– Рад за вас, – бросил Морт.
Шутер проигнорировал сарказм.
– Ферма мне досталась от отца, а на маленькое бабкино наследство я прикупил земли. У меня действительно стадо молочных коров, около двадцати голов, насчет этого вы правы, но вечерами я пишу рассказы. У вас небось один из новомодных компьютеров с экранами, а я обхожусь старой пишущей машинкой.
Шутер замолчал. Несколько мгновений тишину нарушал только резкий шорох листьев, потревоженных поднявшимся легким вечерним бризом.
– То, что ваш рассказ такой же, как мой, я выяснил без помощи друзей. Я, видите ли, подумывал продать ферму и рассудил: будут деньги – смогу писать днем, пока голова свежая, а не только на ночь глядя. Риелтор в Перкинсберге предложил мне встретиться в Джексоне с человеком, у которого в Мис’ипи много молочных ферм. Я не люблю ездить дальше десяти – пятнадцати миль: голова начинает болеть, особенно если ехать нужно по городу – дураков там расплодилось больше некуда, поэтому я выбрал автобус. И при входе вдруг вспомнил, что не взял ничего почитать. А я ненавижу долго ехать в автобусе без книги.
Морт спохватился, что невольно кивает, слушая. Он тоже терпеть не мог садиться в автобус, поезд, самолет или машину, не прихватив что-нибудь почитать, и посущественнее, чем газета.
– В Перкинсберге нет автовокзала – «грейхаунд» на пять минут останавливается у «Рексолла»[17]. Я уже стоял на ступеньке автобуса, когда спохватился, что еду с пустыми руками, вот и попросил водителя подождать. Он ответил – с меня жирно будет, он и так опаздывает и отъедет через три минуты по своим карманным. Успею – он будет рад, нет – могу поцеловать его в задницу при следующей встрече.
Он говорит как писатель, подумал Морт. Черт меня побери, если это не так. Он попытался отогнать эту мысль – вряд ли стоило сейчас об этом думать, но не мог справиться с собой.
– Я вбежал в аптеку – в перкинсбергском «Рексолле» есть старомодная проволочная стойка для газет, такая крутящаяся, как в маленьком универсаме неподалеку от вашего дома.
– В «Боуис»?
Шутер кивнул:
– Да. Я схватил первую книжку, попавшуюся под руку. С тем же успехом это могла быть Библия в мягкой обложке, там стояли такие, но не судьба. Это оказался сборник ваших коротких рассказов – всех, кроме этого.
Пора прекращать. Это же бойлер, который вот-вот взорвется. Надо сбросить пар прямо сейчас.
Но Морт с удивлением почувствовал, что ему не хочется. Возможно, Шутер действительно писатель, раз он соответствует двум основным требованиям – рассказывает историю, которую хочется дослушать до конца, хотя уже понимаешь, чем все это закончится, и переполнен дерьмом настолько, что чуть не лопаешься.
Вместо того чтобы сказать то, что полагалось, – даже если Шутер, по дикой натяжке воображения, говорил правду, он, Морт, обогнал его с этим несчастным рассказом на два года и потому сказал:
– Значит, вы прочли «Время сева» в июне прошлого года в междугороднем автобусе по дороге в Джексон, куда направлялись продавать свою молочную ферму?
– Нет. Если точно, я прочел его на обратном пути. Ферму я продал и поехал на «грейхаунде» с чеком на шестьдесят тысяч долларов в кармане. Первую половину ваших двенадцати рассказов я прочитал до Джексона. Истинными шедеврами я их не назову, но один раз прочитать можно.
– Спасибо.
Шутер изучающе посмотрел на Рейни:
– Я не старался сделать вам комплимент.
– А то я не понял.
Шутер секунду подумал и пожал плечами:
– В общем, на обратном пути я прочитал еще два рассказа… а потом этот. Мой рассказ.
Он взглянул на облако, ставшее воздушной массой переливчатого золота, и снова на Морта. Его лицо по-прежнему было бесстрастным, но Морт вдруг понял, что сильно ошибался, считая, что в Шутере есть хоть капля спокойствия или безмятежности. Просто Шутер натянул на себя железную смирительную рубашку, чтобы не разорвать Мортона Рейни голыми руками. Лицо оставалось бесстрастным, но глаза горели глубочайшей, дичайшей яростью, какую Морту доводилось когда-либо видеть. Он понял, какую глупость совершил, отправившись по тропинке у озера навстречу, возможно, собственной гибели от рук этого типа. Перед ним стоял человек, обезумевший достаточно, чтобы совершить убийство.
– Я удивлен, что никто раньше не спрашивал у вас об этом рассказе, ведь он не похож на остальные. Нисколько. – Голос Шутера был ровным, но Морт уловил огромное напряжение человека, едва удерживающегося, чтобы не наброситься с кулаками, с палкой, вцепиться в горло; это был голос человека, который знает: чтобы перейти от слов к убийству, ему достаточно услышать собственный голос, закручивающийся восходящей спиралью до регистра воплей обманутого; голос человека, знающего, как фатально легко он может превратиться в одержимого линчевателя.
