеснув на жарком солнце бескрайнего секретного сада…
6
Морт проснулся от телефонного звонка, проспав час с четвертью. Очнувшись от кошмарного сна – кто-то его преследовал, это все, что он помнил, – он резко сел на диване. Ему было страшно жарко, каждая клетка его кожи, казалось, истекала потом. Солнце подобралось к этой стороне дома, пока он спал, и светило на него через стеклянную стену бог знает сколько времени.
Морт медленно пошел к телефону в холле, тяжело ступая, – так человек в водолазном костюме движется по речному дну против течения. В голове медленно и больно стучало, во рту он словно подержал дерьмо старого дохлого суслика. С каждым шагом арка в холл будто отдалялась – так бывает, когда спишь слишком много и слишком крепко в жаркий летний день. Но хуже всего было даже не это. Хуже всего было странно грустное ощущение пребывания вне тела, будто некий наблюдатель смотрит в телекамеру с мутными линзами.
Морт взял трубку, думая, что звонит Шутер.
Да, это он, все правильно – единственный человек в огромном мире, с кем я не должен говорить, когда моя бдительность снижена и одна половина мозга, по ощущениям, отстегнута от другой. Конечно, это он – кому же еще быть?
– Алло?
Это не был Шутер. Услышав голос на другом конце линии, Морт понял, что есть еще по меньшей мере один человек, с которым ему не стоит разговаривать, когда он так беззащитен.
– Алло, Морт, – сказала Эми. – У тебя все в порядке?
7
Чуть позже Морт облачился в большую красную фланелевую рубашку, которую носил вместо куртки ранней осенью, и отправился на прогулку – это следовало сделать еще несколько часов назад. Кот Бамп увязался за ним, быстро убедился, что хозяин настроен серьезно, и вернулся домой.
Морт намеренно брел неторопливо. День выдался прекрасный – сплошь синее небо, красные листья и золотой воздух. Морт шел, сунув руки в карманы, и старался впитать в себя тихий ритмичный шум озера и успокоиться, как всегда бывало прежде, – должно быть, поэтому он приехал сюда, а не остался в Нью-Йорке, как ожидала Эми, пока их дело размеренно катилось к разводу. Морт приехал сюда, потому что Тэшмор – волшебное место, особенно осенью, а если и есть на свете неудачник, кому нужна хоть капля волшебства, так это он. Если магия этого уголка подвела его сейчас, когда писалось из рук вон плохо, он не знал бы, что делать.
Оказалось, волновался Морт зря. Спустя какое-то время тишина и особая атмосфера отрешенности, овладевшая озером Тэшмор с приходом осени и отъездом летних отдыхающих, начала действовать, и Морта постепенно отпускало, будто под мягко массирующими руками. Но теперь он стал думать не только о Джоне Шутере: пришлось подумать и об Эми. Он вспомнил их разговор.