Миновал полдень, а реки все не было, и Крис заподозрил неладное. Мы остановились, и он залез на высокую сосну – оглядеться. Потом спустился – и поставил нас перед фактом: до Роял-ривер мы доберемся не раньше четырех часов дня, да и то если не будем отдыхать.
– А, черт! – завопил Тедди. – Что же делать?
Мы посмотрели друг на друга – усталые, потные. Злые от голода. Вместо отличного приключения – тяжкий поход, грязная работа, а местами и страшная. Дома нас уже ищут; и если Майло Пресман не натравил на нас копов, то это вполне мог сделать машинист того поезда. Назад, в Касл-Рок мы планировали добираться автостопом, но оказалось, на месте мы будем не раньше четырех, а там уже и стемнеет скоро, а в темноте, да еще на глухой проселочной дороге, никто не захочет подвезти нескольких ребят.
Я попытался вызвать в памяти образ своей лани, пасущейся на зеленой траве… однако ощутил лишь то, что чувствуешь, глядя на охотничий трофей в чужой гостиной, – висит над камином, а стеклянные глаза смазаны маслом, чтобы блестели, как настоящие.
Наконец Крис решил:
– Лучше идти вперед. Туда ближе.
Он повернулся и зашагал – кеды покрыты пылью, голова опущена, а тень – словно небольшое пятно под ногами. Прошла минута-другая, и остальные гуськом двинулись за ним.
За прошедшие годы я удивительно редко вспоминал эти два дня в сентябре. Воспоминания влекут за собой немало мыслей, неприятных, словно неожиданно всплывший утопленник. И потому я никогда не задумывался о том нашем решении – идти по путям. Говоря иными словами, иногда меня смущала цель нашего предприятия, но никогда – выбранный к ней путь. Теперь-то мне видится более простой вариант развития событий. Конечно, даже сообрази мы, что можно пройти короткой дорогой, – все равно зарубили бы идею на корню, ведь шагать по путям – это так здорово, мощно, как тогда говорили. Но если бы такая мысль пришла – и мы бы ее не зарубили, – все могло сложиться иначе. Может, и Крис, и Тедди, и Верн были бы теперь живы. Нет-нет, тогда, ни в лесу, ни на путях, никто не погиб, кроме нескольких кровососов и Рэя Брауэра, и уж если быть совсем справедливым, то и он погиб еще до начала повествования. Однако притом из четверых, бросивших тогда монеты, – кому идти, – именно тот и жив до сих пор, кто пошел в магазин «Флорида». Мы с тобой, читатель, словно попали в поэму Кольриджа: я – Старый Моряк (хотя мне всего тридцать четыре), а ты – слушатель, которому он рассказывает о том, как пережил всех своих товарищей. И если я порой отклоняюсь от темы, тому есть причины. Ведь трое из нас умерли, не достигнув даже возраста, когда можно баллотироваться в президенты. И если небольшие события аукаются чем дальше тем больше, то да, вполне возможно, что, выбери мы простейший вариант – добраться до Харлоу на попутках, ребята до сих пор были бы живы. По трассе номер 7 мы доехали бы до церкви на пересечении шоссе и Харлоу-роуд (в шестьдесят седьмом она сгорела: какой-то бродяга бросил тлеющий окурок). А потом – немного удачи, и вечером первого же дня мы прочесывали бы кусты в том месте, где останавливались с подружками Билли и Чарли.
Впрочем, родись у нас такой план, он был бы обречен. Причем его зарубили бы не тщательно продуманными доводами, не искусной риторикой, а просто поднятием среднего пальца и фырканьем. Словесная часть дискуссии свелась бы к блестящему аргументу: «Какого хрена? Фигня!» или к дежурной фразе типа «У твоей мамы все дети придурки?»
Причем самого важного вслух никто бы не высказал, на то оно и самое важное: мы ведь затеяли большое дело. Это вам не петарды взрывать или подглядывать в дырочку у девчачьей раздевалки. Нет, это скорее как первый секс, или как взять и записаться в армию, или впервые самому купить выпивку – заходишь эдак в магазин, выбираешь бутылочку скотча, суешь кассиру «документ, удостоверяющий возраст», и выходишь довольный, с пакетом в руке – теперь ты член клуба… в котором, впрочем, ненамного больше привилегий, чем в нашем детском «клубе» на дереве.
Для нас предстоящий поход был важным ритуалом посвящения во взрослую жизнь, где люди покупают презервативы, встают перед алтарем, дают, подняв руку, важные клятвы. Этот путь проходят, как проходят к алтарю во время свадьбы или с гробом, когда кого-то хоронят. На таком пути не ловят попутку. И наш поход стал для нас символом взрослости. Наверное, на подсознательном уровне мы даже радовались, что он оказался сложнее, чем планировалось. Так лишний раз подтвердилось его предназначение.
Кое-чего мы, однако, не знали. А именно: как раз когда мы огибали Скалы, Билли Тессио, Чарли Хоган, Джек Маджет, Норман «Пушок» Браковиц, Винс Дежарден, братец Криса и Туз Мэррил сами отправились посмотреть на тело, – Рэй Брауэр неожиданно сделался знаменитостью. То, что для нас было тайным и важным предприятием, для других стало очередной развлекательной поездкой. Как раз когда мы начали последний отрезок пути, вся эта компания грузилась в помятый «форд» Туза и старенький «студебеккер» Винса.
