В печальном виде был Киев, когда перешел от польского правительства к московскому, и перемена не облегчила его положения. Московские воеводы, сменившие польских войтов и воевод, не меньше их притесняли и обирали жителей, тормозили торговлю и нарушали спокойный ход жизни. Не больше их заботились они и о внешнем виде города и благосостоянии его жителей. Исправив земляные окопы древнего Кремля, или Верхнего малого города, как его тогда называли, новые правители сосредоточили здесь главное военное и гражданское управление. Вместе с Софийской частью, или Верхним большим городом, обе части составляли одну крепость. Весь Киев в это время имел вид жалкого, малолюдного селения, с полуразрушенными частными и общественными зданиями. Особенно грустное впечатление производил Подол, населенный бедным торговым и ремесленным людом.
Хотя городу было оставлено его самоуправление по прежнему Магдебургскому праву, но, очевидно, оно нарушалось московскими правителями, так как мещане обращались по этому поводу с челобитной к царю Алексею Михайловичу. На челобитную последовало правительственное распоряжение, в котором, между прочим, были такие параграфы: «Их же бы мещан воевод не судить, а судиться им по своим правам в ратуше, и кому не полюбится ехать к Москве». Один из следующих затем параграфов указывает на притеснения, которые чинили московские люди местным торговцам: «Киевским мясникам и рыбникам торговать в Нижнем городе (на Подоле) на старом месте, а русским (ратным) бы людям торговать в Верхнем городе (на старом Киеве, в крепости), а не с ними вместе». Затем гетман Мазепа универсалом от 1689 года запретил киевскому полковнику вмешиваться в права городского магистрата. В это время в Киеве принимались уже письма для рассылки их почтой, которую царь Алексей Михайлович начал вводить в Малороссии, начиная с 1669 года. Конечно, это нововведение должно было способствовать развитию культурной жизни края.
Знаменитая Братская школа, совершенно разоренная поляками, во время войн Богдана Хмельницкого, возродилась в 1673 году, благодаря стараниям духовенства и гетманов. Ученики не замедлили появиться, и число их постоянно увеличивалось. Так как монастырь обеднел и средств его не хватало на содержание школьников, то им приходилось прибегать к сбору доброхотных даяний. Часть учеников жила в бурсе и Братском монастыре, а самых бедных размещали по церковно-приходским школам. За исполнение разных мелких церковных служб они получали от прихожан пособие пищей и дровами. Кроме того, младшие ученики занимались миркованием, т. е. пели в обеденное время под окнами обывателей стихи, с пожеланиями мира в доме и в сердцах обитателей его; старшие ходили вечером по городу и пели у ворот разные канты. В праздники Рождества или Пасхи избранные ученики носили по домам звезду или вертеп, т. е. раек, в котором куклы изображали Рождество Христово или Воскресение. Во время летних вакаций составлялись артели для сбора подаяний. Участники артелей также занимали народ разными представлениями, пением и декламацией. Лучшие ученики нанимались в репетиторы за содержание к шляхетским детям. Но, очевидно, все эти средства были недостаточны для пропитания школьников. Многие из них голодали и не пренебрегали даже мелким воровством для утоления голода. У летописцев того времени можно встретить живописные изображения страха и смятения, с каким укрывали торговцы и торговки свои товары, когда школьники выходили на прогулку по киевским базарам.
