Нам уже не раз приходилось указывать на то, что переселение русских из южной Киевской Руси в северо-восточную, их устройство на новых местах и при новых условиях способствовало образованию нового жизненного уклада. Постепенно создавались иные отношения между людьми, определялась иная общественная жизнь. В иных условиях пришлось жить князьям в северо-восточной Руси, иначе стали они относиться к подчиненным им и находящимся в зависимости от них людям. Все эти перемены начались до прихода татар, развились и приняли более определенные и законченные формы после разорительных татарских нашествий и при утверждении татарского ига над Русью.
Князья северо-восточной Руси не переходили из одного княжества в другое по старшинству, как делали это князья киевские. Они старались укрепить за собой то, которое досталось им по наследству от отца, старались обогатить его и затем передать по наследству сыну или кому-либо другому по своему желанию. Богатый князь делался и более сильным, пользуясь за деньги большим влиянием у хана. Так было с московским князем. Москва осталась в стороне от последних татарских погромов, в нее сбежались разоренные тверичи и суздальцы, ее князь богател и усиливался под покровительством хана, княжество постепенно приобретало первенство и главенство в северо-восточной Руси.
Но и эти разбогатевшие князья были беднее первых русских князей, которые были вместе с тем бродячими воинами и купцами. Русь обеднела еще и от половецких набегов и была окончательно разорена татарами. Внешняя торговля ее упала, внутренняя почти перестала существовать. Обедневшие князья ухватились за землю, которую обрабатывали руками беглецов, лишенных крова и имущества. Так создалось положение, при котором земледелие стало играть главную роль в стране, где почва и климатические условия благоприятствовали его развитию несравненно меньше, чем на благодатном юге. Прежде половцы и печенеги, а потом татары заняли южные степи и лесные полосы, переселенцы сосредоточили свою жизнь и деятельность на северо-востоке. На ряду с земледелием, развивались здесь и древние русские промыслы — рыболовство, бортничество и охота. Но пахари и земледельцы преобладали теперь над звероловами, рыболовами и бортниками.
Еще до татар многие беглецы, разоренные половцами, приходили на чужую землю и нанимались к землевладельцам, получая иногда плату за работу вперед. Такие земледельцы назывались наймитами или ролейными закупами. Татарское нашествие, конечно, увеличило количество безземельных, разоренных людей, нанимавшихся в работники к сохранившим свое благосостояние землевладельцам. С течением времени из таких полусвободных земледельцев образовался особый класс людей, получивший название крестьян. Крестьяне нанимались к князьям, боярам, духовенству или тоже к простым, но более зажиточным людям. За пользование землей и разными угодьями такие крестьяне пахали землю своих хозяев, косили для них, жали, рубили лес и даже строили им хоромы. Уплатив полученную ссуду, крестьянин мог уходить на другое место или обзаводиться своим хозяйством. Но уходы работников бывали подчас неудобны землевладельцам, потому со временем свобода крестьян была ограничена в этом отношении. Был установлен только один день в году, когда крестьянин мог уходить от своего хозяина. Это был день св. Юрия, или Юрьев день.
Чем разорительнее были татарские набеги, повторявшиеся при княжеских усобицах, тем многочисленнее делался класс безземельных крестьян и тем больше вследствие того выгод давало землевладение князьям, боярам и духовным лицам. Князья запахивали все большее и большее пространство земли и делались богатыми собственниками своих вотчин или княжеств. Они оплачивали службу своих бояр и дружинников землями, так как денег в казне на уплату жалованья не хватало. Таким образом увеличивалось количество бояр-землевлдцельцев. То же происходило и с духовенством. Прежняя десятая часть с доходов, уделяемая князьями на содержание духовенства, тоже заменилась теперь жалованьем земли. Таким образом скопились большие пространства земли в руках духовенства.
Вотчина удельного князя состояла из трех разрядов земель: земли дворцовые, черные и боярские или, вообще, земли частных владельцев. Доходы с дворцовых земель шли на содержание княжеского дворца. Земли эти обрабатывались княжескими холопами или отдавались в пользование крестьянам, обязанным поставлять за это на дворец установленное количество хлеба, сена, рыбы, подвод и т. п. С черных земель собирали оброк, они назывались оброчными и сдавались отдельным крестьянам или крестьянским обществам. Частные землевладельцы служили за землю при дворе князя, а также несли и ратную службу. В обороне города обязаны были принимать участие все, владевшие землей в уезде этого города.
