И все же мы не остановились – никто не захотел.
Мы дошагали почти до железнодорожного моста, как вдруг Тедди ударился в слезы. Словно внутри его поднималась какая-то волна и в конце концов прорвала дамбу. Именно так – слишком уж резко, неожиданно это случилось. Тедди упал, обмяк, его сотрясали рыдания. Он то прижимал руки к животу, то хватался за изуродованные уши, заходился в яростном плаче. Никто из нас не знал, что делать. Тедди плакал не так, как плачет человек, если в него врезался мяч или если он упал с велосипеда. Физической боли Тедди не испытывал. Мы стояли поодаль – руки в карманах – и молча смотрели.
– Эй, приятель… – тоненьким голоском сказал Верн. Мы с Крисом с надеждой подняли головы. «Эй, приятель» – всегда отличное начало. Однако продолжения Верн не придумал.
Тедди вытянулся на шпалах и закрыл ладонью глаза, словно поклоняясь Аллаху, только ни у кого это не вызвало улыбки. Наконец, когда его рыдания стали потише, к нему подошел Крис. Он был среди нас самый крутой (куда круче Джейми Гэлланта, думал я), но лучше всех умел утешать. Как-то раз он увидел малыша с разбитой коленкой – совсем незнакомого! – присел рядом на обочину и принялся болтать о всякой всячине: про цирк, про мультики; мальчишка и забыл про боль. Да, утешать Крис умел. Ему хватало крутизны, даже чтобы быть добрым.
– Тедди, послушай, не все ли равно, что тот жирный козел сказал про твоего отца? Ну, правда! Это ведь ничего не меняет. А? Так ведь?
Тедди яростно крутил головой. Конечно, это ничего не меняло. Однако слышать, как такое говорят открыто, при всех… Наверное, не раз, лежа ночью без сна и глядя на луну в оконном проеме, Тедди ворочал своими не слишком крепкими мозгами; ему пришлось понять, что его отца все списали со счетов как сумасшедшего, – сильное потрясение! Но да, это ничего не меняло! Ничего.
– Ведь у него же не отнять, что он воевал в Нормандии, верно? – Крис взял потную и грязную руку Тедди, погладил.
Тедди лихорадочно кивал, продолжая плакать. Из носу у него текло.
– А эта жирная туша разве была в Нормандии?
Тедди опять закрутил головой.
– Н-не… не была.
– Ведь он тебя толком не знает.
– Н-нет, но…
– Или твоего отца. Они что – приятели?
– НЕ-ЕТ! – От столь ужасного предположения Тедди разрыдался еще пуще. Волосы у него упали назад, открывая уши. В правом торчал бежевый кружочек слухового аппарата. Его идеальная форма казалась не к месту в бесформенном ухе.
Крис спокойно сказал:
– Слова мало чего стоят.
Тедди, не поднимая взгляда, кивнул.
– И твое отношение к своему старику ничей треп не изменит.
Тедди как-то неуверенно дернул головой. Сегодня в его больное место ткнули простыми и понятными словами – «полоумный», «увольнение по статье»… И эти слова он еще не раз будет обдумывать. Долго. Бессонными ночами.
Крис его встряхнул.
– Он тебя пытался достать. – В голосе Криса звучали почти колыбельные нотки. – Хотел, чтобы ты перелез к нему, понимаешь? Брось напрягаться. Ни черта он не знает о твоем старике. Слышал где-то какие-то сплетни, вот и все. Дерьмо он собачье, этот Майло. Верно я говорю, Тедди?
Тедди уже только всхлипывал. Он вытер глаза, отчего на лице образовались грязные круги, и сел.
– Все нормально, – произнес он, и звук собственного голоса успокоил его еще больше. – Да, нормально. – Тедди встал, нацепил очки – как будто одел свое голое лицо. Тоненько хихикнул, вытер ладонью сопли и сказал: – Что, скажете – расплакалась деточка, да?
– Нет, приятель, – смущенно пробормотал Верн. – Если бы моего отца стали оскорблять…
– Таких убивать нужно! – с вызовом бросил Тедди. – Убивать, гадов, да, Крис?
– Точно! – подтвердил Крис и хлопнул его по спине.
– Согласен, Горди?
– Полностью.
Я не переставал удивляться: Тедди так сильно переживает за отца – после того, что тот с ним сотворил, а мне до моего, в общем-то, дела нет, хотя последний нагоняй я от него получил года в три, когда чуть не наелся какого-то моющего средства.
Шагов через двести Тедди уже спокойнее проговорил:
– Ну, простите, если я вам испортил настроение. Очень по-дурацки получилось, там, у забора.
– Навряд ли нам полагается быть в хорошем настроении, – вдруг заявил Верн.
Крис пристально посмотрел на него.
– Ты хочешь сказать, лучше двинем обратно?
– Не-не! – Физиономия Верна напряглась от умственного усилия. – Но искать мертвого паренька… Это ж не развлечение. Вот я о чем. То есть… – Взгляд у него сделался слегка дикий. – Мне, например, немножко боязно. – Все молчали, и он продолжил: – Мне иногда снятся кошмары. Помните, у нас была кучка книжек, ну эти, про вампиров там, про зарезанных людей и всякое такое? Господи, да я потом среди ночи просыпался: мне снились всякие повешенные – рожи зеленые такие! – ну, представляете. И все казалось, под кроватью что-то жуткое прячется и, если я руку опущу, оно сразу вцепится.