Время гетманства Мазепы было временем наибольшего развития и расцвета Братской школы. В 1694 году московское правительство признало за ней титул и права академии. Мазепа отстроил заново здание академии и братскую церковь Богоявления. Академия стала пополняться шляхетскими детьми и до половины XVIII века была высшей школой для современного украинского общества. По ее образцу основывались школы не только в украинских городах, но и великорусских, со временем многие воспитанники ее занимали высшие духовные должности в Москве. Мазепа покровительствовал также и православной церкви, которая еще при гетмане Самойловиче и при его содействии перешла в подчинение к московскому патриарху. До сих пор стоит каменная ограда, которую построил Мазепа в Печерской лавре. В Пустынно-Николаевском монастыре он выстроил церковь св. Николая, обращенную впоследствии в военный собор. Вообще, он не жалел личных средств на поддержку церквей и монастырей в Украине. Не оставлял он также без внимания издательского дела и литературы того времени. Между прочим, он оказал покровительство старцам Печерского и Николаевского монастырей, направив их в Москву для поднесения государям книг «Венец Христов» и «Венец от цветов духовного винограда Печерского». Все эти заслуги Мазепы перед религией и культурой страны не оставались незамеченными украинским обществом и духовенством того времени. Но двойственность его политики по отношению к Московскому государству да и к самой Малороссии, а особенно измена его во время войны заглушили многое хорошее, сделанное им прежде, и навеки предали его личность порицанию.
Эта же двойственность в поведении Мазепы, его заискивание вначале перед московским правительством, высокомерное отношение к подчиненным и репутация «чужого ляха, католика» возбуждали, еще задолго до измены, антипатию и недоверие к нему в простом народе. Даже среди казаков, к которым он стоял ближе всего, не пользовался он ни уважением, ни любовью. Последнему особенно способствовало обстоятельство, общее всей казацкой старшине того времени. Желая расположить в свою пользу старшин после войн Богдана Хмельницкого, московское правительство раздавало им очень много земель в Малороссии. Незаметным образом старшина заступила место польских панов. К подаренным им участкам они прибавляли еще и захваченные самовольно. Постепенно они вводили в этих землях панщину, т. е. обработку полей при помощи дарового крестьянского труда. И казаки, вернувшиеся к своим хозяйствам, снова стали убегать в Запорожскую Сечь от притеснения новых помещиков — собственных старшин. Старшины боролись с этим стремлением мужиков в казаки, желая удержать их у себя в подданстве. А Мазепа, повинный во всем этом, запретил еще жителям вести торговлю с Сечью. Сечь опять зашевелилась, и появились новые вожаки бунтующих казаков.
Воспитанный в Польше и проведший молодость среди польских аристократов при дворе кораля, Мазепа отличался утонченными светскими манерами и вкрадчивостью, помогавшими ему обвораживать нужных людей. В гетманы он прошел еще в правление в Москве царевны Софьи, при содействии сильного человека того времени Голицына. При воцарении Петра он сумел понравиться и ему с первого знакомства, несмотря на целый ряд доносов на его приверженность к Польше, начавшихся еще при царевне Софье. Этой симпатии царя не помешало также и участие Мазепы в неудачном походе Голицына на Крым. Усмирением восстания запорожцев и успешными походами на татар и турок Мазепа еще больше завоевал расположение Петра. Казаки много помогли царю и при взятии турецкого города Азова, и гетман был награжден за хороший подбор войска и удачный выбор начальников. В 1700 году он был приглашен в Москву и получил там орден Андрея Первозванного за покорение пяти турецких городов. Кроме того, он сам выпросил у царя отдать в его гетманское владение город Новоборск со всеми жителями, исключая служилых царских солдат, которых постановили вывести в другие города. В благодарность гетман обещал правительству принимать меры для прекращения побегов украинцев в запорожские степи и для усмирения своевольных казаков.
Запорожцев особенно раздражала в то время постройка города около Сечи. Гетман запрещал им мешать царским рабочим, но в ответ на это запрещение кошевой атаман прислал такое письмо на имя царя от всего товарищества: «Объявляем вашему царскому величеству все мы единогласно, что совершенно не хотим оного города близь нас на Днепре иметь и камня на строение брать не дозволим. Еще и города не выстроили, а мы уже терпим убытки и неправды в вольностях наших, чего напредь сего ни от кого не видали по данным нам монархами грамотам. Теперь же дознались напустнаго утеснения товариству нашему, ходящему для своих добыч и промыслов. Мы на бои против бусурман по вашему царскому указу идти всегда готовы, а города строить не позволяем». Запорожцев разжигали и татары, для которых тоже не были выгодны лишние московские укрепления на Днепре.
