Почему вообще кто-то делает взносы в пользу публичных благ? Олсон приходит к выводу, что здесь бесполезно апеллировать к индивидуальному интересу. Публичные блага должны быть обеспечены произвольным или даже принудительным решением. Если нам необходим общественный транспорт или чистый воздух, то этого можно достичь принятием законов о сборе налогов или запретами на загрязнение воздуха. Если оставить их делом частного интереса, то этих благ бы не было.
Попутно заметим, что ссылка на то, что люди имеют в виду групповой интерес и что у них есть чувство солидарности с целым, не может служить полноценным решением проблемы безбилетника. Поскольку такой подход неизбежно вызывает новый вопрос: мы хотим знать, как эгоистический человек, помышляющий только о собственном интересе, может прийти к тому, чтобы поставить интересы группы выше своих непосредственных эгоистических интересов. Если мы скажем, что люди в действительности альтруистичны (реалистически мы можем сказать, что только некоторые люди альтруистичны, но не все), то мы выходим за рамки теории, которая основывается на предпосылке рациональных эгоистических индивидов. Теоретической проблемой здесь является возможность вывода групповых интересов из индивидуальных интересов без постулирования каких-то других неэгоистических факторов, подобных альтруизму или солидарности.
«Дилемма узника» является другой версией проблемы безбилетника. Первоначально она возникает в контексте теории игр — метода, получившего хождение в период Второй мировой войны и использовавшегося для анализа стратегических решений. В теории игр каждый деятель может сделать два выбора, и каждый участник знает, что другой может сделать те же самые два выбора. Потери и приобретения каждого зависят от того, как соотносятся их решения. В дилемме узника представим двух подозреваемых в преступлении, находящихся в тюрьме по подозрению в совершении разбойного нападения. Полиция дает каждому из узников один и тот же выбор: если ты признаешься, а твой сообщник не признается, то ты отделаешься мягким наказанием, а сообщник будет сурово наказан по всей строгости закона. Если ты не признаешься, а сообщник признается, то возникнет противоположная ситуация: он выйдет на волю, а ты будешь сурово наказан. Разумеется, если ни один из сообщников не признается, то преступление не сможет быть доказано и обоих отпустят на свободу. Для оказания давления и получения признания полиция не раскрывает четвертую альтернативу: если оба сообщника признаются, то признание перестанет быть особенно ценным, и оба сообщника получат умеренное наказание, где-то посередине между мягким и суровым.
Очевидно, наилучшим исходом была бы ситуация, когда оба узника доверяют друг другу и отказываются от признания. В этом случае оба из них попадут на свободу. Это лучший из возможных миров, и это происходит, когда два человека социально солидарны друг с другом. Но предположим, что они не доверяют друг другу? В этом случае, принимая во внимание стимулы, которые имеются у каждого из них, а также то, что каждый знает, что второй располагает теми же альтернативами, в их интересах признаться, заложить другого и попытаться выйти из ситуации с легким наказанием. Более того, нужно выдать сообщника как можно быстрее, до того, как он настучит на тебя, так как если он признается первым, то признание второго ничего не будет стоить. Стратегические интересы двух людей антитетичны друг другу, и это удерживает их от формирования социальной солидарности, которая была бы для них наиболее благоприятной.
Дилемма узника конгениальна социальному миру, в котором публичные блага были бы наиболее ценными, но в котором в конечном счете индивиды несут потери, делая свои взносы в пользу публичного блага, когда другие этого не делают. Должны быть гарантии того, что другая сторона будет придерживаться заключенного договора, однако мы никак не можем этого знать наверняка, и поэтому человек понимает, что другие будут действовать так, как ты сам. Предположим ли мы, что другой человек эгоистичен или просто недоверчив, результат будет одним и тем же. Рациональные эгоистичные индивиды, сталкивающиеся с другими рациональными эгоистическими индивидами, никогда не принесут никаких жертв в пользу публичного блага, так как для них это будет пустой тратой. Это как раз то, что превращает эту ситуацию в дилемму.
Предлагаемые рациональные решения для создания солидарности
В последние годы предпринимались довольно изощренные попытки преодолеть эти проблемы. В конце концов, мы иногда встречаемся со случаями социальной координации. Но можно ли объяснить это с точки зрения рационального индивида? Одним из предложенных путей преодоления проблемы социальной координации были повторные игры. Для этого можно обратиться к теории игры, в которой индивиды играют не одну изолированную игру, а целую серию игр с одними и теми же партнерами. Это ведет к таким долгосрочным моделям, которые могут значительно отличаться от результатов одной игры. Этот подход, связанный с повторными играми, не привел, однако, ни к какому ясному соглашению по поводу того, может ли это считаться общим решением для рационального конструирования социальной координации. Вообще воспроизводит ли такой подход ситуации реальной жизни? То, что позволяет нам говорить именно о дилемме в случае дилеммы узника, — это наличие у узников только одного шанса. Они не могут научиться на первой ошибке и пробовать снова.