Морт словно оказался в темной комнате, пересеченной волосяно-тонкими растяжками, идущими к пакетам с бризантной взрывчаткой. Трудно было поверить, что всего несколько секунд назад он чувствовал себя хозяином положения. Его проблемы: Эми, творческий тупик – казались теперь второстепенными деталями не имеющего важности ландшафта. Они вообще перестали иметь значение. У него осталась только одна цель – добраться живым до дома, не говоря уж о том, чтобы увидеть сегодняшний закат.
Он открыл рот и снова закрыл, не отважившись ничего сказать. Не сейчас. Комната полна растяжек.
– Я был крайне удивлен, – с тяжелым нажимом повторил Шутер. Его голос казался чудовищной пародией на спокойствие.
Морт услышал свой голос:
– Моей жене он не понравился. Она сказала, этот рассказ не похож на все, что я писал раньше.
– Как вы его достали? – медленно, сдерживая бешенство, произнес Шутер. – Вот что я на самом деле хочу знать. Как, черт возьми, набитый деньгами паршивый писака вроде вас унизился до приезда в засранный миссисипский городишко и украл мой чертов рассказ? Еще я хочу знать – зачем. Разве что и остальные у вас краденые, но пока меня устроит и «как».
От чудовищной несправедливости происходящего ярость Морта вернулась неутоленной жаждой. На миг он забыл, что стоит на Лейк-драйв один на один с сумасшедшим из Миссисипи.
– Прекратите! – хрипло сказал он.
– Прекратить? – изумился Шутер, глядя на Морта. – Прекратить? Что вы, черт возьми, хотите сказать? Как прекратить?
– Вы сказали, что написали свой рассказ в 1982 году, – напомнил Морт. – Свой я, кажется, закончил в конце 1979-го, точной даты не помню, но знаю, что впервые он был опубликован в июне 1980-го. В журнале. Я опередил вас на два года, мистер Шутер, или как бишь вас там. Если кому-то и надо жаловаться насчет плагиата, так это мне.
Морт не уловил движения. Только что они стояли у машины, глядя друг на друга, а в следующую секунду Морт оказался прижатым к дверце водителя, пальцы Шутера впились ему выше локтей, а лицо ненормального приблизилось вплотную, почти коснувшись его лба. Между этими мгновениями мелькнуло только смутное ощущение железной хватки и резкого поворота.
– Ты лжешь, – сказал Шутер. Его дыхание слабо отдавало корицей.
– Хрена с два я лгу. – Морт рванулся вперед на навалившегося всем весом Шутера.
Шутер был силен, наверняка сильнее Рейни, но Рейни был моложе, тяжелее и имел возможность оттолкнуться от старого синего универсала. Ему удалось вырваться – Шутер по инерции отступил на несколько шагов.
Сейчас он на меня бросится, подумал Морт. Он не дрался с четвертого класса, после потасовки типа потягушки-пихалочки, и сейчас изумился, насколько ясно стало в голове. Мы будем лупить друг друга из-за идиотского дрянного рассказа. Ну и ладно: сегодня у меня все равно нет других дел.
Однако ничего такого не произошло. Шутер посмотрел на свои руки, увидел, что они сжаты в кулаки… и с усилием разжал пальцы. Морт понял, каких сил стоило Шутеру снова облачиться в невидимую смирительную рубашку, и невольно восхитился. Шутер поднес ладонь ко рту и вытер губы, очень медленно и очень нарочито.
– Докажите, – сказал он.
– Пожалуйста. Пойдемте ко мне, я покажу вам ссылку на источник в сборнике…
– Нет, – сказал Шутер. – Меня не интересует сборник. На сборник мне плевать. Покажите мне рассказ. Покажите журнал с рассказом, чтобы я сам мог прочитать.
– Здесь у меня нет этого журнала.
Он хотел что-то добавить, но Шутер поднял лицо к небу и хрипло, лающе, коротко рассмеялся. Сухой звук напоминал ломающуюся щепу, которую топором отделяют от полена на растопку.
– Ну еще бы, – сказал он. Ярость по-прежнему горела и плясала в глазах Шутера, но он, казалось, снова овладел собой. – Готов спорить, у вас его нет.
– Слушайте, – не выдержал Морт, – обычно мы с женой приезжаем сюда на лето. У меня здесь авторские экземпляры моих книг, в том числе переведенных и изданных за рубежом. Но я же печатался и во многих журналах – статьи, эссе, рассказы. Эти журналы хранятся у меня дома, в Дерри.
– Тогда почему вы не в Дерри? – спросил Шутер. В его глазах читалось недоверие и болезненное удовлетворение: он ожидал, что Морт будет изворачиваться, и, по его мнению, сейчас это и происходило.
– Я не в Дерри, потому что… – Морт замолчал. – А как вы узнали, что я здесь?
– По обложке купленной книги, – сказал Шутер, и Морт готов был треснуть себя по лбу от досады и внезапного озарения. Конечно, там его фотография – и на суперобложке дорогого, и на мягкой обложке дешевого издания «Все стучат». Эми сама его фотографировала, и снимок получился прекрасный. На первом плане стоял Морт, за ним виднелся дом, а на заднем плане расстилалось озеро Тэшмор. В пояснении говорилось: «Мортон Рейни в своем доме в западной части Мэна». Стало быть, когда Шутер приехал на запад Мэна, ему не пришлось долго ходить по барам и/или аптечным магазинам сельских городишек, прежде чем он услышал: «Морт Рейни? Черт, конечно, знаю! У него дом у самого Тэшмора. Он мой близкий друг!»