Продолжателем просветительного дела Сагайдачного и его сподвижников был Петр Могила, сначала монах Печерской лавры, а потом киевский митрополит. Сын молдавского воеводы, один из образованнейших людей того времени, Могила недолго оставался простым монахом. Через год он был уже архимандритом лавры и вскоре вступил в ряды киевских просветителей. Сознавая недостатки русской школы того времени, он хотел преобразовать ее по образцу заграничных иезуитских коллегий. Отправив на свой счет нескольких молодых людей, монахов и мирян, для обучения в заграничных академиях, он думал из них составить впоследствии кадры учителей для новой киевской школы. Киевское общество, особенно духовенство, отнеслось вначале с большим подозрением к нововведениям архимандрита, думая, что он открывает иезуитам путь к воспитанию православного юношества. Но Могила проявлял не меньшее усердие и в заботах о православной церкви. При его влиянии и содействии был вырван из рук униатов Софийский собор, полуразрушенный и разграбленный. Могила восстановил его, стараясь сохранить его древний вид и стиль. В таком же разоренном виде перешел к нему из рук униатов древний Выдубицкий монастырь и так же был восстановлен им. В лавре он обновил храм Успения и восстановил из развалин древнюю церковь Св. Спаса на Берестове, построенную, по преданию, еще Владимиром Святым. Другую церковь Владимира — Десятинную, несколько веков лежавшую под землей в развалинах, Могила откопал, нашел под обломками ее гроб князя и начал возобновлять, но за смертью не успел кончить и оставил денег на окончание.
Во время этой своей деятельности он был уже киевским митрополитом и пользовался полным доверием своей паствы. По просьбе братчиков Богоявленского братства он не открывал новой школы, а взял на себя заботы о существующей уже братской школе, приняв звание старшего брата, опекуна, смотрителя и защитника училища. Сделавшись митрополитом, Могила ходатайствовал перед королем Владиславом о преобразовании братской школы в академию. Владислав благосклонно относился к православным, он утверждал их братства, училища и типографии, но униаты не допустили преобразования среднего православного училища в высшее. Уступая их настояниям, он не исполнил просьбу митрополита. Школа сделалась академией уже после смерти Могилы, но всегда называлась в честь его Могилянской. Он заботился и о ее внутреннем устройстве: построил церковь для нее и основал бурсу, или общежитие для неимущих учеников. Долгое время Могилянская академия была центром просвещения не только южной Руси, но, впоследствии, и всего Московского государства.
Незадолго до начала войн Хмельницкого в Киеве жил инженер Боплан, служивший польскому правительству. Он оставил подробное описание Украины того времени. Киев он называет одним из древнейших европейских городов, указывая на следы прежних окопов, развалины старых церквей и древние княжеские гробницы. Из старинных храмов, по его свидетельству, сохранились отчасти только Софийский и Михайловский. Он обращает также внимание на полуразрушенные стены храма Св. Василия, вышиною от пяти до шести футов, покрытые греческими надписями. Софийский храм он называет прекрасным, восхищается мозаичными образами и картинами, сохранившимися на его стенах. Подол он называет новым Киевом, в отличие от древнего, лежащего на горе. «Город малолюдный, от пяти до шести тысяч жителей. Обнесен деревянными стенами с башнями и окопан ничтожным рвом, видом похож на треугольник. Замок нового Киева стоит на горе, над нижним городом, а старый Киев возвышается над замком. У католиков в городе четыре храма. С недавних пор здесь поселились иезуиты. Жители греко-российского вероисповедания владеют десятью храмами. Один из них с университетом или академией, известный под именем Братской церкви, находится близ ратуши».
По поручению польского правительства инженер Бойлан выстроил крепость Кодак на Днепре у порогов. Эта крепость была завершением целого ряда притеснительных мер правительства против казаков. Но все такие меры не только не усмиряли казаков, а, напротив, возбуждали их ненависть к притеснителям. В этой ненависти поддерживало их и православное духовенство, опиравшееся на них как на вооруженную защиту. Оно же внушало им склонность к единоверному Московскому государству. С другой стороны, в это же время особенно развивалось шляхетское хозяйство в южной Руси. Шляхта захватывала земли и устраивала на них поместья или фольварки, закрепощая местных жителей и превращая их в своих подданных или хлопов. Так как русское общество стремилось к единению с польским, то среди польских помещиков было много и русских, перешедших в католичество и усвоивших отношение поляков к русским хлопам. Ближайшими посредниками между панами и хлопами были арендаторы поместий, преимущественно евреи. Являясь представителями панов и усердными исполнителями их велений, арендаторы тоже немало отягощали положение крестьян. Против всех этих притеснителей и восставали хлопы, толпами уходившие на Низ в Запорожскую Сечь и лишавшие фольварки работников. Казацкие полчища этими пришельцами увеличивались и обогащались добычей от турецких военных походов. Турция не переставала грозить войной Польше. Все эти обстоятельства постоянно создавали разные трения, нарушавшие спокойный ход государственной жизни Речи Посполитой.