В то же время ухудшались и отношения населения к великороссийским ратным людям, всячески утеснявшим его. «Не так страшны запорожцы и татары, — писал Мазепа в Москву, — страшнее нам малороссийский народ: весь он своевольным духом дышит; никто не хочет быть под тою властью, под которой пребывает». Когда началась война со Швецией, царь стал требовать постоянной высылки казаков на север государства. «И казаки и поселяне, — писал опять Мазепа, — все злобятся на меня, все кричат в одно: пропадать нам до конца и сгубят нас москали. У всех одна мысль — уходить за Днепр, и может произойти внезапное зло». А между тем на правой стороне Днепра, в польской Украине, снова загорелась открытая борьба между польскими панами и местным населением. Жители левого берега бежали за Днепр, чтобы принять участие в борьбе с извечным врагом всего украинского народа. Московское правительство не могло на этот раз поощрять борьбы украинцев с Польшей, так как рассчитывало на союз с ней в войне с общим врагом, шведским королем. С 1704 года царь перестал брать казаков на север, а поручил гетману вести их на помощь польскому королю Августу против тех же шведов. Дружеские отношения между гетманом и царем не нарушались, несмотря на повторяющиеся доносы на Мазепу. Они часто обменивались подарками. Мазепа присылал Петру дичь, лосей и серн своей охоты или дуль, яблок и вишен из малороссийских садов. Царь отплачивал живой рыбой из Ладожского озера или Невы, на берегах которой, в завоеванной у шведов Ингерманландии, вырастала в то время новая столица России.
Между тем успехи короля шведского Карла XII в Польше заставили Петра опасаться за Украину и подумывать об укреплении Киева. В августе 1706 года пушечная пальба в древнем кремле возвестила жителям Киева о прибытии царя. В Софийском соборе царя приветствовал Феофан Прокопович, которого он впоследствии приблизил к себе. Осмотрев собор, царь посетил митрополита Валаама и в тот же день обошел все пещеры. Гетман получил приказание тоже явиться в Киев с казаками. Старая киевская крепость была найдена Петром неудовлетворительной для военных действий. Он тотчас же решил строить новую около Печерского монастыря. Определив ее размеры, он собственноручно заложил ее в день Успения Богородицы, при многолюдном и торжественном собрании духовенства, администрации и жителей. Строить крепость должны были казаки, под наблюдением Мазепы и московских надсмотрщиков. Последние крайне грубо обращались с казаками и возбуждали их ненависть своей жестокостью. Казаки должны были работать во всякую погоду, без отдыха и подвергаться еще побоям. Осенью, по царскому указу, Мазепа отпустил свое войско с земляных работ. Казаки, по его донесению, стали и босы, и голы, и голодны, так как работали пять месяцев на своем продовольствии. Но с весны 1707 года снова спешили казаки всех гетманским полков на окончание киевской «фортеции».
Между тем Карл XII еще в 1704 году добился того, что приверженная ему партия поляков провозгласила королем незнатного пана Станислава Лещинского на место ненавистного ему Августа Саксонского. Большинство, однако, оставалось на стороне Августа и заключило союз с Петром, который двинул большое войско в Литву и в Гродне передал его Августу. Но когда в 1706 году в Гродно пришел Карл со шведами, Август скрылся, бросив войско. Затем он прислал отречение от престола и признал королем Лещинского. Это было тяжелое время для русских. Петр боялся потерять все свои завоевания на Балтийском море, а молодой шведский король прославлялся всюду героем, победителем. В то время, когда Петр закладывал новую крепость в Киеве, разнесся слух, что Карл направляет свои победоносные войска в Украину.
