«И бяше около города лес и бор велик, и бяху ловяше зверье…» Таков был Киев в языческие времена, по словам летописца. Небольшая плошадка на высоком холме Кие со всех сторон была окружена оврагами, поросшими густым лесом. В одном из таких оврагов, где проходит теперь главная улица Киева — Крещатик, были княжие ловы и охоты, и он назывался Перевесшцем. На площадке помещался древний город, или детинец, называемый тогда просто Горою. В нем было несколько деревянных дворов и каменный терем Ольги. Вероятно, этот терем долго был единственным каменным зданием, потому и память о нем сохранилась до того времени, когда писалась летопись, т. е. до XI века.
Здесь же, на утесе, стоял и идол главного языческого бога Перуна. Летописец упоминает о нем, когда пишет о скреплении клятвой договора Игоря с греками: «И наутре призва Игорь послы гречески и приде на холмы, где стояще Перун, и покладоша оружыя своя и щиты, и золото, и ходи Игорь и мужи его, и елико поганые[11] на Руси; а хрис-тьянскую Русь водиша в церковь святого Ильи, яже есть над ручьем, конець. Пасынце беседы и Козаре; се бо бе сборная церковь, мнози бо беша Варязи христьяне». По низменной местности, нынешнему Подолу, протекала тогда речка Почайна, совсем недавно поглощенная Днепром. Здесь, среди лесов и топей, возле слободы хазарской, приютилась первая христианская церковь во имя Ильи Пророка, построенная, судя по преданию, еще Аскольдом. На Подоле же, в том месте, где были пастбища, стояло капище бога покровителя скота Волоса.
Лес, река, топь, болото или безграничная равнина — вот природа, среди которой селились русские славяне, жили, развивались и складывались в нынешнее Русское государство. Это преобладание леса и воды в природе отразилось на религиозных верованиях славян язычников. Темная чаща дремучего леса, тянущегося на сотни верст кругом, подавляла невежественного язычника, казалась ему страшной и таинственной. Величественные седые великаны, разбросавшие в разные стороны могучие дуплистые стволы, представлялись ему царями этой чащи. Язычник обоготворял их, ждал от них и добра и худа, старался умилостивить их жертвами. Столетним дубам или липам приносили древние славяне свои жертвы, их просили о заступничестве перед другими, еще более грозными, неведомыми силами. Таким же непонятным и грозным казался славянину громадный камень валун, неожиданно встреченный им глубоко вросшим в землю среди топей и болот. И славянин приносил, на всякий случай, жертву и камню. «Не нарицайте себе бога в камении… Уже бо не нарекутся богом древеса…» Так проповедует впоследствии Кирилл Туровский не окрепшим еще в вере христианам. Даже в то время, в ХП веке, славяне часто после молитвы в христианском храме молили о благополучии скота бога Волоса или совершали языческие обряды в священных рощах перед столетними дубами. Поклонялись язычники и огню — источнику великого блага или великих бедствий. Еще большее благоговение и поклонение вызывали, конечно, такие грозные явление природы, как гром, молния или дающее всему жизнь солнце. «Уже бо не нарекутся богом стихии, ни солнце, ни огонь», — говорит тот же проповедник. Главный славянский бог, Перун, был богом грома и молнии, он же назывался еще Сварогом, а его сыновья — солнце и огонь — Сварожичами. Обоготворялись, вместе с солнцем, звезды, ветер, вода и воздух. В зависимости от поклонения этим божествам находились праздники древних славян и их обрядовые песни, дошедшие до нас и нашедшие применение к христианским праздникам. Празднование рождественских святок с колядой и гаданием, празднование масленицы, семика, Ивана Купала и других — все это имеет начало еще в древних языческих обрядах. Вообще вся природа, окружающая древнего язычника, была наполнена неведомыми и невидимыми живыми существами. В лесу жили лешие, в воде водяные и русалки, в доме домовые. Понятия об этих таинственных существах смешивались с понятием о душах умерших и вечно живущих близких. Все они могли покровительствовать оставшимся на земле или вредить им, если они оскорбляли их непочтением и невниманием.