Билли и Чарли хранили свой сногсшибательный секрет всего сутки. Потом Чарли за бильярдом выболтал его Тузу, а Билли растрепал Джеку Маджету, когда они рыбачили с моста на Бум-роуд. И Туз, и Джек здоровьем матери клялись хранить тайну, но к полудню ее знала вся шайка. Нетрудно догадаться, насколько эти гады дорожили здоровьем своих матерей.
Они собрались в бильярдной, и Пушок Браковиц выдвинул теорию, тебе, благосклонный читатель, уже знакомую, что все они смогут здорово прославиться (а уж про интервью по радио и телевидению и говорить нечего). А всего-то делов, утверждал Пушок, отправиться туда на тачках и напихать в багажники всякого рыболовного снаряжения. Мы, дескать, хотели судачков половить в Роял-ривер, и – ах-ах! – полюбуйтесь, господин полицейский, что мы нашли.
Как раз тогда, когда мы приближались к цели, они неслись по дороге от Касл-Рока к окраине Харлоу.
Около двух на небе стали стягиваться облака, но мы их и всерьез-то не приняли. Дождя не было с начала июля, так чего он вдруг теперь пойдет? А они все плыли и плыли, и вот уже пошли грозовые тучи, темные, что твой фонарь под глазом, и стали нас догонять. Я внимательно посмотрел – нет ли где-нибудь под ними серебристой дымки, означающей, что вдалеке идет дождь. Ее не было. Он еще только собирался.
У Верна на пятке натерся волдырь. Мы остановились, и все отдыхали, пока он обкладывал его мхом, который соскоблил с большого дуба.
– Как думаешь, Горди, дождь будет? – спросил Тедди.
– Думаю, будет.
– Вот ссаный день, – вздохнул он. – И кончится так же.
Я засмеялся, а он подмигнул.
Мы пошли дальше – чуть медленнее из-за больной ноги Верна.
По-прежнему стояла жара, да еще влажности прибавилось, но мы уже не сомневались: дождь будет. Птицы метались по небу и кричали. Свет из слепяще яркого сделался каким-то мутным, слегка даже перламутровым. Наши тени постепенно стали расплывчатыми, едва заметными. Солнце то появлялось, то вновь пряталось за тучами; небо на юге приобрело медный оттенок. Мы смотрели на тучи, очарованные их размером и зловещим видом. То тут, то там они разражались яркими вспышками, становясь на мгновенье из фиолетовых светло-серыми. Довольно близко блеснула кривой двузубой вилкой молния, такая яркая, что сетчатка моего глаза воспроизвела ее голубые контуры. Следом небо сотряс долгий раскат грома.
Мы немного поворчали насчет того, что вот, мол, попадем под дождь… Впрочем, нам давно хотелось свежести и прохлады, причем без всяких пиявок.
Примерно в половине четвертого в просветах между деревьями заблестела река.
– Вот она! – ликующе завопил Крис. – Роял-ривер!
Мы тотчас обрели второе дыхание и прибавили ходу. Буря приближалась. Воздух стал колючим, температура мгновенно упала градусов на десять. Я глянул вниз – тени не было совсем.
Мы опять шли попарно. Во рту у меня пересохло, челюсти слегка сводило от напряжения. Солнце в очередной раз ушло и больше не появлялось. Поглотившая его туча стала по краям золотой, словно на картинке в Библии, а потом темно-красной, – и через миг от солнца не осталось и следа. Исчез последний кусочек голубого неба, и сделалось совсем пасмурно. Мы явственно чувствовали запах реки, словно кони, спешащие на водопой, но, возможно, то был запах дождя. От целого океана воды над головами нас отделяла лишь тонкая оболочка, готовая в любой момент прорваться.
Я старался смотреть на придорожные кусты, однако невольно поглядывал на небо, где все металось и бурлило; темные краски обещали любые напасти: бурю, воду, огонь, град. Холодный ветер усилился и свистел в ветвях. Совсем рядом ударила страшенная молния; я вскрикнул и закрыл руками лицо. Как будто небеса сфотографировали меня со вспышкой: мальчик с обвязанной вокруг пояса рубашкой, весь покрытый гусиной кожей и бледный от страха. Шагах в тридцати с треском рухнуло большое дерево. И тут же – раскат грома, от которого я присел. Хотелось оказаться дома и почитывать книгу в безопасном месте. Например, в подвале.
– Гос-споди! – тонким дрожащим голосом завопил Верн. – Господи, Крис, гляди!
Я тоже посмотрел, куда он указывал, и увидел катящийся над рельсами бело-голубой шарик. Он потрескивал и шипел, словно разозленная кошка. И пролетел мимо нас, а мы стояли, не веря глазам: такое и вправду существует! Шагах в пятнадцати он издал хлопок – и исчез, оставив густой запах озона.
– Какого черта я тут делаю, – пробормотал Тедди.
– Ух, круто! – радостно воскликнул Крис. – Так круто, что и поверить невозможно!
Однако я был согласен с Тедди. От взгляда на небо у меня начинала кружиться голова, как будто я смотрел в выложенный мрамором перевернутый колодец. Рядом опять ударила молния, и мы съежились. Теперь озоном пахло гораздо сильнее. И гром загремел буквально сразу.
У меня еще звенело в ушах, когда Верн победно завопил:
– ВОН ОН! ВОН! ТАМ! Я ЕГО НАШЕЛ!
Даже теперь, стоит мне только закрыть глаза и сосредоточиться, я вижу эту сцену. Верн стоит на рельсе в позе марсового матроса, увидевшег