Партия Лещинского склоняла на свою сторону Мазепу, прельщая его успехами шведского короля и указывая на общее недовольство московским правительством в Украине и особенно среди казаков. Действительно, в это время усилились жалобы украинцев на своевольства русских солдат, прибывавших в Малороссию. Рада снарядила посольство к царю в Киев, но посланный атаман не застал уже его и ни с чем вернулся в Сечь. Запорожцы взбунтовались и хотели звать татар на помощь против Москвы. Казаки, бывшие при Мазепе, тоже жаловались и говорили ему: «Все мы за душу Хмельницкого Бога молим за то, что он освободил Украину от лядского ига, а твою душу и кости станут дети наши проклинать, если ты после себя оставишь казаков в такой неволе». Дела русских были между тем так плохи, что Петр хотел даже уступить Польше всю правобережную Украину, чтобы привлечь ее на свою сторону. Слухи об этом волновали население Малороссии. Мазепа перестал верить в царя и его силу и замышлял о переходе на сторону шведского короля, который обещал свободу Украине и прежние права запорожцам. Наружно гетман, конечно, сохранял хорошие отношения к московскому правительству и царю. Последнему он только беспрестанно посылал жалобы малороссов на великороссов. Петр сам видел, что отношения между пришельцами и местным населением делают положение тех и других крайне тяжелым. Он прислал грамоту к малороссам и приказал читать ее во всех полках. Сознавая, что народ терпит от военных московских людей, проходящих через страну, он указывал, «что по поводу военного с королем шведским случая без того обойтись невозможно, что надлежит ради общей государственной пользы сносить эти неудобства, так как и он сам персоны своей не щадит». Он обещал явить милость к народу по окончании войны, а пока приказать войску вести себя смирно и не чинить обид и разорения местным жителям, под страхом жестокого наказания.
С прежним недоверием отнесся Петр к новому доносу на Мазепу, сделанному бывшим другом последнего, генеральным писарем Кочубеем и полтавским полковником Искрой. Несмотря на достоверность фактов, Кочубей и его сообщники не вынесли пытки и признали прежние показания вымышленными. И Кочубей и Искра были осуждены на смертную казнь за ложный донос. Тела их погребены в Киево-Печерской лавре. На каменной плите видна еще и теперь полустертая надпись, сделанная, вероятно, уже после обнаружения измены Мазепы:
«Кто еси мимо грядый о нас неведущий
Елицы здесь естемо положени сущи!
Понеже нам страсть и смерти, повеле молчати,
Сей камень возопиет о нас ти вещати:
За правду и верность ку Монарсе нашу
Страдания смерти испилисимо чашу.
За уданем Мазепы, о Всеведче правый,
Посечени заставши топором во главы,
Почиваем в сем месте Матери Владычны
Подающий всем своим рабом живот вечный».
На требования царя вести войско на войну Мазепа отговаривался своей старческой немощью и невозможностью оставить страну, в которой неприятель может произвести возмущение. Многим уже казалось подозрительным поведение гетмана, но царь продолжал верить ему и выражал сочувствие его болезни. Подготовив окончательно свой переход с войском в шведский лагерь, Мазепа обратился к казакам с речью. Называя царя утеснителем казацких вольностей, он сказал, что знает о намерении его окончательно лишить прав казаков и ввести московское правительство в Малороссии. «Братия, — говорил он, — пришла наша пора; воспользуемся представившимся случаем: отомстим москалям за их долговременное насилие над нами, за все совершенные ими жестокости и несправедливости, охраним на будущие времена нашу свободу и права казацкие от их посягательств. Вот когда пришло время свергнуть с себя ненавистное ярмо и сделать нашу Украину страною свободною и ни от кого независимою. Вот к какой будущности я вас призываю. Вы, братия, верно достигнете этой цели, при вашем содействии и при содействии шведского короля, который предлагает вам воевать против москалей, вместе со шведами». Казаки выслушали гетмана молча, но многие разбежались прежде, чем он успел представить шведскому королю свое войско. Осталось у него не больше полутора тысячи человек.