Мы видели, что в местности нынешнего Подола почти рядом стояли церковь Ильи Пророка и капище бога Волоса. Одни из дружинников Игоря приносили жертву богу Перуну, другие молились перед алтарем христианской церкви. Следовательно, в то время, когда язычество считалось у русских славян господствующей религией, в Киеве было уже немало христиан. Христианские проповедники были посланы из Византии в Киев еще при Аскольде. Княгиня Ольга была христианкой, и, хотя Святослав упорствовал в язычестве, несмотря на уговоры матери, нужно думать, что именно при нем христианство распространялось с особенной силой. Святослав со своей громадной дружиной несколько раз уезжал в христианскую Болгарию и жил там подолгу. Многие из вернувшихся на родину воинов могли завезти туда христианство. Но наибольшее влияние в этом отношении имела, как мы уже сказали, Византия.
Блестящая Византия вообще пленяла воображение славян своей роскошью и богатством. И так как эта роскошь и этот блеск проникали и в религию, то понятно, что она не могла не привлекать своей красотой дикого язычника, не видевшего ничего дома, кроме скудной непривлекательной обстановки жизни и грубого, бессмысленного страха перед деревянным идолом. В младенческом уме варвара не раз возникала мысль о могуществе греческого Бога, дающего грекам все чудеса, для получения которых славянин не жалел жизни.
Уже один вид великолепного Царьграда с Черного моря мог поразить полчища славян, подъезжавших на своих ладьях. Может быть, и Киев был выстроен на холмах из подражания Царьграду, а впоследствии первые христианские князья всеми силами стараются украсить города храмами, напоминающими царьградские. Уже с моря видели подъезжающие к Царьграду золотые царские палаты, подле них стоял золотой пятиглавый дворцовый собор, а дальше опять блестящие палаты и церкви, над которыми, как венец, возвышался величественный храм Софии с громадным куполом. Княгиня Ольга с приближенными была приглашена во дворец императора и видела роскошь, которая кажется сказочной и в наши времена. У нашего историка Забелина мы находим подробные описания великолепия византийских палат и дворцов, взятые им из греческих хроник.
Приведем здесь выдержки из некоторых описаний. В одном из отделений дворца, возле Софийского храма, находилась палата, построенная Константином Великим и называемая Магнауром. Она имела вид церкви и была расположена от запада к востоку. Перед нею с западной стороны находились обширные сени, в которых во время приемов собирались знатные придворные люди, начальники, сенаторы. Вход в палату задергивался дорогими занавесами. По сторонам высились мраморные колонны, за которыми находились боковые галереи. В промежутках колонн висели на посеребренных цепях большие серебряные люстры. Восточная часть палаты была устроена как алтарь на несколько ступеней выше перед всей палатой, так что туда поднимались по ступеням зеленого мрамора. Это царское возвышение отделялось от палаты четырьмя колоннами, над которыми возвышалась обширная арка. Между колоннами ниспадали дорогие занавесы, закрывавшие в обыкновенное время царское святилище. Возле этого места стоял огромный золотой орган, блиставший дорогими каменьями и финифтью и называемый «царским». В других местах палаты стояли еще два органа, серебряные. В глубине алтаря стоял царский престол, золотой трон, весь усыпанный драгоценными камнями. У престола были ступени, на которых по обеим сторонам лежали золотые львы. Это были чудные львы: в известную минуту они поднимались на лапы, ревели и рычали, как живые. На верху трона сидели две большие золотые птицы. Неподалеку от него стояло золотое дерево с множеством золотых же птиц разной породы, изукрашенных цветной эмалью. В определенное церемониалом время все птицы пели. При торжественных приемах иностранных послов, при входе их, играл орган, трубили трубы и ударяли в литавры. Когда послы приветствовали сидящего на троне императора, золотые львы начинали реветь, золотые птицы петь, звери, лежавшие на нижних ступенях, поднимались из своих логовищ и становились на задние лапы. Все это умолкало по окончании приветствий и возобновлялось при уходе послов, когда к пению птиц и реву зверей присоединялся еще хор певцов, славословящих императора.
