для маневра в защите своих идеалов. Перед нами механизм, который самим типом позиции в организации позволяет оглупить и обезвредить лидера оппозиции. Другие исследователи, например, Алвин Голднер, занимались властными конфликтами, связанными со «сменой администрации» высших руководителей. Мелвилл Дальтон раскрыл техники борьбы за власть и попытки контроля над рабочими на уровне среднего звена менеджеров. Французский социолог Мишель Крозье подчеркивал, что ключом к победе в борьбе за власть и решающим оружием в ней является контроль над областями неопределенности. Ряд других исследований, некоторые из которых были проделаны социологами, а некоторые — школами бизнеса и общественной администрации, осветил многие аспекты организации.
К началу 1960-х годов стало возможным синтезировать полноценную теорию работы организаций. Например, Амитай Этциони использовал веберовскую трехмерную систему класс-статус-власть для того, чтобы продемонстрировать три альтернативных техники контроля. Каждая из них лучше всего работает в особых типах технических сред, и каждая вызывает развитие особых типов стратегии борьбы между боссами и рабочими. Экономический контроль, который осуществляется через систему оплаты, является наиболее приемлемым для организации, где результат работы каждого рабочего измерим, но такой тип контроля ведет к отклонению внимания рабочего от качества самой работы к тому, как измеряется результат. Чистое принуждение как форма контроля, которая включает применение силы и угрозы, работает лучше всего в тех случаях, когда легко осуществлять наблюдение за рабочими. Но его недостаток состоит в том, что он отчуждающе действует на рабочих, которые становятся грубыми и скучными, если им не удается избежать этого постоянного наблюдения. Наконец, для тех задач, которые требуют инициативы и независимого суждения, наиболее приемлемым является тип контроля, который Этциони называет нормативным. Для того, чтобы добиться достижения поставленных задач, менеджмент должен проводить различные манипуляции со статусными группами и их идеологиями — с этой целью создаются профессиональные и специализированные организации, которые существуют везде, где работа становится зависимой от технических и эзотерических знаний.
Дальнейшее развитие теории организаций связано с раскрытием многих принципов, которые позволяют им функционировать в различных обстоятельствах. Мы проанализировали различные технологии, которые делают организации отличными друг от друга, и начали намечать принципы отношений между организациями, которые создают особую среду или конкурентную экологию друг для друга. Организации живут, растут и сходят со сцены не только в результате внутренних процессов, но как части своего рода «мировой системы» организаций, которые их окружают. Это особенно очевидно в случае капиталистических деловых организаций, но это применимо также к правительству, религиозным и прочим организациям. Над такими теориями продолжается работа. Гаррисон Уайт считает, что «рынки» состоят не из конкурентов, а из клик организаций, которые пытаются выделить себя в особые неконкурентные ниши. Такая теория может перевернуть все принятые экономические представления о капиталистической системе. Во всех этих работах путеводной нитью проходит мысль о необходимости экстраполяции идеи социологии конфликта, как она сложилась во времена Вебера. Борьба за господство происходит не только внутри общественных классов, но и в организациях. Это делает мир конфликта более сложным, поскольку борьба идет также между организациями и внутри них. Но сложность не тождественна хаосу. Организационная теория показала с достаточной глубиной, каким образом организации создают группы с особыми интересами и снабжают их орудиями, которые приводят к различным уровням их доминации. Понятая в самом широком контексте, теория организации является ключом к пониманию всей структуры и устройства общества.
Классы, классовые культуры и неравенство: теоретики конфликта
В 1940–1950-х годах стали проводиться также эмпирические исследования по стратификации социальных классов в целом. Значительную долю этих исследований можно считать попыткой смягчить классовую модель: например, показать, что существует непрерывный спектр или континуум занятий, которые различаются степенью престижа. Такая схема уничтожает классовые границы и таким образом как будто избавляется от классового конфликта, таким образом, переключая внимание от экономических интересов на субъективные и культурные различия между людьми. Другая популярная форма исследований стратификации сосредоточилась на проблеме социальной мобильности и вопросе о том, в какой степени принадлежность к социальному классу является перманентной, особенно в перспективе поколений.
Но независимо от того, как долго человек принадлежит к определенному социальному классу, эта принадлежность никуда не исчезает. Пока он принадлежит классу, классовая позиция оказывает мощное воздействие на его поведение и мышление. Экономическое неравенство до сих пор существует, даже если мы отвернемся от него для исследования престижа и мобильности. И как нам уже показал организационный анализ, все те, кто занимает какую-то позицию, продолжают непрерывную борьбу за новые преимущества. Ключевым здесь является вопрос о природе и характере разделительных линий. Принимая во внимание наличие всех типов организационных фракций и частую ничтожность градаций престижа, можем ли мы, тем не менее, продолжать говорить о каких-то фундаментальных линиях раскола, которые определяют поведение людей?
