– Она была толстой, коренастой и с плохой кожей, – коротко ответил Дюссандер и потушил недокуренную сигарету о тарелку, заполненную окурками.
– Надо же! – Лицо Тодда вытянулось от огорчения.
– Чистая случайность! – отвечая своим мыслям, задумчиво произнес Дюссандер. – Ты увидел мою фотографию в журнале и оказался рядом в автобусе. Ну и ну! – Он с досадой несильно стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
– Нет, сэр. Не просто случайность, а гораздо, гораздо больше! – возразил Тодд, всем своим видом излучая уверенность.
– В самом деле? – Густые брови Дюссандера поднялись – он явно сомневался.
– Еще бы! Я хочу сказать, что снимки в моем альбоме были тридцатилетней давности, а то и более старые. Ведь сейчас у нас семьдесят четвертый год.
– У тебя есть… такой альбом?
– Да, сэр! Он потрясающий! Там сотни фотографий. Я вам как-нибудь его покажу. Вам точно понравится!
Дюссандер с отвращением поморщился, но промолчал.
– Сначала я сомневался, что это вы. А потом как-то шел дождь, и вы сели в автобус в блестящем черном плаще…
– Так вот оно что! – выдохнул Дюссандер.
– Ну конечно! На вас был точно такой же на одной фотке из гаража Лиса. И еще в одной библиотечной книге был ваш снимок в шинели СС. И в тот день сомнения отпали, и я сказал себе: «Точно! Курт Дюссандер собственной персоной!» И начал за вами следить.
– Ты начал что?
– Следить за вами. Я мечтаю стать частным детективом вроде Сэма Спейда из «Мальтийского сокола» или Менникса из телесериала. И мне нужно было вести себя осторожно. Я не хотел вас спугнуть раньше времени. Показать снимки?
Тодд вытащил из заднего кармана конверт. Глаза у него горели предвкушением праздника, как у мальчишки накануне дня рождения, Рождества или перед салютом на День независимости.
– Ты меня фотографировал?
– Конечно! У меня есть портативный фотоаппарат, «Кодак». Он тонкий, плоский и умещается в руке. Если приноровиться, можно запросто снимать, зажав его в ладони и держа объектив между пальцами. А кнопка затвора нажимается большим пальцем. – Том скромно потупился. – Сначала я никак не мог приспособиться, и все время получались одни пальцы. Но я упорный и не сдавался. Настойчивостью можно добиться всего, что хочется. Это, конечно, ни для кого не секрет, но зато верно.
Курт Дюссандер побелел и съежился.
– А снимки ты отдавал печатать в фотоателье?
– Что? – Тодд возмущенно затряс головой. – Конечно, нет! Вы что же, думаете, я совсем идиот? У отца есть темная комната, и я сам проявляю пленки и печатаю снимки с девяти лет.
Дюссандер промолчал, но явно обрадовался и даже чуть порозовел.
Тодд передал ему несколько глянцевых снимков, неровные края которых подтверждали: их действительно печатали в домашних условиях. Дюссандер, нахмурившись, стал их изучать. Вот он сидит в автобусе возле окна; в руках – роман Джеймса Миченера «Столетие». Вот он на остановке «Девон-авеню» с зонтиком под мышкой; подбородок надменно вздернут, как у Шарля де Голля, принимающего военный парад. На следующем снимке он запечатлен в очереди возле кинотеатра «Маджестик», там он явно выделяется в толпе подростков и невзрачных домохозяек с завивкой ростом и статью. А вот он заглядывает в свой почтовый ящик.
– Когда я это снимал, то очень боялся, что вы меня засечете, – признался Тодд. – Но все-таки решил рискнуть. Я стоял
на другой стороне улицы. Эх, будь у меня «Минолта» с телеобъективом… Когда-нибудь… – Тодд мечтательно вздохнул.
– Не сомневаюсь, что ты заранее заготовил правдоподобное объяснение. На всякий случай.
– Я бы спросил, не видели ли вы мою собаку. В общем, я печатал снимки и сравнивал их с этими.
Он передал Дюссандеру три ксерокопии. Тот уже видел эти фотографии раньше, причем много раз. На первом снимке он был в своем кабинете в лагере для перемещенных лиц в Патэне. Фотография была обрезана так, что на ней остался только он сам и нацистский флажок со свастикой на столе. Второй снимок был сделан в день зачисления на военную службу. На третьем он обменивался рукопожатиями с Рихардом Генрихом Глюксом, подчинявшимся только самому Гиммлеру.
– Я уже тогда практически не сомневался, что это вы, но из-за проклятых усов не мог разглядеть заячьей губы. И чтобы убедиться окончательно, раздобыл вот это.
Тодд достал из конверта последний, сложенный в несколько раз листок и развернул его. На сгибах чернела грязь, края обтрепались от долгого хранения в кармане, как всегда бывает у мальчишек, имеющих много разных дел и забот. Это было израильское извещение о розыске Курта Дюссандера. Старик с горечью подумал о мертвых, которые никак не упокоятся в своих могилах.
– Я снял ваши отпечатки, – с улыбкой сообщил Тодд, – и сравнил с теми, что на листке о розыске.
– Этого не может быть! – не поверил Дюссандер и выругался по-немецки.