Сыновья Святослава, Олег, князь древлянский, и Ярополк, князь киевский, остались после отца мальчиками одиннадцати и тринадцати лет. Между ними скоро возникла ссора, возбужденная, судя по преданию, главным боярином и воспитателем Ярополка Свенельдом. Свенельд хотел отмстить Олегу за смерть сына, убитого князем во время охоты в его лесах. Побуждаемый Свенельдом, Яро-полк пошел войной на брата, и тот был убит. В это время третий сын Святослава, Владимир, был в Новгороде[12]. Собрав войско варягов за морем, Владимир пошел войной на брата и по пути разорил Полоцкое княжество, женившись насильно на дочери князя полоцкого Рогнеде. Владимир вел с собой большое войско из варягов, новгородцев, кривичей и чуди. При помощи измены воеводы Ярополка Блуда ему удалось убить Ярополка, и затем он без труда вошел в Киев.
Ярополк был христианином. Убив его, Владимир хотел поднять язычество, которое, по-видимому, уже уступало христианству. Он наставил всюду новых идолов и возобновил служение им с человеческими жертвоприношениями. После одного из удачных походов хотели принести человеческую жертву Перуну. Жребий пал на сына одного варяга-христианина. Отец не отдавал сына и издевался над языческими богами. Разъяренная толпа бросилась разрушать их жилище, и оба погибли под развалинами его. Впоследствии Владимир выстроил на месте гибели этих христианских мучеников церковь, которой отдавал десятую часть из своих доходов, почему она и называлась Десятинной.
Среди богатых восточных и южных народов, с которыми славяне воевали или вели торговлю, было уже мало язычников. Киевляне сталкивались и с магометанами, и с иудеями, и с христианами, но последних было больше, и они занимали господствующее положение. Если верить преданию, представители всех религий собрались у сильного русского князя, и каждый выставлял достоинства своей религии, желая привлечь его. По словам того же предания, на Владимира произвело сильное впечатление изображение Страшного суда на иконе, привезенной византийскими проповедниками. «Благо идущим одесную, — сказал он, — и горе тем, что ошую». Дальше предание связывает крещение Владимира с походом на Корсунь. Корсунь, или Херсонес, был греческий город, сохранившийся еще от времени греческих колоний на Черноморском побережье. Киевляне хорошо знали Корсунь по торговле, которую вели с ним с древних времен. Взяв Корсунь, Владимир послал посольство в Царьград к императорам Василию и Константину с предложением выдать за него замуж их сестру Анну. В случае несогласия он грозил им войной. Императоры ответили, что сестра их не может быть женою язычника. Тогда Владимир заявил, что готов креститься, так как христианская вера пришлась ему по душе. Царевна Анна приехала в Корсунь в то время, когда у Владимира разболелись глаза, и он перестал видеть. Она убедила его креститься, после чего он выздоровел. Обвенчавшись с царевной, он взял с собою духовенство в Киев и там крестил весь народ. На месте сверженного Перуна была выстроена маленькая деревянная церковь во имя св. Василия — теперь Трехсвятительская. Сыновей своих Владимир крестил на речке Почайне, в том месте, где стоит теперь, среди старых деревьев, большая колонна с часовней в основании.