Усмирителя «наливайковцев» Жолкевского сменил его тесть Конецпольский, такой же талантливый полководец и так же ненавидевший и презиравший бунтующую русскую чернь. Казацкие волнения усилились вскоре после смерти Сагайдачного, который сдерживал их. Причиной этих волнений служило отчасти и то, что после смерти Сагайдачного наступили усиленные гонения на членов восстановленной православной иерархии. В конце 1624 года некоторые представители киевского городского управления стали запечатывать в Киеве православные храмы. На защиту явились с Низу казаки, которые убили войта, или начальника города. В следующем году на Запорожье образовалась крайняя партия, совершенно отказавшаяся подчиняться польскому правительству и избравшая себе отдельного гетмана. Против этой партии и двинулся Конецпольский со своими войсками. Не считая выгодным раздражать казаков, Конецпольский обратился к ним сначала с увещаниями. Но взбунтовавшиеся казаки не хотели и слышать о каких-либо уступках, хотя и видели, что дисциплинированное польское войско превосходит их как вооружением, так и численностью. В битве у Курукова озера они потерпели поражение. Следствием этого поражения был так называемый Куруковский договор, втиснувший в новые рамки жизнь казаков. По этому договору казаки не имели права предпринимать какие-либо походы, сухопутные или морские, без разрешения правительства. Также они не имели права входить в сношения с иностранными державами, минуя правительство. Последнее лишало их окончательно политических прав и делало простыми подданными Польского государства. Кроме того, казацкое войско должно было отныне состоять только из шести тысяч казаков, которых называли реестровыми, т. е. состоящими в реестрах, или списках. Реестровые казаки должны были нести обязанности пограничной стражи, а все остальные возвращались в прежнее состояние, т. е. делались опять городскими мещанами или шляхетскими подданными. За казаками оставалось их право самоуправления, право пользования рыбацкими и звериными промыслами, кроме того, они получали жалованье от правительства.
Сам Конецпольский считал установленный реестр невозможным. Он указывал королю, что в эти шесть тысяч не войдут весьма многие казаки, воевавшие уже не один десяток лет и забывшие даже о том состоянии, в каком когда-то находились. Но правительство считало для себя небезопасным даже и это количество казаков.
Пока тогдашний гетман Михаил Дорошенко, преодолевая трудности предписания, приводил его в исполнение, у поляков началась война со шведами. Все выписанные казаки снова понадобились им. Таким образом опять произошло то, что происходило потом не один раз: установленный реестр нарушался самим правительством.
Одержав победу над шведами, казаки, разлакомившись войной, снова принялись за свои турецкие и крымские походы. Не прекращались попутно и частичные восстания, вследствие притеснений веры и хлопов. Особенно сильное неудовольствие возбудили польские солдаты, размещенные в окрестностях Киева. Всюду распространились слухи, что поляки хотят вывести православие и обратить всех насильно в римскую веру. Предводителем нового восстания был низовый гетман Тарас Федорович по прозвищу Трясило. Конецпольскому и на этот раз удалось усмирить казаков и возобновить статьи Куруковского договора.
В 1632 году реестр был снова нарушен самим королем Владиславом, начавшим войну с Москвой, на что он никогда не решился бы, если бы не рассчитывал на помощь казаков. Пятнадцать тысяч казаков способствовали заключению Поляновского мира, по которому Польша получила области Чернигова, Новгород-Северска и Смоленска.