Между тем один из приближенных Петра Меншиков ехал в Батурин навестить больного гетмана. По дороге он получил поразившее его известие о том, что Мазепа уехал к шведскому королю, а в Батурине дал приказание не впускать русских, пока он сам не приедет со шведскими силами. Если же русских будет мало, то впустить их, но задержать военачальников. Меншиков не решился поверить донесению и все-таки поехал в поместье Мазепы, которое действительно нашел запертым. Люди, охранявшие крепостные стены, сказали его посланным, что «гетман не велел впускать никого из великороссийских людей, потому что от них делается великое разорение малороссийским людям, и уже немало городов и сел совсем от них пропали». От других людей Меншиков узнал, что Мазепа переправился с войском через реку Десну, по направлению к шведскому лагерю. Оставалось только послать извещение царю. Можно себе представить, как поражен был Петр, всегда безусловно веривший Мазепе. Но сокрушаться и раздумывать было не время, и Петр начал действовать со свойственной ему энергией. Прежде всего он приказал разведать со всевозможной осторожностью о настроении народа, а затем был издан манифест о том, что «гетман Мазепа, забыв страх Божий и свое крестное целование, отъехал к неприятелю, шведскому королю, по договору, заключенному прежде с ним и с Лещинским, дабы при их содействии поработить Малороссийский край по-прежнему под польское владение и отдать в унию церкви Божии и славные монастыри». Батурин был взят, несмотря на упорное сопротивление жителей, и сожжен.
Мазепа ошибся, рассчитывая на сочувствие к себе народа, который никогда не относился к нему с доверием, считая его польским паном. Как ни тяжело приходилось малороссам от москалей, но они видели в них все-таки своих единоверцев, которых, конечно, предпочитали ненавистным полякам или неизвестным шведам. Как только стала известна всем измена Мазепы, тотчас же посыпались со всех сторон заявления о верноподданности московскому царю. Гетманом был избран Скоропадский, согласно желанию самого царя. Еще перед этим Мазепа был всенародно отрешен от гетманства, при очень театральной обстановке. На эшафот, на котором была воздвигнута виселица, внесли куклу, изображавшую Мазепу в андреевской ленте. Меншиков и Головкин разорвали патент на звание кавалера. Затем был прочтен длинный перечень благодеяний, оказанных царем Мазепе, и в черных красках изображена неблагодарность последнего. После этого палач сорвал ленту с куклы, которую повесил. Петр вспомнил о семьях Кочубея и Искры и приказал вернуть им конфискованные имущества и щедро наградить их. Только своевольные запорожцы сочувствовали поступку Мазепы и сами были не прочь перейти на сторону Карла. Убедившись в этом, Петр приказал Меншикову разорить Запорожскую Сечь — «истребить оное изменническое гнездо». Старый и Новый Кодак были сожжены, чтобы не было больше пристанища «ворам козакам». Пойманные запорожцы подверглись жестоким казням.
Между тем счастье начало изменять шведскому королю, и Мазепа не раз уже подумывал о возвращении к русскому царю, но планы его не удавались. От победоносной армии Карла не осталось и половины, и солдаты были изнурены долголетней войной и болезнями. Многие дезертировали, но большинство погибло вследствие страшно суровой зимы, бывшей в этом году во всей Европе. Современники рассказывали ужасы об этой небывалой зиме. Говорили, что сугробы в Швеции достигали вершины деревьев, Балтийское море покрылось толстым льдом. А в открытых украинских степях свирепствовали страшные снежные вьюги. Около четырех тысяч шведских воинов погибло от холодов, еще больше от болезней. Но Карл продолжал войну и взял несколько малороссийских городов. В феврале наступила оттепель, испортившая все дороги и еще больше затруднившая поход. В апреле 1709 года Карл направил часть армии к Полтаве, рассчитывая на помощь татар и турок.
Три месяца шла осада маленькой крепости, хотя Карл не жалел солдат при наступлениях. Петр расположил свои войска на левом берегу реки Ворсклы и следил за обороной Полтавы. Он считал падение ее опасным, так как оно могло воодушевить упавший дух шведов и вызвать возбуждение в Малороссии. Обе стороны готовились к генеральному сражению, которое должно было решить не только участь крепости, но и исход всей войны. Силы противников были неодинаковы: у русских было почти вдвое больше солдат и несравненно больше орудий. Шведские генералы тщетно отговаривали Карла от неравного боя. Он возражал, что даже ангел с неба не мог бы убедить его отложить битву. Он проявлял безрассудство в своей отваге. Незадолго перед битвой он, как бы издеваясь над неприятелем, прогуливался под его пулями, пока не получил рану в ногу. Ко дню битвы рана разболелась, и он должен был передать командование одному из генералов.