В конце 1950-х — 1960-х годах возникла идея, которая позволила прийти к консенсусу по поводу этого важнейшего фактора. Им оказалась отнюдь не экономическая собственность сама по себе. Внутри сложных бюрократий современного общества главной социальной линией водораздела стал водораздел между рабочими и менеджерами. Эти группы принадлежат к различным сетям, обладают различными культурами и мировоззрениями и вовлечены в борьбу друг с другом. Но менеджеры, особенно среднего звена, не являются владельцами собственности, а только представляют административный труд. Напротив, малые независимые бизнесы (скажем, водопроводчики, электрики и тому подобное) во многих отношениях гораздо ближе рабочим, чем владельцам крупных бизнесов. Немецкий социолог Ральф Дарендорф предложил поправить марксизм, чтобы объяснить эти аномалии. Главная классовая линия раскола — это властные группы (power groups), те, кто дает приказы, и те, кто получает и исполняет распоряжения. В некоторых случаях собственность может быть основой власти — в этих случаях властные классы совпадают с экономическими классами. Такова была ситуация в начале 1800-х годов, которую наблюдали Маркс и Энгельс и которая привела их к неверному выводу о том, что собственность была основой классового конфликта. Дарендорф предположил, что разделение по отношению к власти является более фундаментальным, чем по отношению к собственности.
Позиция Дарендорфа породила традицию конфликта, которая была более общей по сравнению с марксизмом, хотя она и включала в себя Маркса как одного из идейных предшественников. Дарендорф взял концепцию класса Маркса и Энгельса и обобщил ее в духе Вебера, делая веберовскую концепцию конфликта власти более фундаментальной. С моей точки зрения, это было важным стратегическим ходом по нескольким причинам. Как мы уже видели, веберовская теория конфликта власти напрямую связана с теорией организаций, так как власть мобилизуется в организациях. Более того, она позволяет нам перенести то, что мы узнали из организационного анализа, на построение теории социальных классов. Организации и классы — это различные пути членения одной и той же социальной реальности. Классы всегда имеют свою основу в качестве частей каких-то организаций, а организации создают классы и классовые конфликты.
Выигрышность этой позиции связана и с тем, что она позволяет лучше понять субъективную и индивидуальную сторону класса, те формы, в которых индивиды мыслят и действуют иначе на основании своих классовых позиций. Если фундаментальной реальностью класса служит различие между отдачей и получением распоряжений, то мы должны понять социальную психологию, которая лежит в основе этих процессов, Что значит быть человеком, дающим распоряжения? Как это воздействует на сознание человека? Какого рода вещи нужно делать человеку в этом положении в течение обычного дня? Те же самые вопросы следует поставить и относительно человека, получающего распоряжения. Ирвинг Гофман, исходя из совершенно другой теоретической позиции, продемонстрировал нам модель социальной жизни как серии смен передней сцены и закулис, своего рода театр современной жизни. Люди, которые контролируют переднюю сцену (то есть официальные части общества), оказываются теми, кто дает распоряжения, высшими классами общества. Те же, кто представляет собой послушную аудиторию этих официальных представлений, — это те, кто получает распоряжения, рабочие классы общества. Я оставлю детали этой теории третьей главе, так как теория Гофмана генетически связана с традицией социальных ритуалов Дюркгейма, а не с теорией конфликта. Но как я попытался показать в деталях в своей «Социологии конфликта» (1975), совмещение моделей Дарендорфа и Гофмана дает нам возможность объяснить с достаточной степенью строгости, почему различные классы имеют те типы мировоззрения, которые подтверждаются эмпирическими данными.
Другим подтверждением фундаментального характера модели властного конфликта выступает весьма успешная теория распределения богатства. «Власть и привилегия» (1966) Герхардта Ленски стала первой значительной работой по сравнительному анализу, которая поставила вопрос: какие условия определяют, будет ли государство иметь большую или маленьшую степень экономического неравенства? Ленски исследовал все типы обществ — от племен охотников и собирателей до великих аграрных (в стиле Средневековья) империй и современных индустриальных обществ. Он показал, что с ростом экономического прибавочного продукта общее богатство все больше распределяется не на основе экономических потребностей или производственного вклада, а на основе силы организации. Наиболее резкие формы неравенства существуют там, где прибавочная стоимость велика и власть наиболее сконцентрирована. Исторически наиболее неравные общества подпадают под следующее определение: это аграрные империи, где экономика производит значительный прибавочный продукт, но где военная аристократия, единственная политически мобилизованная сила, присваивает себе практически все. В индустриальных обществах распределение богатства становится более равным в той степени, в которой в них произошла политическая революция, которая дала больше власти массам населения. В капиталистических странах от этого поворота власти выиграли в основном средний и высший средний класс. В тех странах, где произошел политический поворот к социализму, степень неравенства упала еще ниже, как показали дальнейшие исследования. В той степени, в которой неравенства сохраняются в социалистических государствах,