Кроме того, остается и другой вопрос: что определяет выигрыш, который предлагается в каждой игре? Действительно, почему правила игры сформулированы именно таким образом и какие правила определяют, что люди должны играть несколько игр? В условиях лаборатории эти правила несложно установить по желанию экспериментатора. Но почему люди в реальном мире создают особые типы игр? Вероятно, существуют более высокие уровни ведения игр для решения вопроса о том, в какого рода игры люди собираются играть.
В современных теориях широко распространенной является попытка различить игры первого порядка от игр второго порядка. Мы постепенно привыкаем к различению первого порядка от второго порядка разных вещей. Например, через несколько параграфов мы займемся безбилетным проездом первого и второго порядков. Возможны даже третьи и четвертые порядки вещей, в результате чего возрастает риск бесконечной регрессии метауровней. Это тоже одна из проблем, которая требует современных нетривиальных подходов. Ее сложность состоит в том, что сами эти решения (повторные игры и метауровни) относятся к решению проблемы индивидов, создающих координацию группы, а не к другой серии парадоксов, относящихся к ограниченной рациональности индивидов. Способны ли индивиды со всеми своими когнитивными ограничениями, а не просто движимые математической рациональностью, вычислить результаты серии игр, относящихся к далекому будущему или расчету различных метаигр? Не приведет ли ограниченная рациональность к разрушению всех этих игр и метауровней — этого необыкновенно разросшегося карточного домика?
В конце 1980-х годов несколько социологов сформулировали альтернативный подход к рациональному конструированию социальной солидарности. Майкл Хехтер и Джеймс Коулман, работая независимо друг от друга, выдвинули теорию, которая решает эту проблему в сходном ключе. Оба начинают с положения о том, что во многих случаях люди нужны друг другу: есть вещи, которые люди могут произвести, только кооперируясь друг с другом — общественная безопасность, защита от преступности, экономическое производство, которое возрастает с разделением труда и так далее. Проблема состоит в том, могут ли они преодолеть взаимное недоверие? В некоторых случаях требуются нормы и солидарность. Но в каком случае люди могут преодолеть проблему безбилетника и создать общественное благо, которое удовлетворяет эту потребность?
С точки зрения Хехтера, ключевым условием здесь является возможность для членов группы наблюдать и применять друг к другу санкции для предотвращения проблемы безбилетника. Например, политическая партия сможет действовать сообща в качестве группы, только если ее члены смогут видеть, что каждый голосует в соответствии с линией партии, присоединяется к манифестациям и борется против общего врага. Солидарность таким образом зависит от коммуникации. Небольшие группы легче достигают солидарности, так как поведение ее членов заметно друг другу. Проблема солидарности становится более острой, когда количество людей в группе возрастает. Некоторые члены группы становятся специалистами по проверке поведения своих членов. Но это приводит ко второй опасности: возможности, что эти специалисты будут злоупотреблять своей властью в своих собственных целях. Возникает старый вопрос: кто охраняет сторожей?
Солидарность предполагает не только наблюдение. Она также требует от индивидуальных членов группы наличия средств, которые могут быть использованы для взаимного контроля. Они должны награждать друг друга за кооперацию и наказывать за отказ кооперироваться. Хехтер считает, что позитивные награды больше способствуют солидарности, чем негативные наказания. Угроза наказания создает предпосылки недоверия и является стимулом для того, чтобы скрывать свое поведение от наблюдения. Таким образом, группы, которые опираются на позитивные награды, создают большую солидарность. Такую систему нелегко поддерживать, так как группа, производящая материальные блага, которыми она награждает своих членов (коллективное хозяйство, где каждому достается больше еды, чем больше люди работают), тем самым увеличивает возможность того, что индивиды могут получить те же самые награды за меньшую работу в другом месте (например, оставляя ферму и уходя на работу в другое место, где выше заработная плата). В целом Хехтер показывает, что солидарность будет наибольшей там, где награды вытекают из внутренних критериев, как, например, в случае социального одобрения и защиты от врага, а не являются чисто внешними, как в случае денежных вознаграждений. Это происходит потому, что внутренние награды гораздо чаще привязаны к специфической группе, тогда как внешние награды приводят к ситуации рыночной торговли, которая создает стимулы для индивидов самим искать лучшей доли.