Мы покивали. Про ночные кошмары все знали не понаслышке. Я бы здорово посмеялся, скажи мне кто-нибудь, что пройдет не так много времени – и мой ночной кошмар потянет приблизительно на миллион долларов.
– Я даже своим рассказать не могу, ведь мой придурок-братец – вы же знаете Билли – всем растреплет. – Верн удрученно вздохнул. – И я боюсь увидеть того мальчика, потому что он, может, очень…
Я сглотнул и посмотрел на Криса. Тот ободряюще кивал Верну.
– Если он сильно израненный, – заключил тот, – он мне будет сниться, и будет мерещиться, что он лежит у меня под кроватью в луже крови, лица нет, а он шевелится и вот-вот меня схватит.
– Боже ты мой, – пробасил Тедди. – Прямо сказочка на ночь.
– И все равно нужно его найти, пусть даже будут кошмары. Понимаете? Мы как бы… обязаны. Но это и не должно быть весело.
– Да, – почти прошептал Крис. – Думаю, не должно.
Верн умоляющим голосом произнес:
– Только ребятам не говорите, ладно? Не про кошмары, они у всех бывают, а про то, что мне под кроватью кто-то мерещится. Я ведь не маленький – такого бояться.
Мы пообещали никому не говорить, и снова воцарилось угрюмое молчание. Было без четверти три, но нам казалось, что гораздо больше. Из-за жары, да и слишком много всего случилось. А мы даже до Харлоу еще не дошли. Пришло время брать ноги в руки – если хотим до темноты одолеть приличное расстояние.
За железнодорожным разъездом сделали привал и кидались камушками в стальной сигнальный флажок на ржавом столбе, но никто не попал. А в половине четвертого подошли к мосту через Касл-ривер.
В 1960-м река в этом месте была в ширину более ста ярдов; я потом приезжал посмотреть – она с тех пор здорово уменьшилась. На ней вечно что-то городили – мельницы, плотины… в общем, совсем ее одолели. А в те времена по всей реке (она течет через Нью-Хэмпшир и половину Мэна) было три плотины. Река наслаждалась свободой и каждые два-три года выходила из берегов и затопляла магистраль номер 136 в районе Харлоу, а иногда и железнодорожный узел.
Даже теперь, в конце самого жаркого со времен Великой депрессии лета, Касл-ривер оставалась довольно широкой.
Покрытый лесом противоположный берег со стороны Харлоу словно был уже в другом мире. В послеполуденном мареве сосны и ели казались голубоватыми.
Мост, высотой футов пятьдесят, стоял на просмоленных деревянных столбах. Река здесь такая мелкая, что виднелись вбитые в дно бетонные опоры. Вообще сам мост был довольно хлипкий: рельсы помещались на деревянных брусьях, уложенных не вплотную, а на расстоянии в ладонь друг от друга; посмотришь вниз – видна вода. А от рельсов до краев моста – меньше двадцати дюймов. Если пойдет поезд, можно исхитриться, чтобы он тебя не сшиб, но из-за сильного воздушного потока запросто улетишь вниз, на верную смерть, потому что там мелководье и сплошь острые камни.
Мы смотрели на мост, и в животах у нас холодело. Страх смешивался с возбуждением: пройдешь – потом неделю можно хвастать… если пройдешь.
У Тедди в глазах появился опасный блеск. Наверное, подумал я, он видит не железнодорожный мост, а длинный песчаный берег, танки в морской пене… десятки тысяч солдат прорываются под огнем через колючую проволоку. Летят в доты гранаты, стучат сапоги, трещат пулеметы!
Мы остановились у самого моста, где насыпь начинала спуск к реке, то есть там, где кончался берег. Внизу лежали огромные камни, меж которых торчал неровный жесткий кустарник. Чуть поодаль мрачно любовались своим отражением несколько елей, чьи корни, словно змеи, выползали из трещин в скале.
Вода казалась относительно чистой. У Касл-Рока река только-только втекала в промышленную зону штата. Однако, чтобы увидеть рыбу, следовало подняться миль на десять в сторону Нью-Хэмпшира. А здесь рыба не водилась; камни в воде у берега были в пенных воротничках цвета слоновой кости. И пахло здесь так себе – как из корзины с несвежим отсыревшим бельем. Сновавшие над водой стрекозы бесстрашно откладывали яйца. Поедать их было некому. Даже простой мелкой рыбешки не осталось.
– Ну, пошли! – вызывающе бросил Тедди. И зашагал по шпалам.
– Постой! – Верн заволновался. – А кто-нибудь знает, когда следующий поезд?
Мы пожали плечами.
– На трассе есть нормальный мост… – начал было я, но Тедди закричал:
– Еще чего не хватало! Это пять миль туда, а потом пять обратно, мы до темноты проходим. А здесь за десять минут доберемся.
– Но если пойдет поезд, то уже не доберемся, – возразил Верн. На Тедди он не смотрел, смотрел вниз, на быструю журчащую воду.
– Да какого черта! – вознегодовал Тедди.
Он слез с края моста и повис на одном из брусьев. Висел он невысоко – мыски кед почти касались земли, – а вот если придется проделать такое над самой серединой реки на высоте пятьдесят футов и над головой грохочет поезд, да еще из-под колес летят искры тебе на шею и голову… удовольствие, прямо скажем, небольшое.
– Видишь, как просто? – Тедди спрыгнул, отряхнул руки и поднялся на мост.