Летописец сильно подчеркивает разницу между Владимиром-язычником и Владимиром-христианином. Он в ярких красках изображает грубого, жестокого и воинственного князя, превратившегося в кроткого, любвеобильного и милостивого. Он указывает даже на участившиеся случаи разбоев и грабежей, на которые обратили внимание греческие священники, наставлявшие князя в новой вере. «Разбойники размножились, — говорили епископы Владимиру, — зачем не казнишь их?» «Боюсь греха», — отвечал Владимир. Епископы возразили на это: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на помилованье; тебе должно казнить разбойника, только разобрав дело». Прежде полагались за грабеж и убийство штраф, или виры, как тогда называли. Владимир отменил сначала виры, заменив их смертной казнью, но потом снова вернулся к обычаям отцов и дедов, т. е. назначил виры, которые шли на содержание войска. Епископы, вместе со старейшими боярами, помогали Владимиру советами в управлении княжеством. Для постройки и украшения церквей были вызваны греческие мастера и художники. Греческое духовенство обучало грамоте славян и поставляло их в священники. Десятинная церковь, во имя Успения Пресвятой Богородицы, была выстроена на манер роскошных византийских храмов и украшена иконами и драгоценной утварью, привезенными Владимиром из Корсуня. Оттуда же привез Владимир «четыре кони медяны», т. е. великолепную бронзовую четверню коней, которая украшала теперь Киев. Вообще Киев в это время богател, украшался и привлекал внимание иностранцев. Привлекали также ко двору «ласкового князя» и его роскошные пиры, которые он устраивал по поводу освящения новых церквей. На пиры приглашались не одни знатные и богатые, а также нищие и простой народ, для которых расставлялись столы на дворе княжеском и выкатывались бочки меду из погребов княжеских. Бедных и убогих Владимир никогда не забывал, калекам и больным, которые не могли приходить на пиры, развозили мед и припасы на возах по городу.
Широко по земле расходилась слава о богатом стольном городе Киеве, о князе Владимире Красном Солнышке и его могучих богатырях. Славным богатырям много было дела в княжение Владимира. По словам народных былин, богатыри съезжались в Киев, чтобы
«Заложиться за князя Владимира,
Послужить ему верой, правдой,
Постоять за веру христианскую».
Веселье княжеских пиров постоянно перемежалось с народными бедствиями и горем. Печенеги тесным кольцом окружили Киевскую землю, и не было от них ни прохода, ни проезда. Беспрестанно обступали они окрестные города и селенья и даже самый Киев. Владимир выстроил для защиты со стороны степи целый ряд крепостей по притокам Днепра, но и это плохо помогало. Беспрестанно разоряемое мирное население бежало на север, и южнорусские земли тогда уже начинали пустеть.
Между сыновьями Владимира возникли после его смерти усобицы еще более сильные, чем были между Владимиром и его братьями. Один из сыновей Владимира, Святополк, прозванный впоследствии Окаянным, желая владеть единолично княжеским престолом, убил троих братьев — Бориса, Глеба и Святослава. Мстителем за братьев явился князь новгородский Ярослав, который и овладел Киевским княжеством. Пятый сын Владимира, Мстислав Тмутараканский, сначала вступил в борьбу с Ярославом, но потом вошел с ним в полюбовное соглашение и уступил ему киевский стол. После смерти Мстислава Ярослав стал княжить над всеми русскими землями. Как в Новгороде, так и в Киеве он оставил по себе добрую память как устроитель внутреннего порядка и насадитель просвещения. Во время усобиц братьев Киев и жгли, и разоряли, так что жители его натерпелись много горя и отдохнули только при окончательном водворении Ярослава. Его княжение было мирное, и даже внешних войн было немного. Печенеги сделали последний набег на Киев (1036 г.), были разбиты, а затем окончательно рассеяны новыми пришельцами из Азии — торками и половцами. В этот последний набег печенеги подошли совсем близко к Киеву, летописец пишет: «И съступишася на месте, где же есть ныне Святая София, митрополья русская, бе бо тогда поле вне града и бысть сеча зла и едва одоле к вечеру Ярослав». В ознаменование этой победы Ярослав и выстроил храм Св. Софии недалеко от того места, где была выстроена еще Ольгой небольшая деревянная церковь, которая неоднократно горела и снова строилась. Этому храму суждено было пережить все бедствия, пронесшиеся над Киевом, и сохранить отчасти до наших времен прежний свой вид. Киевляне гордились новым собором — колоссальным каменным зданием, украшенным золотом, драгоценными камнями и великолепной живописью. «Яко церковь дивна и славна всем окружающим странам, яко же ина не обрящется во всем полунощи земнем от востока до запада…» — так говорил впоследствии о Св. Софии митрополит Иларион. С первых же годов своего существования собор занимал видное место в жизни города. В нем поставлялись царьградскими патриархами русские митрополиты и благословлялись на княжение великие князья. В храме хоронили киевских князей, начиная с основателя его Ярослава, а на дворе храма собиралось народное вече для решения важнейших общественных и государственных вопросов.