Каждое удельное княжество делилось на уезды с центральным городом, а уезды на волости. Для суда и управления князья вручали уезды наместникам, а волости волостелям или тиунам. Наместники и тиуны делили между собой судебные дела, которые давали им доход. Важные дела о душегубстве, разбое или воровстве разбирал наместник во всем уезде. Он же ведал и мелкие дела и тяжбы в ближайших к центральному городу местностях. В уездах такие мелкие тяжбы предоставлялись для разбирательства тиунам и волостелям. При наместниках и волостелях состояли исполнительные чиновники — праветчики, доводчики, пристава, Подвойские. Все эти судьи и правители, крупные и мелкие, заботились не столько о поддержании общественного порядка, сколько о разных поборах в пользу свою и своего князя. Самые должности существовали скорее для кормления княжеских слуг, чем для заботы о нуждах общества. Чиновники брали за суд с населения и деньгами, и припасами, но судили небрежно и несправедливо. Сами наместники и волостели подлежали суду князя или особо уполномоченных на то бояр, называвшихся боярами введенными. В управлении личным хозяйством князя, его двором, ему помогали бояре, заведовавшие теми или другими отраслями хозяйства. Таковы были: дворский, ведавший всеми княжескими пахотными землями и всем населением, работавшим на них; затем путные бояре, в ведении которых находились разные угодья княжеских владений. Стольник управлял рыбными ловлями и рыболовами, ловчий — звериными «путиками» и звероловами, чашник — бортными угодьями и бортниками, конюший — ведавший княжеские конюшни. Все эти бояре были приближенными князя, с ними он совещался как о своих хозяйственных делах, так и о делах всего княжества. Эти приближенные князя и составляли его совет или думу.
Татары не вмешивались во внутренние распорядки русской жизни, они не только не затрагивали религии русских, но даже относились к ней и к духовенству с уважением, и при всем этом их близкое соседство и владычество не могло пройти без влияния на весь строй жизни Руси того времени. Не вмешиваясь в распри князей между собою, они не отказывали вместе с тем в помощи, более богатому, за деньги и пользовались каждым случаем поживиться от грабежа княжеских земель во время распрей. Их грубые, дикие нравы способствовали большему огрубению нравов русских, еще не окрепших в правилах христианского учения. Владимирский епископ Серапион, живший в конце XIII века, в своих многочисленных поучениях обличает народ в усилении языческих суеверий и князей в жестокости и отсутствии братской любви. Зверские казни, такие как выкалывание глаз, обрезывание ушей, носа, рук, вошли в обычай. Воровство и разбой развились повсеместно. Ивану Калите летописец ставит, между прочим, в заслугу то, что он очистил свое княжество от татей (воров). На пирах зачастую происходили смертоубийственные драки. Нельзя, конечно, всецело взваливать на татар это огрубение нравов, очевидно, почва для восприятия некоторых влияний дикого кочевого народа была слишком благоприятна.
В своих обличительных поучениях епископ Серапион указывает даже на некоторые преимущества татар в нравах и обычаях по сравнению с русскими. «Поганые, — говорит он, — хотя и не знают закона Божия, однако не убивают своих единоверцев, не грабят, не съедают завистью, не возводят клеветы, не крадут, не запираются в чужом. Никто из поганых не продаст брата своего; а если кого из них постигнет беда, то выкупят его и дадут на промысел; что находят, то в торгу заявляют».
Конечно, как Серапион, так и другие поучители XIII и XIV веков видят в порабощении русского народа и в его несчастиях кару Божью за его грехи и отступление от христианского вероучения. «Вы все еще не переменились, — говорит он своей пастве. — Каких только наказаний не приняли мы от Бога! Не пленена ли земля наша? Не взяты ли города наши? Не усеяли ли наши отцы и братья трупами землю? Не уведены ли жены и дети наши в плен? А кто остался в живых, не порабощены ли они на горькую работу от иноплеменников? Вот уже сорок лет продолжается это томление и мука!» «Села поросли сорною травой, — говорит он в другом поучении, — смирилось величие наше, погибла красота наша. Богатство, труд, земля — все достояние иноплеменных. Соседям нашим служим мы в поношение и стали предметом смеха для врагов наших».
