Дюссандер хотел облизнуть губы, но не смог. Наверное, сон все еще продолжался. Что ж, дайте мне еще одного бродягу и нож поострее, и я избавлю свои сны от таких видений, как этот мистер Звезда Давида в Петлице.
– Я не знаю никакого Дюссандера, – вежливо сообщил он посетителю. – Я вас не понимаю. Мне вызвать сестру?
– Ты все отлично понимаешь, – возразил Вайскопф, отбрасывая со лба прядь волос. Прозаичность этого жеста окончательно лишила Дюссандера еще теплившейся надежды, что он продолжал видеть сон. – Хайзел, – сказал Вайскопф и показал на пустую кровать.
– Хайзел, Дюссандер, Вайскопф… Все эти фамилии мне ни о чем не говорят.
– Хайзел упал со стремянки, когда прибивал под крышей водосток, – пояснил Вайскопф. – Он сломал позвоночник и, не исключено, больше никогда не сможет ходить. Вот такое несчастье. Но в его жизни оно было не единственным. Во время войны он был узником Патэна, где потерял жену и двух дочерей. А комендантом лагеря был ты.
– Да вы с ума сошли! – возмутился Дюссандер. – Меня зовут Артур Денкер. Я приехал в Америку после смерти жены. А до этого я был…
– Хватит рассказывать сказки! – остановил его Вайскопф жестом руки. – Он не забыл твое лицо. Это лицо! – Жестом фокусника, демонстрирующего новый трюк, Вайскопф махнул неизвестно откуда взявшейся фотографией. Одной из тех двух, что показывал мальчик несколько лет назад. Молодой Дюссандер в щегольски сдвинутой набок фуражке и с офицерской тросточкой под локтем.
Дюссандер перешел на английский и произнес, медленно и четко выговаривая каждое слово:
– Во время войны я работал слесарем на заводе. Занимался производством приводных блоков и силовых агрегатов для бронеавтомобилей и грузовиков. Потом меня перевели на изготовление танков «Тигр». Я был в запасе, и меня призвали под ружье для обороны Берлина, где я сражался, хотя и недолго. А после войны я работал на машиностроительном заводе в Эссене, пока…
– …пока не настала пора бежать в Южную Америку. Со своим номерным счетом в швейцарском банке, золотом, переплавленным из коронок евреев, и серебром из отнятых у них украшений. Мистер Хайзел отправился домой счастливым человеком. Он, конечно, пережил настоящий шок, когда, проснувшись ночью, понял, кто его сосед по палате на самом деле. Но теперь ему намного лучше. Он считает, Господь одарил его величайшей милостью, ведь в результате перелома позвоночника удалось обнаружить одного из самых жестоких преступников, которых знало человечество, и тому не удастся избежать возмездия.
Дюссандер снова заговорил медленно и четко:
– Во время войны я работал слесарем на заводе…
– Ты еще не понял? Твои бумаги не выдержат серьезной проверки. Ты сам это знаешь, и я это знаю! Ты попался!
– Я занимался производством…
– …трупов! В любом случае ты окажешься в Тель-Авиве еще до Рождества. На этот раз мы встречаем полное понимание со стороны властей, Дюссандер. Американцы очень хотят сделать нам приятное, а твой арест попадает как раз в эту категорию.
– …приводных блоков и силовых агрегатов для бронеавтомобилей и грузовиков. Потом меня перевели на изготовление танков «Тигр».
– К чему эти ненужные отпирательства?
– Я был в запасе, и меня призвали…
– Ладно, пусть так. Я еще вернусь. И очень скоро.
Вайскопф поднялся и вышел из палаты. На мгновение на стене застыла его тень, но тут же исчезла. Дюссандер закрыл глаза. Неужели американцы его выдадут? Три года назад, когда в Америке ощущались перебои с нефтью, он бы поверил в это сразу. Да и сейчас из-за безумных иранских фанатиков американцы спешно укрепляли связи с Израилем. Его запросто могут выдать. И что это означало?
Так или иначе, официально или нет, но Вайскопф и его коллеги до него наверняка доберутся. По отношению к нацистам их позиция была всегда непреклонной, а уж если речь заходила о концлагерях, они вообще шли напролом.
Дюссандера била дрожь. Но он знал, что должен сделать.
Архивные материалы по учащимся младшей средней школы Санта-Донато хранились в старом складском здании на севере города неподалеку от заброшенного депо. В сумрачном помещении гуляло гулкое эхо и пахло воском, мастикой и хлоркой.
Эд Френч прибыл туда около четырех часов дня в сопровождении Нормы. Впустивший их вахтер сказал, что необходимые Эду материалы находятся на четвертом этаже, и проводил их до места. Зловещее эхо, далеко разносившее звуки их шагов, заставило испуганно притихнуть даже никогда не унывающую Норму.
Она обрела привычную жизнерадостность только на четвертом этаже и стала весело скакать по сумеречным проходам, заставленным коробками и папками, пока Эд искал табели за 1975 год. Он вытащил вторую коробку и принялся перебирать ее. Борк. Ботсуик. Босвелл. Боуден Тодд! Он быстро вытащил табель и, поняв, что при тусклых лампах все равно ничего не разберет, подошел к большому окну с пыльными стеклами.