Из приведенных здесь слов летописца мы видели, что Ярослав построил храм на краю города, за ним было поле, а затем овраг и лес Перевесище. В этом поле Ярослав начал строить новый город, построил еще несколько церквей и знаменитые Золотые ворота с церковью Благовещения наверху. Затем он выстроил великокняжеский дворец и обнес весь верхний город валом и стенами. При Ярославе же начал заселяться и Подол, ставший вскоре средоточием киевской торговли. О заботах Ярослава относительно распространения христианства киевский летописец пишет следующее: «При нем христианская вера на Руси начала плодиться и расширяться, умножались черноризцы, и появлялись монастыри. Ярослав очень любил церковные уставы священников, а в особенности монахов и прилежал книгам, часто читал днем и ночью; собрал много писцов и перелагал книги с греческого языка на славянский, и таким образом написано было много книг и собрано верным на поучение. Так один человек вспашет землю, другой засеет, а прочие жнут и питаются обильно — так было и с Ярославом: отец его Владимир вспахал землю и умягчил — просветил крещением; Ярослав засеял книжными словами сердца верных людей, а мы пожинаем, приемля книжное ученье». В другой летописи говорится, что Ярослав, приехав в Новгород, собрал среди детей старост и священников триста человек и велел их учить книгам. Так, вероятно, он делал и по всем большим городам. К княжению Ярослава относят также и сборник древнейших русских законов «Русская Правда». Но на самом деле сборник этот составлялся позднее, в разное время и различными людьми. При Ярославе составлена только, тоже неизвестным лицом, первая часть этого сборника, в котором ограничивается право личной мести за смерть родственников и устанавливается денежный штраф за убийство и увечье.
Когда ушли печенеги, южные границы Киевского княжества можно было считать некоторое время безопасными от вражеских нашествий.
Ярослав обратил тогда внимание на западные границы со стороны Польши. Польша сложилась в это время в могучее государство и стремилась расширить свои границы захватом русских городов. Еще во время войны Владимира со Святополком союзник последнего польский король Болеслав Храбрый захватил некоторые пограничные русские города. Помирившись с Мстиславом, Ярослав вместе с ним принялся за возвращение утраченных земель. Обстоятельства благоприятствовали русским князьям. После смерти Болеслава в Польше загорелась междоусобная война, во время которой Ярослав не только успел вернуть русские города, но еще и пограбить польские земли и набрать пленников. В это время население Польши восстало против христианства и изгоняло духовенство и князей. Только при внуке Болеслава, Казимире, наступило успокоение. Казимир обращался за помощью к европейским государям и к Ярославу. Ярослав помог ему и выдал потом за него свою дочь. Он был тогда не только в союзных, но и в родственных отношениях со многими европейскими государями, охотно роднившимися с могучим русским князем. Войско Ярослава постоянно подкреплялось помощью варяжских викингов. Сам он был женат на дочери шведского короля Ингигерде, а норвежский королевич Гаральд Смелый женился на его дочери Елизавете. С Византией шла по-прежнему оживленная торговля, но в 1040 году загорелась война по обычному поводу — убийству русского купца. Ярослав вспомнил времена Олега и захотел добиться посредством военного похода больших выгод и большей свободы в торговле. Но греки пустили в ход свой знаменитый «греческий огонь», которым погубили в былые времена полки Игоря. Сын Ярослава, Владимир, был разбит и вернулся с большими потерями. Это был последний русский поход на Византию, после чего возобновились дружеские отношения, сохранившиеся навсегда. Любимый сын Ярослава, Всеволод, был женат на греческой царевне. В то время как холм Кие, нынешний Старый Город, украшался великолепными храмами в византийском вкусе, в окрестностях Киева начали появляться монастыри тоже наподобие