Бунты казаков, превращавшихся после войны снова в хлопов, не прекращались. Запорожская Сечь непрерывно пополнялась новыми пришельцами и все время кипела и волновалась. Наконец Конецпольскому пришло в голову отрезать Запорожье от Украины. Боплан выстроил крепость Кодак, которая отделяла Сечь, не допуская туда хлопов и стесняя сношения ее с населением, подвозившим казакам хлеб, горилку и лес, т. е. все самое необходимое для их жизни. Конечно, казаки не дали времени торжествовать своим врагам. Не прошло и года, как перестал существовать ненавистный Кодак, связавший их по рукам и ногам. Во главе нескольких тысяч вольных казаков явился некий Самуил Сулима, давно уже прославившийся своими походами и на Черном, и на Средиземном море. Он взял крепость, разрушил ее; перебил солдат и расстрелял крепостного начальника, немца Мариэта. Сулима был выдан правительству реестровыми казаками и, конечно, казнен мучительной казнью. Эта выдача предводителя вольных казаков реестровыми указывала на рознь, которую уда-лось-таки поселить между ними полякам.
Кодак был восстановлен, последующие казацкие восстания подавлены. Наступило временное затишье, и снова вступили в свои права шляхтичи-землевладельцы и евреи-арендаторы. Искры вражды и ненависти тлелись некоторое время в душах разоряемых и угнетаемых хлопов, чтобы разгореться ярким пламенем и зажечь всю Украину страшным пожаром восстания 1648 года. Вождем этого нового восстания казаков явился человек, имя которого осталось навеки неизгладимым и в устах народа, и на страницах истории.
Центром развернувшихся дальше событий было местечко Чигирин, неподалеку от которого, на горе, над речкой Тясминой, приютился хутор казака Хмельницкого, Субботово. Отец Богдана в молодости служил при дворе богатого воеводы Чигиринского и Корсунского. Чигирин стоял тогда на краю русской земли. За ним тянулись бесконечные степи, по которым паслись табуны диких лошадей и волов, а ближе к морю бродили орды румын, турок и татар со своими стадами овец. Их и подстерегали запорожские казаки, засевшие на днепровских островах. Они не пускали их грабить пограничные украинские селения и уводить жителей в неволю.
Вырастая на этом краю крещеного мира, Богдан, как и все другие казацкие дети, с детства привык презирать опасности. Отец его был зажиточный человек и по тому времени достаточно просвещенный. Он не хотел оставлять без образования единственного сына и послал его в Галицкую иезуитскую коллегию. Но недолго учился там Богдан. Городская жизнь наводила на него тоску, его тянуло на Днепр, в родные привольные степи. Он скоро бросил школу, ушел в Сечь и зажил там вольной казацкой жизнью, воюя то с турками, то с татарами. В одну из войн поляков с турками он попал в плен и пробыл в Турции два года, после чего был обменен на польских пленников турок. Долгое время Богдан был войсковым казацким писарем. Это была очень важная должность. На войсковом писаре лежали все дела войска. Он писал все грамоты в сношениях казаков с иностранными державами или польским правительством. Будучи писарем, Богдан участвовал в посольстве к королю Владиславу и потому был лично ему известен.
Получив после отца хутор Субботово, Хмельницкий женился и жил обыкновенной жизнью зажиточного казака, пока не столкнулся с Чигиринским подстаростой Чаплинским. Пользуясь обычным произволом польской администрации и шляхты, Чаплинский отнял у Хмельницкого хутор, увез жену и засек до смерти маленького сына. Не найдя нигде управы на оскорбившего и разорившего его шляхтича, Хмельницкий стал жаловаться королю. Нужно сказать, что король Владислав вообще заискивал у казаков, желая с помощью их затеять войну с турками. Но польский сейм не давал согласия на эту войну, потому Владислав рассчитывал, что казаки своими набегами вызовут на нее турок. Говорили, что он даже подбивал на это казаков, обещая им за то права и вольности. В ответ на жалобу Хмельницкого он, как рассказывали, многозначительно напомнил ему о казацкой сабле, которой можно отмстить за обиду. Оскорбленный, разоренный и убитый горем, Хмельницкий бросился в Запорожскую Сечь. Там он нашел всегда готовую для восстания почву среди товарищей по несчастию, людей, бежавших сюда от панского гнета и произвола.
Прослышав про воинственные приготовления на Сечи, коронный гетман Потоцкий послал польских солдат и реестровых казаков, бывших под его начальством, поймать Хмельницкого и его помощников. Но казаки перебили в пути солдат и соединились с запорожскими свояками. Так началась великая война за освобождение, сопровождаемая с обеих сторон неописуемыми жестокостями и потоками крови.
