– Прямо целых? – не выдержал Тедди.
– Именно. А Жирнозадый стал самым молодым участником.
– Давай, Жирнозадый, сожри все пироги к чертовой матери! – крикнул Тедди.
– И про других расскажи, – напомнил Крис.
– Да. Кроме Хогана и Билла Трэвиса участвовали Келвин Спайер, самый толстый человек в городе, владелец ювелирного магазина…
– «Золото Гретны»! – брякнул Верн и заржал.
Крис одарил его злобным взглядом.
– И еще диджей с радиостанции в Льюистоне. Не очень толстый, но так… пухленький. И последний – директор школы, где учился Хоган Жирнозадый.
– Ему нужно было пережрать своего директора школы? – спросил Тедди.
– Ну здорово же! – Крис обхватил коленки и покачивался взад-вперед от удовольствия. – Давай дальше, Горди.
Да, слушателями я завладел. Они даже вперед подались. Я наслаждался своей властью. Забросив подальше пустую бутылку, я поелозил, усаживаясь поудобнее. Где-то по-прежнему однообразно попискивала синица, обращая к небесам свое бесконечное: ти-и-ти-и-ти-и-ти-и…
– И вот его осенило. Такой грандиозной мести еще ни один парень не придумывал. Настал великий момент – последний вечер праздника. Осталось соревнование, а следом – фейерверк. На Главной улице Гретны перекрыли проезд, чтобы народ мог ходить как угодно, и сделали помост. Кругом флажки, куча зрителей. И фотограф из газеты – сфотографировать перемазанного голубикой победителя, потому что пироги в этом году были голубичные. А, забыл еще сказать: есть нужно было со связанными за спиной руками. И вот, представьте, они поднялись на помост…
Отрывок из рассказа Гордона Лашанса «Месть Хогана Жирнозадого». Впервые опубликован в журнале «Кавалер» за март 1975 года. Печатается с согласия автора.
Один за другим они взошли на помост и остановились у длинного стола, покрытого льняной скатертью. На столе высились груды пирогов. Гирлянды электрических лампочек привлекали тучи мотыльков и всякой мошкары. Над помостом висел транспарант с надписью «ЕЖЕГОДНЫЙ КОНКУРС ПОЕДАНИЯ ПИРОГОВ. 1960». По обеим его сторонам прицепили два громкоговорителя, – их пожертвовал Чак Дэй, владелец магазина бытовой техники и двоюродный брат прошлогоднего чемпиона Билла Трэвиса.
Конкурсанты поднимались на помост – руки за спиной, воротничок расстегнут, как будто на гильотину шли, а Шарбонно – мэр Гретны – объявлял в микрофон каждого участника и повязывал ему на шею большой белый нагрудник. Келвин Спайер едва удостоился аплодисментов; несмотря на пузо размером с хороший бочонок, фаворитом он не был, шел вторым после Хогана (Жирнозадый считался очень перспективным, но неопытным, и победы от него в этом году не ждали).
После Спайера публике представили Боба Кормера. Он был диджеем и вел популярную программу на радиостанции в Льюистоне. Его встретили более бурно, и некоторые девочки выкрикивали приветствия. За ним вышел директор школы Джон Уиггинс. Старшая часть аудитории встретила его довольно тепло; отдельные ученики подбодрили директора радостными криками. Уиггинс ухитрился отечески улыбнуться и одновременно сурово сдвинуть брови.
Наконец мэр представил Жирнозадого:
– Новый участник нашего ежегодного конкурса, которого ждет большое будущее, – юный Дэвид Хоган!
Хоган сорвал шквал аплодисментов, а когда они стихли, в публике, там, куда свет лампочек почти не достигал, несколько голосов, слаженно, как в греческом хоре, проскандировали:
– Жир-но-за-дый-всех-пор-ви!
Потом были сдавленные смешки, топот ног, мелькание каких-то фигур (никто не успел или не захотел их узнать), чей-то нервный смех и осуждающие взгляды (особенно в этом преуспел мэр, как самый заметный здесь представитель власти). Жирнозадый, казалось, и внимания не обратил. Легкая улыбка, игравшая на толстых губах, не погасла, мощные челюсти не дрогнули. Мэр, повязывая ему нагрудник, сказал, что не стоит обращать внимание на всяких недоумков. (Можно подумать, Шарбонно хотя бы отдаленно представлял, сколько доставалось Хогану Жирнозадому от «всяких недоумков» – и сколько еще будет доставаться в жизни, через которую ему придется прорываться как танку.) От мэра несло теплым пивным духом.
Последнему конкурсанту достались самые бурные и продолжительные аплодисменты – то был легендарный Билл Трэвис: рост шесть футов и пять дюймов, тощий и прожорливый. Он работал на заправке недалеко от грузовой станции, вполне хороший парень. В Гретне все отлично знали, что настоящая ставка несравненно выше призовых пяти долларов, по крайней мере для Билла. Тому было две причины. Во-первых, люди являлись на заправку поздравить Билла с победой, ну и многие, конечно, и бак заливали. В результате в течение месяца, а то и больше после конкурса два ремонтных бокса при заправке никогда не пустовали: кто попросит заодно уж и глушитель заменить, а кто – подшипники смазать. Рассядутся вдоль стены на театральных креслах (Джерри Мэлинг, хозяин заправки, прихватил их, когда сносили старый кинотеатр), пьют колу из автомата и треплются с Трэвисом, пока тот меняет свечи или валяется под чьим-нибудь древним пикапом, латает дырки в днище. Трэвис всегда был не прочь поболтать – его еще и поэтому любили в городе.