греческих. Шумная, суетливая жизнь в городе, с грубыми развлечениями, с преклонением перед физической силой или материальными успехами, не могла удовлетворить людей, проникнувшихся христианским учением. Живопись на стенах Софийского храма отразила это несоответствие между грубой земной жизнью и строгими возвышенными требованиями христианской религии. Суровые, как будто бесплотные, лица святых поражали страхом молящегося христианина. Он проникался благоговением перед величием Бога и неземной чистотой и кротостью Богоматери. Он повергался перед алтарем, сияющим золотом в блеске зажженных свечей. Церковное пение и клубы ладана уносили его куда-то в неведомую страну, где находился недоступный пониманию, таинственный Бог, жестоко карающий за все, что прежде считалось не только дозволенным, но даже доблестным. Но стоило тому же молящемуся выйти из центра храма и направиться к боковым лестницам, ведущим на хоры, как он снова переносился на землю, к знакомой и близкой сердцу жизни. Снова присутствовал он на княжеских пирах, участвовал в боярских и княжеских развлечениях, снова охватывался суетой и соблазнами мирской жизни. Низкие своды и стены лестниц храма были сплошь расписаны пестрыми изображениями, местами сохранившими до сих пор живые, яркие краски. Наивные фигуры гусляров, гудочников, плясунов, охотников проходят перед глазами в причудливых и забавных сценах.
«Монашествующие в каждом граде и стране да соблюдают безмолвие, да прилежат токмо посту и молитве, безотлучно пребывая в тех местах, в которых отрекались от мира». Так гласит правило о монашествующих, выработанное одним из вселенских соборов. Уже при Ярославе появились монастыри в самом городе, но монахи их не были настоящими подвижниками, их жизнь была слишком тесно связана с жизнью мирских людей. И вот, как этих мирских людей по-прежнему привлекала Греция, как место выгодной службы в императорских полках или выгодной торговли, так привлекала она строгими монастырями людей, стремящихся к молитве и благочестивой жизни. Так пришел на Афон один из русских христиан, Ангипа, и постригся там под именем Антония. Но русским инокам в те времена нельзя было отдаваться только молитве в одиночестве, их обязанностью было учить и наставлять своих новообращенных братьев на родине. На эту обязанность указал Антонию игумен греческого монастыря, посылая его обратно на Русь. В киевских монастырях Антоний не нашел жизни, к какой привык на Афоне. Он поселился в пещере среди леса, вырытой первым русским митрополитом Иларионом, когда он был еще священником в селе Берестове, любимом местопребывании князя Владимира. Иларион удалялся в пещеру для поста и молитвы, Антоний поселился в ней навсегда. Скоро к нему пришел из города священник Никон, а затем и еще один житель Приднепровья, жаждущий иночества и молитвы. Последний был сын богатых родителей, с детства обучавшийся грамоте и пристрастившийся к священным книгам. Веря в истинность христианского учения, он старался проводить его в жизнь. Все свое время он посвящал молитве в церкви или работе вместе с рабами и домашними слугами. Мать его горячо протестовала против такой жизни, так как не могла понять его стремлений. Особенно сильно возмутилась она, когда сын взялся печь просфоры в церкви, в которой некому было это делать. Она считала постыдным такое занятие для богатого молодого человека, который мог быть купцом, воином, одним словом, мог сделать карьеру, говоря нашим современным языком. Она бранила его, попрекала, даже била и запирала, так что, в конце концов, заставила уйти в другой город. Вернув его домой силой, она с яростью изорвала вериги, которые случайно увидала на нем. Проникнувшись евангельскими словами: «иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин», Феодосий решился, наконец, оставить навсегда мать и ушел в Киев. Здесь он так же, как и Антоний, не удовлетворился городскими монастырями и пришел к нему в пещеру. «Сын мой, — сказал ему Антоний, — ты еще молод, трудно