Татары обирали Русь. С данью, или «выходом», как метко назвал ее летописец, уходили из Руси золото, серебро и драгоценности. Русь нищала, глохли едва принявшиеся ростки культуры и просвещения на этой почве обнищания и оскудения. Храмы, на которые отдавала избытки своих богатств Русь дотатарская, а главное, Киевская Русь первых веков христианства, были ограблены и разорены, новые не могли уже строиться с прежней пышностью и великолепием. Князья ушли в заботы об охранении остатков своего благосостояния и о мелочном скопидомстве и мало думали о чтении книг и просвещении как своем, так и своего народа. Даже среди духовенства, в этой колыбели образования и книжности древней Руси, редко встречались теперь более или менее просвещенные лица. Все это умственное и духовное оскудение русского общества в тяжелое, темное время татарщины несколько ослаблялось попадающими в Русь лучами света из других стран. Древние источники просвещения Византия, Болгария и Сербия продолжали влиять на Русь, хотя и не в прежней степени. Оттуда приходили разные сборники поучений и другие произведения духовной литературы. Византия продолжала поставлять живописцев и зодчих для украшения русских храмов. Прилив греческих и славянских рукописей стал особенно сильным с конца XIV века, когда ученые греки, болгары и сербы бежали из своей родины от турецкого насилия. На почве подражания иностранным образцам начала развиваться мало-помалу и своя русская литература. Появились жития святых, поучения, исторические сказания, описания разных стран. Последние составлялись со слов странников по чужим землям или ими самими. Наряду с историческими сказаниями продолжались и летописи в разных отдельных местностях. Так, до нашего времени дошел «Летописец Переяславля Суздальского», а один из епископов упоминает в своем «патерике» о «летописце старом ростовском». А с XIV века начинают уже появляться попытки «великого летописания», т. е. составления общерусского летописного свода. Затем, уже в начале XV века, появился «Владимирский Полихрон», первый вполне законченный общерусский летописный свод, составленный в канцелярии митрополита из разных сводов, местных летописей, хронологических сборников, произведений духовной литературы, грамот, посланий, юридических актов и произведений словесности.
До нашего времени дошел еще один небольшой отрывок одного исторического произведения, напоминающего отчасти по своему характеру литературный памятник XII века «Слово о полку Игореве». Как последнее повествовало о походе русских князей на половцев, так первое рассказывает о том, как случилось на Руси великое бедствие татарского владычества. Были и еще такого рода произведения, но они относятся уже к последующим временам, когда Москва была столицею Русского государства. Во Владимире было, как предполагают, составлено первое житие Александра Невского, с подробным описанием его погребения.
Русские митрополиты продолжали еще жить в оставленной князем столице Владимире. Даже близкий друг Калиты Петр переехал на жительство в Москву только в 1325 году, прожив до того двадцать лет во Владимире. Следующий митрополит окончательно утвердил свое пребывание в Москве, а затем была закрыта и владимирская епархия. Город Владимир был приписан к области московских митрополитов, потом находился в ведении Святейшего Синода. Отныне Владимир все больше и больше утрачивает свое прежнее значение. Только во второй половине XIV века мелькнула еще раз надежда у владимирских патриотов на новое возрождение Владимира как столицы. Один из ханов дал великое княжение суздальскому князю Дмитрию, помимо князя московского. Получив ярлык, он с торжеством въехал в забытую столицу и обещал жителям вернуть ей прежнюю славу и величие. Он надеялся пере-звать туда и митрополита, но бывший тогда в этом сане Алексей, благословив его на княжение, вернулся в Москву, не желая нарушать завет предшественника своего Петра. Новгородцы, не любившие властных князей московских, охотно приняли наместников князя суздальского. Но московские бояре воспользовались распрями между ханами в орде, выхлопотали ярлык для своего юного князя Дмитрия Ивановича (Донского), привели его с войском к Владимиру, откуда изгнали Дмитрия суздальского. Московский князь, исполнив в старой столице обряд вступления на княжеский престол, вернулся в Москву. После знаменитой Куликовской битвы, впервые пошатнувшей силу и могущество власти татар над Русью, северо-восточные княжества еще раз подверглись опустошительному татарскому нашествию. Не миновал при этом разорения и Владимир. В своем духовном завещании Дмитрий Донской признал великое княжение Владимирское, с его округом, наследственным достоянием московских князей, отказав его своему старшему сыну Василию.