В Гретне уж и не знали, – то ли Джерри Мэлинг выплачивает Биллу премии за прибыль, которую приносят его ежегодные победы (они же обеды), то ли просто зарплату поднимает. Так или иначе, Трэвис жил куда лучше, чем прочие мастера ключа и отвертки. У него даже был симпатичный домик за городом, который завистники окрестили «Дом на пирогах». Может, это и преувеличение, но имелся у Билла и другой источник прибыли… что подводит нас ко второй причине, почему он так дорожил победой.
Конкурс едоков был для Гретны важным событием еще и как объект пари. Бóльшая часть публики являлась повеселиться, но не такое уж малое меньшинство приходило делать ставки. Участников изучали и обсуждали столь же тщательно, как ипподромные «жучки» изучают лошадей перед скачками. Спорщики подробно опрашивали друзей каждого едока, его родных и знакомых. Выясняли гастрономические привычки. Каждый год велись обсуждения пирогов для конкурса. Яблочный считался тяжелым, абрикосовый – легким (хотя после трех-четырех пирогов участники день-другой маялись расстройством желудка). В этом году нашлась золотая середина – голубичный пирог. Спорщики, разумеется, спешили узнать, как желудки конкурсантов относятся к голубике. Как тот или иной участник чувствует себя после голубичной шарлотки? Может ли есть голубичный джем после клубничного джема? Добавляет ли он голубику в утреннюю кашу или предпочитает исключительно бананы? Были и другие вопросы. Какой он вообще едок – быстрый, но заставляет себя есть спокойно, или, наоборот, вообще ест медленно, но, когда нужно, ускоряется? И не универсал ли он, который метет все подряд? Сколько хот-догов уминает, пока смотрит игру молодежной бейсбольной лиги? Любит ли пиво и много ли бутылок выдует за вечер? Есть ли у него отрыжка? Считалось, что при доброй отрыжке шансов на победу чуть больше.
Все данные анализировались, и делались ставки. Сколько денег переходило за неделю из рук в руки, я знать не знаю, но если меня заставят отвечать под дулом пистолета, рискну предположить, что около тысячи долларов. В наши дни – смешная цифра, однако пятнадцать лет назад для небольшого городка то были серьезные деньги.
Поскольку всякое жульничество исключалось и времени на конкурс отводилось ровно десять минут, участникам разрешали ставить на свою победу. Билл Трэвис делал так каждый год. Ходили слухи (а он лишь загадочно кивал), что в то лето, в 1960 году, он опять поставил на себя значительную сумму, но его шансы оценивались пять против одного. Для тех, кто ставок не делает, поясню: чтобы выиграть пятьдесят долларов, ему следовало рискнуть двумя с половиной сотнями. Не очень выгодно, но таково уж быть фаворитом. Билл стоял на помосте, наслаждаясь аплодисментами, и, кажется, совсем не волновался.
– И – чемпион Гретны, – протрубил мэр, – наш любимый Билл Трэвис!
– У-у, Билл!
– Сколько съешь сегодня?
– Даешь десять, Билл!
– Я на два доллара поспорил, не подведи!
– Оставь и нам кусочек!
Кивая и в меру скромно улыбаясь, Билл подставил шею для нагрудника. Он сел с той стороны стола, где во время соревнования предстояло стоять мэру. Справа налево порядок участников был такой: Билл Трэвис, Дэвид Хоган-Жирнозадый, Боб Кормер, директор Джон Уиггинс и Келвин Спайер.
Мэр Шарбонно пригласил на помост Сильвию Додж. Она для конкурса значила не меньше, чем Билл Трэвис. С незапамятных времен (с доколумбовых, как острили некоторые) Сильвия была председателем городского дамского комитета, и именно она каждый год надзирала за выпеканием пирогов и проводила церемонию взвешивания на торговых весах мистера Баничека, следя за тем, чтобы они разнились весом не более чем на унцию.
Сильвия улыбнулась зрителям, словно королева подданным. В горячем свете ламп поблескивала ее голубоватая шевелюра. Она произнесла совсем коротенькую речь о том, как рада видеть столько горожан, собравшихся отметить день памяти своих отважных предков-первопроходцев, людей, которые сделали эту страну великой, великой на всех уровнях, не только на местном, где мэр Шарбонно на ноябрьских выборах поведет республиканцев в наши органы самоуправления, но и наверху, где команда президента Никсона вскоре подхватит факел свободы и поднимет его еще выше…
– Бр-бр-р-р-р-р-р… – громко заурчало в животе у Келвина Спайера.
Раздался смех и даже аплодисменты. Сильвия Додж, знавшая, что Спайер мало того, что демократ, так еще и католик (по отдельности эти грехи можно было бы простить, но вместе – никогда), полыхая гневом, все-таки выдавила улыбку. Она отчаянно воззвала к каждому мальчику и каждой девочке среди публики, прося их всегда высоко держать знамя, не только в руках, но и в сердцах, а также помнить, что курение – отвратительная грязная привычка, приводящая к кашлю. Мальчики и девочки (которые ближайшие лет восемь будут носить кулончики с изображением голубиной лапки