будет тебе жить со мной в этой тесной и мрачной пещере». Но скоро он понял, что перед ним стоит юноша, которого не испугают лишения иноческой жизни. На этих столбах и воздвиглась знаменитая обитель, Печерская лавра, существующая до сих пор. Антоний, Феодосий и Никон, по словам летописи, были «три светила, сиявшие в пещере и разгонявшие тьму бесовскую постом и молитвою». Иноческие подвиги отшельников привлекали к ним многих последователей. Одна за другой вырывались пещеры рядом с пещерой Антония, и поселялись в них новые пришельцы из мира. Приходили туда и не одни бедняки или неудачники, оставлявшие за собой лишь нужду и горе, бросали люди богатство, почести и славу во имя молитвы и жизни в полном отречении от земных благ. Двое таких иноков навлекли гнев князя Изяслава Ярославича на всю обитель. Сын знатного боярина при дворе, Варлаам, приехал к пещере Антония с пышной свитой, на богато убранном коне и в роскошной одежде, чтобы сложить все свое богатство к ногам старца. Вслед за ним туда же пришел любимый придворный князя Ефрем. Князь хотел сослать старцев в заточение, разорить всю обитель и раскопать пещеры, если они не уговорят пришедших вернуться в мир. Только заступничество княгини убедило князя оставить в покое иноков. Когда обитель разрослась, Антоний испросил позволения у князя выстроить церковь для братии. Так появилась Успенская церковь Печерского монастыря, выстроенная в 1073 году. Антоний, стремясь к одиночеству, ушел из обители и вырыл себе пещеру в некотором отдалении.
Много легенд связано с построением Успенской церкви. Об основании ее в Печерском Патерике рассказывается следующее. Один варяг, Шимон, изгнанный из родины, отправился на корабле в Русь. Он захватил с собой кошелек с золотом, пояс и венец с креста. При переезде через море сделалась буря, во время которой Шимон увидал в облаках изображение церкви и сквозь шум бушевавшего моря услыхал голос: «Вот церковь, которая будет создана во имя Божьей Матери, и ты будешь положен в ней». Тот же голос велит ему измерить здание золотым поясом, снятым с распятия. Буря утихла после того, как Шимон запомнил измерения будущего храма. В Киеве Шимон поступил на службу к князю, как делали многие варяги в то время. Будучи дружинником князя, Шимон участвовал в битвах. В одну из битв он был ранен и, лежа больным, снова увидал ту же церковь. Выздоровев, он рассказал о своих видениях преподобному Антонию, и после этого решено было выстроить церковь Успения Божьей Матери согласно указаниям Шимона. Самое построение храма, по словам предания, сопровождалось чудесными явлениями. Божья Матерь повелела византийским мастерам идти к Антонию и строить церковь в Печерском монастыре. Они привезли с собой план церкви, вполне согласовавшийся с описаниями Шимона. Когда церковь была выстроена, снова по повелению Божьей Матери, пришли из Византии живописцы, украсившие церковь мозаичными образами и расписавшие ее стены. Блиставшая золотом и мозаикой церковь была, по отзывам современников, «небеси подобна». До сих пор указывают в ближних пещерах место погребения двенадцати братьев греков — строителей Великой Лаврской церкви, оставшихся потом в монастыре иноками.
В других преданиях Печерского монастыря указывают на русского инока, Алипия, помогавшего византийским художникам расписывать стены храма. Вероятно, в то время были уже в Киеве и свои живописцы, и свои строители. При раскопках на месте древней Десятинной церкви были обнаружены остатки многих мастерских. Одни из них, видимо, служили для обработки мрамора, шифера и других пород камня, другие для обжигания различных глиняных изделий, здесь же, очевидно, приготовлялись эмалевые изразцы для украшения церквей и дворцов. Существовали также в то время мастерские для выделки предметов из стекла — разных сосудов и витых браслетов. Особенно многочисленны были мастерские ювелирные, на что указывают во множестве находимые формочки для отливки крестов, серег, браслетов, бус и т. п.