Хмельницкий пригласил на помощь татар. Потоцкий расположил свои войска в Черкассах, Каневе, Корсуни и Богуславе — по границе Запорожской Сечи. По совету короля, он написал Хмельницкому примирительное письмо, снова обещая некоторые льготы казакам. Не рассчитывая, однако, на удовлетворительные результаты, он продолжал готовиться к бою. Действительно, Хмельницкий не поверил обещаниям и надвигался на поляков со своими полчищами казаков и татар. В первой же битве, в лесной болотистой местности, у городка Корсуни на реке Роси, польское войско было разбито наголову. Хмельницкий подходил с другим отрядом к Белой Церкви в то время, когда разнеслась весть о смерти Владислава, единственного человека, который мог еще иметь кое-какое влияние на него. Он все время старался показать, что не выходит из повиновения королю и правительству, а мстит только за свои обиды и за нарушение казацких прав и вольностей. Но под его знаменами шли не только казаки, к нему стекались все хлопы, восставшие против утеснителей панов и евреев. Несметные казацкие полчища гнали тех и других из Украины с невыразимым зверством. Не меньшим, впрочем, зверством отвечали грубым, невежественным казакам просвещенные польские паны-полководцы. Среди таких особенно прославился племянник Петра Могилы, перешедший в католичество русский вельможа Иеремия Вишневецкий. Как частоколом уставлял он дороги колами с корчившимися на них бунтовщиками. Имя «Яремы» было пугалом для жителей всех селений, где проходил он, отмечая путь заревом пожаров и грудами трупов. А навстречу шли казаки, очищая Украину от ненавистных поработителей. Уже в половине лета 1648 года были очищены таким образом воеводства Киевское, Черниговское и Брацлавское. Затем поднялись Подолия, Волынь и Галицкая Русь. В то же время в местечке Пилявцах должно было быть новое сражение польских войск с казаками. Но здесь произошло что-то необъяснимое. Увидев татар среди казаков, поляки поддались панике и обратились в бегство без боя, бросив все свое вооружение и все богатства в лагере. Хмельницкий захватил еще несколько городов и направился к Львову, жители которого дали ему богатый выкуп.
Между тем шли выборы нового короля. Хмельницкий принял в них участие и выразил желание свое и казаков, чтобы был выбран брат покойного Владислава, Ян-Казимир. Говорят, что последний еще до избрания прислал Хмельницкому письмо. Он обещал ему прекратить войну, не мстить ни ему, ни запорожскому войску и подкрепить казацкие вольности. После избрания он прислал казацкому вождю грамоту, которая окончательно обнадежила его. «Начиная счастливо наше царствование, — писал он, — по примеру предков наших пошлем булаву и хоругвь нашему верному войску запорожскому, пошлем в ваши руки, как старшего вождя этого войска, и обещаемся возвратить давние рыцарские вольности ваши. Что же касается смуты, которая до сих пор продолжалась, то сами видим, что произошла она не от войска запорожского, но по причинам, в грамоте вашей означенным». Обещая исполнить требования Хмельницкого, король предписывал ему распустить чернь и отослать татар. Но паны, узнав о милостях короля Хмельницкому и казакам, возмутились. Они грозили, что вся Речь Посполитая выступит против казаков и хлопов и будет мстить им за унижение и разорение. Кроме того, польские паны были недовольны назначением на воеводство в Киеве Адама Киселя, русского и православного шляхтича.
Как бы то ни было, но война на время прекратилась, и в январе 1649 года Хмельницкий торжественно въехал в Киев. Во время въезда около него ехали казацкие полковники в золоте и серебре, захваченном у поляков, несли польские хоругви и всякую другую военную добычу. В церквах звонили в колокола, духовенство шло навстречу с крестами, в сопровождении всего состава академии и громадной толпы народа. Хмельницкого воспевали в стихах и прославляли в приветственных речах, сравнивали его с Моисеем, освободившим евреев из тьмы египетской. Бывший в это время в Киеве иерусалимский патриарх Паисий величал его князем Руси, главой независимого Украинского государства.
Все эти прославления и речи навели Хмельницкого на мысли, которых не было у него, когда он шел мстить за свою личную обиду и отстаивать права и вольности казаков. Теперь только пришла ему в голову мысль об освобождении всей Украины от польского порабощения. Теперь он увидел, что эта задача не только не выполнена, но что для нее упущено настоящее время. И вот, во время торжеств в городе и молитв в православных храмах, виновник всего этого был один мрачен и задумчив. Он ворожил у колдунов и колдуний и проговаривался о своих мечтах во время казацкого разгула.