– Не бегай здесь, милая! – крикнул он дочери.
– А почему?
– Потому что тебя схватят тролли, – ответил он и поднес табель Тодда к свету.
То, что оценки в этом табеле четырехлетней давности аккуратнейшим образом подчистили, сомнений не было.
– Боже милостивый! – пробормотал ошарашенный Эд.
– Тролли! Тролли! Тролли! – радостно выкрикивала Норма, прыгая и кружась по проходу.
Дюссандер, с трудом передвигая ноги, медленно брел по коридору больницы. На нем был синий больничный халат, надетый поверх сорочки с завязками на спине. Время – восемь вечера, и медсестры как раз менялись перед ночной сменой. Примерно полчаса они будут обмениваться новостями, сплетничать и пить кофе на посту дежурной, сразу за углом от питьевого фонтанчика.
То, что Дюссандеру было нужно, располагалось напротив фонтанчика.
На него самого никто не обращал внимания – в это время коридор больницы напоминал длинную платформу перед отправлением поезда. Ходячие пациенты неспешно прогуливались: кто в синих халатах, кто в больничных сорочках, придерживая полы за спиной руками. Из палат доносились обрывки музыки из радиоприемников, настроенных на разные станции. Изредка попадались посетители. В одной палате кто-то громко смеялся, а в другой – горько плакал. Проследовал доктор, уткнувшись носом в раскрытый роман.
Дюссандер подошел к фонтанчику, напился из ладони и, вытерев губы, бросил взгляд на закрытую дверь напротив. Она всегда должна была быть запертой… во всяком случае, так полагалось. Однако он обратил внимание, что во время пересменки это помещение часто пустовало, а дверь оказывалась незапертой. Медсестры собирались за углом, откуда двери видно не было. Дюссандер отметил это натренированным взглядом человека, постоянно находящегося настороже. Конечно, было бы лучше понаблюдать за комнатой еще с недельку и подстраховаться на случай разных неожиданностей, и он наверняка бы именно так и поступил, но теперь следовало действовать безотлагательно. О тайном «логове оборотня» вот-вот станет известно всем, и он окажется под постоянным присмотром. Допустить такое нельзя.
Он сделал еще пару глотков, снова вытер губы и осмотрелся. Затем, не таясь, медленно пересек большой коридор и направился к двери, повернул ручку и вошел в комнату, где хранились лекарства. На случай встречи с кем-то Дюссандер – близорукий старик – смущенно извинился бы, пояснив, что всего лишь искал туалет и ошибся дверью.
Но на складе никого не было.
Дюссандер бросил быстрый взгляд на верхнюю полку слева. Только глазные и ушные капли. На второй полке – слабительное и свечи. На третьей он заметил снотворное секонал и веронал. Сунув пузырек со снотворным в карман, Дюссандер вышел из комнаты, смущенно улыбаясь – здесь не было никакого туалета! Да вот же нужная дверь – возле фонтанчика! Как глупо!
Он прошел в туалет, вымыл руки и направился в свою палату, ставшую одноместной после выписки достопочтенного мистера Хайзела. На столике между кроватями стоял пластмассовый кувшин с водой и стакан. Жаль, что в такой момент под рукой не оказалось виски, но это не так важно – таблетки благополучно перенесут его в мир иной независимо от того, чем их запить.
– За тебя, Моррис Хайзел! – произнес он с едва заметной улыбкой и налил в стакан воды. После стольких лет вечного страха и постоянного напряжения, когда кругом – на скамейках в парке, в ресторане, в кино, – всюду мерещились знакомые лица, он наконец попался! И кто его узнал? Человек, которого он совсем не помнил. Даже смешно! Этот Хайзел даже не удостоился его внимания – подумаешь, неудачник, которого Господь наградил сломанным позвоночником. Подумав, Дюссандер пришел к выводу, что это не просто смешно, а очень смешно.
Старик положил в рот три таблетки и запил водой. Затем проглотил еще три, а потом еще. В коридоре напротив два пожилых мужчины играли в криббидж[26]. У одного из них, он знал, была грыжа. А у другого? Желчные камни? Камни в почках? Опухоль? Простата? Вот они – ужасы старости. И несть им числа.
Дюссандер снова налил в стакан воды, но еще таблеток пока пить не стал. Слишком большая доза могла все испортить. Его просто вырвет, а потом ему промоют желудок и сохранят жизнь для разных мерзостей, которые уготовят американцы с израильтянами. Он вовсе не собирался расставаться с жизнью, как какая-нибудь Hausfrau[27], которая в порыве отчаяния истерично глотает пригоршню таблеток. Он примет еще, когда почувствует сонливость. Тогда все сработает как надо.
До него донесся торжествующий голос одного из игроков в холле:
– Две пары – это десять очков… «Пятнадцать» – еще восемнадцать… и нужный валет для девятнадцати! Как тебе это?
– Я бы на твоем месте подождал радоваться! – осадил его старик с грыжей. – Я первым считаю очки. Так что поминай как звали!
«Поминай как звали», – мысленно повторил Дюссандер, чувствуя, как его начинает одолевать сонливость. До чего же американцы любят всякие выражения типа «мне до фени», «шевели мозгами», «засунь себе в задницу», «деньги все могут». Просто удивительно…