Иноки монастырей, подобных Печерскому, в те далекие времена не могли не оказывать влияния на нравы местных жителей. Заслуга их состоит именно в том, что они не отрешались вполне от мира, а, напротив, по мере сил, участвовали во всех печалях и радостях мирских людей. Они подавали им пример терпения и неутомимого трудолюбия. По свидетельству летописца, «иноки выносили в то время столько скорби и печали, что человеческими устами даже и высказать невозможно. Пищею для братии служили только хлеб да вода. В субботу и воскресенье вкушали сочиво» (каша или всякая растительная пища с маслом). Обитель была очень бедна. Под руководством Феодосия иноки без устали работали и тяжелым трудом добывали себе пропитание. Они плели из волны клобуки и занимались другими рукоделиями. Изделья свои они носили в город на торжища и продавали, а на вырученные деньги покупали жито, которое мололи ночью, в промежутки между молитвой, на ручных жерновах. Кроме того, они занимались разведением огородов и садов. О самом Феодосии сохранилось предание, что он тоже редкие досуги свои посвящал рукодельям, трудясь вместе с Никоном или иноком Ларионом, который был «хитр книгам». Никон сшивал книги для переплета, а Феодосий приготовлял нитки или прял волну в то время, когда Ларион переписывал книги. Но большую часть времени Феодосий отдавал составлению поучений, обращаемых как к инокам, так и ко всему народу. Некоторые из этих поучений особенно интересны потому, что рисуют образ жизни, взгляды и нравы людей того времени.
Приведем здесь несколько мест из таких поучений. Например, из поучения о казнях Божьих: «Наводит Бог по гневу Своему казнь какую-либо или поганых, потому что не обращаемся к Богу; междоусобная рать бывает от соблазна дьявольского и от злых людей. Страну согрешившую казнит Бог смертью, голодом, наведением поганых, бездождием и другими разными казнями». Следующие слова порицают суеверия и грубость нравов: «Не погански ли мы поступаем? Если кто встретит монаха или монахиню, свинью или коня лысого, то возвращается. Суеверию по дьявольскому наущению предаются. Другие чиханью веруют, будто бывает на здравие главе. Дьявол прельщает и отвлекает от Бога волхованием, чародейством, блудом, за-пойством, резоиманием[13], прикладами, воровством, лжею, завистью, клеветою, трубами, скоморохами, гуслями, со-пенями, всякими играми и делами неподобными. Видим и другие дела: все падки к пьянству, блуду и злым играм…»
Духовным лицам для чтения и изучения священных книг, конечно, грамотность нужна была более, чем всем другим людям. Они должны были изучать греческий язык, чтобы не только самим читать эти книги, но и переводить их для других. Таким образом грамотность должна была зародиться среди духовенства и главным образом в монастырях, сосредоточивавших в себе все условия для духовной и молитвенной жизни. Отсюда она распространялась в мир через обучение лиц, предназначенных для священства, и через князей, как лиц, имевших больший досуг для занятий. В монастырях же должно было сосредоточиться и ведение хроник или исторических записей. Такие записи велись еще раньше при церквах и дворах князей книжными и духовными людьми. Первый свод этих записей появился в Печерском монастыре под названием «Се повести временных лет, откуду есть пошла русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду русская земля стала есть». Эта Повесть временных лет составлялась, по преданию монастыря, иноком Нестором, который пишет про себя следующее: «Феодосьеви же, живущю в монастыри и пра-вящю добродетельное житье и черничьское правило, и примащю всякого преходящего к нему; к нему же и аз придох худый и недостойный раб, и прият мя, лет ми сущю семнадесяти от рожденья моего». В одной из пещер монастыря до сих пор показывают мощи «первого летописца Нестора». На него же указывают как на составителя книг «Житие св. Феодосия Печерского» и «Чтение о житии и погублении святых страстотерпцев Бориса и Глеба».