– Может! Родители подарили мне на Рождество набор для снятия отпечатков пальцев. Настоящий, а не игрушечный. Там были порошок, три кисточки для различных поверхностей и специальная бумага для снятия отпечатков. Родители знают, что я хочу стать частным детективом, когда вырасту. Понятно, что всерьез они это не воспринимают, но все же… – Он равнодушно пожал плечами. – В инструкции сказано, как сравнивать всякие там завитки, линии и папиллярные узоры. Чтобы суд принял отпечатки в качестве доказательства, они должны совпадать не меньше чем по восьми пунктам. Однажды, когда вы
были в кино, я приехал сюда, обработал порошком почтовый ящик, дверную ручку и снял отпечатки. Ловко, верно?
Дюссандер промолчал. Он судорожно цеплялся за подлокотники кресла, губы беззубого рта мелко дрожали. Тодду это не понравилось. Казалось, старик вот-вот расплачется. Что за глупость? Кровавый Мясник из Патэна в слезах? Да это все равно что ожидать банкротства от «Шевроле» или что «Макдоналдс» перестанет кормить гамбургерами и перейдет на икру с трюфелями.
– У меня появилось два комплекта отпечатков, – продолжил Тодд. – Один из них не имел ничего общего с тем, что на листовке о розыске, и я решил, что это «пальчики» почтальона. Зато другой оказался вашим! Больше восьми совпадений. Я насчитал четырнадцать. – Он ухмыльнулся. – Вот так я убедился точно.
– Ах ты, маленький гаденыш! – не выдержал Дюссандер, и его глаза недобро блеснули.
У Тодда от страха засосало под ложечкой, как недавно в прихожей. Но после вспышки неконтролируемого гнева старик снова обмяк.
– Кому ты об этом рассказывал?
– Никому.
– Даже своему другу? Этому Кролику Пеглеру?
– Его называют Лис. Лис Пеглер. Нет, он бы точно проболтался. Я никому не рассказывал. Не тот случай.
– Чего тебе нужно? Денег? У меня их нет. В Южной Америке деньги водились, правда, с наркотиками или чем-то опасным и романтичным это никак не связано. В Бразилии, Парагвае и Санто-Доминго есть, вернее, была своего рода община из бывших вояк, скрывавшихся после войны. С ее помощью я сколотил состояние на природных ископаемых – олове, меди, бокситах. А потом наступили новые времена – национализм, антиамериканизм. Может, перемены и коснулись бы меня, но на мой след напали люди Симона Визенталя. Одно несчастье притягивает другое, как течная сучка – кобелей. Дважды меня чуть не схватили, один раз эти жиды уже были за стеной в соседней комнате… Они повесили Эйхмана, – прошептал старик, непроизвольным движением потирая шею. Его глаза округлились от
ужаса, как бывает у детей, слушающих страшные сказки вроде «Гензель и Гретель» братьев Гримм или «Синей Бороды» Шарля Перро. – Он был старым человеком, безобидным и далеким от политики. А его все равно повесили.
Тодд молча кивнул.
– Устав от преследования, я обратился к людям, способным мне помочь. Они были моей последней надеждой.
– Так вы обратились в Организацию бывших членов СС? – Глаза у Тодда загорелись.
– Нет, к сицилийцам, – сухо уточнил Дюссандер, и Тодд снова разочарованно вздохнул. – Они все устроили. Фальшивые документы, выдуманное прошлое. Пить не хочешь?
– Хочу. Есть кока-кола?
– Кока-колы нет.
– А молоко?
– Молоко, – кивнул Дюссандер и прошел на кухню. – Сейчас я живу на проценты с акций, – донесся оттуда его голос, – а акции купил после войны на чужое имя через банк в штате Мэн. Если тебе интересно, банкира, который все это устроил, через год посадили за убийство жены. Жизнь полна неожиданностей, nein?[6]
Хлопнула дверца холодильника.
– Сицилийские шакалы понятия не имели об акциях, – продолжал старик. – Это сегодня их можно встретить везде, но в те годы дальше Бостона они не добирались. Знай они об акциях, наверняка бы все отобрали и отправили меня голодать на пособие и продовольственные талоны.
Тодд услышал, как открылась дверца шкафа, и булькающий звук льющейся жидкости.
– Небольшой пакет акций «Дженерал моторс», немного – «Американ телефон энд телеграф», сто пятьдесят акций еще одной компании. Банкира звали Дюфресн – я запомнил, потому что в ней есть нечто общее с моей фамилией. Так вот, при убийстве жены тому банкиру не хватило той самой осмотрительности, которую он проявил при выборе растущих акций, ведь он
сам определял, какие бумаги покупать. Crime passionnel[7]. Это лишний раз доказывает, что люди – просто умеющие читать болваны.
Шаркая, старик вернулся в гостиную с двумя зелеными пластиковыми стаканчиками, которые обычно бесплатно дают в подарок при открытии бензоколонок. Заправил бак – получи стаканчик. Один стаканчик Дюссандер протянул Тодду.
– Первые пять лет я жил на проценты, не зная никаких забот, а затем продал часть акций и купил этот дом и небольшой коттедж на побережье. Потом инфляция, кризис… Пришлось продать коттедж, а за ним и остальные акции, поскольку цены на них взлетели до небес. Жаль, что в свое время я не купил больше. Но я боялся, что такие вложения ненадежны, а цена подскочила из-за биржевых спекуляций… – Он горестно вздохнул и щелкнул пальцами.