Петр думал, что сражение произойдет в день его именин, 29 июня, и заранее подготовлял войска к важному дню. 26-го июня был прочитан указ, где он говорил, между прочим, следующее: «Воины! Се пришел час, который должен решить судьбу отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, яко непобедимаго, которую ложну быти вы сами победами своими над ними неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога, поборающаго по вас; на Того Единаго, яко всесильнаго в бранех, уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».
Шведы поторопились наступлением, и знаменитый бой произошел 27-го июня. Оба предводителя сражающихся армий проявляли чудеса храбрости. Петр был все время под огнем выстрелов. Одна пуля пробила его седло, другая прострелила шляпу, а третья попала в крест, висевший на его груди и спасший его от раны. Больного Карла носили все время впереди войска в носилках, которые были раздроблены ядром. Были убиты почти все сопровождавшие его люди, а также и лошадь, на которую посадили его, когда были разбиты носилки. Битва была проиграна шведами, и несчастного короля насильно увезли с поля сражения.
Остатки разбитой армии, несколько генералов, король и Мазепа спасались бегством через степи к Днепру. А Петр праздновал в это время победу и на пиру, на который были приглашены пленные шведские генералы, провозгласил свой знаменитый тост за учителей шведов, научивших русских сражаться во время северных боев. Затем он отправил погоню за Карлом и Мазепой, но им удалось скрыться в Бендерах и отдаться под покровительство турецкого падишаха. Петр употреблял все усилие, чтобы иметь в своих руках изменника Мазепу, и предлагал за него громадные деньги, но падишах не соглашался выдать его. Больной, разбитый тяжелым бегством старик не выдержал постоянного страха перед возможностью быть выданным Петру и вскоре умер. Шведские историки описывают торжественные похороны бывшего гетмана в Яссах, куда перевезли его тело. Карл присутствовал при отдаче последнего долга своему союзнику. В Малороссии сохранилось предание, что Мазепа не умер в Бендерах, но поручил друзьям распространить слух о своей смерти и устроить подложные похороны. Сам же он пробрался в Киево-Печерскую лавру под чужим именем, где принял иночество и умер схимником.
После победы над шведами Петр снова посетил древние святыни Киева, и Феофан Прокопович приветствовал его в Софийском соборе, поздравляя с торжеством русского оружия. В следующем году город посетило страшное несчастие. Распространившееся среди жителей моровое поветрие продолжалось с марта 1710 года до января 1711-го. Один из неизвестных малороссийских летописцев так описывает ужасное бедствие: «Тогда пуст город Киев остался, яко выгнано всех обывателей из Киева. И странствовали от града во град, един другого чуждаючися; отец детей, дети отца; и многих трупы поядаша зверие, птицы, пси и свинии. Церкви Божественнии опустошели, також и монастыри, и не было ни жертвы, ни приношения. И тако было время, что ни купити, ни продати; ибо городы были позапираны, домы позабываны, жители изгнаны и все, кто что имел, оставлял и бегал во пустынех и полях. Видели друг друга смерть ходячи, ибо и сидячии вымирали нечаянно и живые чуждались мертвых своих». Не успели жители оправиться от этого бедствия, как налетевшая саранча опустошила поля. А в 1713 году воевавшие с Россией турки доходили до Киева, который три года был под угрозой разорения. Тогдашний гетман Скоропадский не покидал города, охраняя его своим войском. В 1718 году погорели вся Печерская лавра и весь Подол с церквами. Все эти несчастия, конечно, не могли способствовать внешнему улучшению древней столицы русских князей и благосостоянию ее жителей.