При этом московском князе Владимир был лишен своего главного сокровища — чудотворной иконы Владимирской Божьей Матери. Это случилось во время нашествия татарского хана Тамерлана на Московское княжество (1395 г.). Московский князь Василий Дмитриевич встретил его с войском на берегу Оки. Желая воодушевить себя и войско в битве со страшным врагом, Василий послал в Москву к митрополиту Киприану, чтобы он распорядился о принесении чудотворной иконы из Владимира в Москву и отслужил молебен в присутствии граждан московских о ниспослании победы русскому воинству. По свидетельству летописца, икона была вынесена из владимирского собора в праздник Успения Пресвятой Богородицы: «Весь народ, малии и велиции, юнии и старии, мужи и жены и отроковицы и младенцы, ссущие млеко, на руках матерей своих, со слезами многими, далече шествие творяще, не могуще отлучитися таковаго утешения и заступления и скорыя помощи и надежды». Дальше летописец описывает торжественную встречу иконы в Москве и чудо, которое произошло в это самое время на поле битвы. Тамерлан, спавший в своем шатре, увидал во сне множество мужей в блестящих одеждах, с жезлами в руках, направляющихся к нему с горы, у подножия которой стоял он со своим войском. Над воинством этих мужей парила Дева, в лучезарном сиянии, окруженная сонмом ангелов с пламенными мечами. Дева приказала Тамерлану оставить Русскую землю, в противном случае грозила ему страшным наказанием и обратила на него свое небесное воинство с огненными мечами. Тамерлан отступил со своим войском, не начиная битвы.
Икона осталась в Москве к великой скорби владимирцев. Желая утешить их, князь прислал знаменитых тогда русских живописцев Даниила Иконникова и Андрея Рублева, приказав им возобновить фрески владимирского собора. На место унесенного в Москву образа Богоматери в соборе был поставлен другой, точный снимок с него, писанный митрополитом Петром. Так был украшен собор в 1408 году, а через четыре года он подвергался уже новой опасности опустошения и разорения. И снова злое дело не обошлось без помощи своих же братьев русских. По наущению нижегородского князя на Владимир внезапно напал ордынский царевич Тальм с многочисленной ратью, проведенной лесами нижегородским боярином. В городе не было даже и наместника, так что он был вполне беззащитен. Неприятели быстро овладели им, разграбили храмы и дома, истребили многих жителей. Главные сокровища Успенского собора были спрятаны ключарем его Патрикием, который не выдал места хранения, несмотря на страшные пытки врагов, которые пробили ему, в конце концов, ноги, продели в них веревку и так волочили его по улицам города, привязав к конскому хвосту.
После этого разорения как город, так и его собор долго оставались в полном оскудении, хотя во весь московский период нашей истории Владимир считался первопрестольным городом, потому неоднократно посещался великими князьями и царями. Через Владимирскую область проходила дорога в царство Казанское. Иван Грозный не раз посещал старую столицу, молился у гробниц предков перед покорением Казани и был там снова, возвращаясь из победоносного похода.
В XVII веке Успенский собор, по сообщениям летописи, был снова в страшном запустении, и даже птицы вили гнезда внутри его. Но и в этом пренебрежении, рассказывает летописец, святые угодники, почивающие в соборе, не забывали своего старого города. Одним из них был спасен Владимир от разорения литовцами в царствование Василия Ивановича Шуйского (1608 г.). В ночь, когда подступали враги к городу, сторожа заметили необыкновенный свет в храме. Войдя в собор, они увидели юношу в княжеском одеянии у гробницы князя Глеба. Во время совершения молебна у гробницы литовцы отступили от города, объятые внезапным страхом.
Из сохранившихся описей XVII и начала XVIII века видно, что Владимир был в это время бедным и малолюдным городом. Он, как и в древности, состоял из трех частей — Кремля, или печерного города, земляного города и ветшаного города. Со времени учреждения губерний при Петре I, Владимир, как незначительный городок, был приписан в качестве провинциального города к Московской губернии. Опустошительный пожар в 1719 году еще больше обездолил Владимир и надолго задержал его развитие. Только с половины XVIII века город начал расширяться и улучшаться. Императрица Елизавета восстановила Владимирскую епархию и основала духовную семинарию. Екатерина II была во Владимире на пути в Казань. Она обратила внимание на местные памятники старины и повелела восстановить благолепие Успенского собора и укрепить Золотые ворота, отпустив на это 15 тысяч рублей из государственных средств. В Успенском соборе был поставлен по ее повелению новый роскошный иконостас. На месте же, где она стояла во время молитвы, устроили балдахин над золоченым креслом, над которым была сделана следующая надпись:
«Россиян Мать, Казански страны посещая,
Екатерина имени сего вторая,
Пришла в сей древний град,
К отраде и утехе верных своих чад;
Бе жаром ревности к Царю Царей пылала
Пришед в Его сей дом на этом месте стала,
Чем веры истинной составила довод,
И как здесь спящих свято предков ее род,
Она молитвы к Богу приносила,
Потом сей храм великолепно украсила;
Затем на месте сем создан сей монумент,
Да ведают о том потомки поздних лет».
В 1778 году, по указу этой императрицы, Владимир был сделан главным городом Владимирского и Костромского наместничества, и наконец в 1796 году он стал губернским городом Владимирской губернии.
Теперешний Владимир ничем не отличается от большинства русских провинциальных городов, небольших, не особенно людных и в достаточной степени сохранивших свой патриархальный характер. Будучи центром промышленной губернии, Владимир не является промышленным торговым городом, в нем нет ни больших фабрик, ни заводов. С давних времен жители занимались садоводством, главным образом разведением вишен, и огородничеством. Последнее всегда особенно процветало. Капуста, огурцы, морковь, свекла, картофель целыми вагонами отправляются в Москву и другие города. Торговля в городе незначительная, многие предметы привозятся из Москвы. Не отличается Владимир и многочисленностью учебных заведений. В нем имеется только одна мужская гимназия, две женских, реальное училище и духовная семинария. Из новых зданий красивы музей и городская дума, выстроенные в русском стиле.
Общим внешним видом своим Владимир производит приятное и мирно успокаивающее впечатление. С живописной непринужденностью раскинулся он по берегу маленькой, сонной Клязьмы. Красиво высятся его старые соборы на холмах, опоясанных у подошвы лентой рельсового пути. Задумчиво смотрят они через белые стены Кремля вдаль, на зеленые, заклязьменские луга. Странным и чуждым настоящему обрывком чего-то цельного в древности являются Золотые ворота, с их тупыми круглыми башнями, среди больших каменных зданий современной архитектуры, на главной улице города. С ленивой грацией расположились на мягких изгибах холмов и валов сады и огороды, на зеленом фоне которых рельефно выделяются там и сям причудливые очертания старых церквей. Старое, уже отжившее или еще отживающее, гармонично переплетается везде с новым, с почтительной снисходительностью охраняющим его права на существование.
Материалом для составления истории Владимира служили следующие издания: «Россия» под ред. Семенова и Ламанского, т. I. Московская промышленная область. Уваров, «Меряне и их быт по курганным раскопкам». Полевой, «Русская история в памятниках быта». Як. Соловьев, «Памятники и предания Владимирской губ.». Рожков, «Обзор русской истории с социологической точки зрения». Рожков, «Город и деревня в русской истории». Ключевский, «Курс русской истории», т. I. Ключевский, «Боярская дума». Костомаров, «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Костомаров, «Начало единодержавия в древней Руси». Любавский, «Лекции по древней русской истории». Соловьев, «История России». Карамзин, «История государства Российского». Голубинский, «История русской церкви». Прот. А. Виноградов, «История кафедрального Успенского собора в губ. гор. Владимире». Прот. В. Косаткин, «Дмитриевский собор в губ. городе Владимире», и друг.