– Что там? – нетерпеливо спросила Филиппова, подойдя ближе и заглядывая в экран.
Прочитала. Ойкнула. И удивленно уставилась на Петра Петровича:
– То есть Ника – не человек?! Это программа, что ли? И мы с ней общались столько времени и ничего не заметили?
Иванцов-старший кивнул. И пояснил:
– Да, «Ника» – это промышленный робот, который преступники купили, чтобы выпускать больше подделок. Этот робот имеет голосовой интерфейс типа умного помощника в телефоне или в колонке. Возможности взаимодействия с внешним миром там сведены практически к нулю. Как видите, еще и глушилки связи были установлены. А многие слова – типа «помогите», «полиция» и прочие – были жестко заблокированы, чтобы никто из рабов-работников не мог вызвать помощь.
– Но кто-то смог? – опять спросила Лена, оглядываясь на изможденных заложников, которым медики помогали забраться в машины, аккуратно придерживая под руки.
– Да, этот седой мужчина – он бывший ученый. Он сумел запудрить мозги этой «Нике», чтобы она нашла эвристических специалистов, якобы чрезвычайно необходимых для разгадывания нетривиальных пространственно-производственных задач. Ну и так далее… И, насколько я понимаю, в результате он с ней даже… сдружился, как бы странно это ни звучало.
Лена шмыгнула носом. Затем еще. И снова. И тут словно плотину прорвало. Слезы, все это время упрямо сдерживаемые, хлынули настоящей рекой. Глаза Филипповой мгновенно опухли. Но при этом она почему-то осталась удивительно симпатичной.
– Спасибо вам, Пётр Петро-о-о… – сквозь плач выдавила она.
Не договорила. Слова застряли. Разрыдалась еще сильнее. Отвернулась. Зашарила по карманам. Иванцов-старший сунул ей в руку упаковку одноразовых бумажных платочков. И снова посерьезнел. И вновь жесткие морщины прорезали его щеки. Взяв Митю за плечо, он отвел его в сторону. Внимательно взглянул в глаза. И твердо произнес:
– Дмитрий, это не шутки. Это не игры. Не доводи ситуацию до крайности. Ты парень смекалистый…
Митя почувствовал, что его уши опять загорелись. В который раз за сегодня. Сохраняя максимально серьезное выражение лица, он изо всех старался выдержать взгляд Иванцова-старшего. Пару раз моргнул, но все равно старался. А тот продолжал:
– Ты парень смекалистый. Если видишь что-то подозрительное, то не геройствуй, а сообщи мне. Только по пустякам не дергай, конечно. За это можно и по шее получить. Впрочем, ты сегодня и так получишь, это я гарантирую.
Митя сглотнул. Но ответил твердо:
– Понял вас. Благодарю.
– Да ни черта ты не понял! Это тебе благодарность. Всем вам.
– За что? – опешил Митя.
– Понимаешь, поддельное лекарство, которое преступники хотели продать, особенно бракованная партия, – это же не просто водичка. Это ксилометазолин – сосудосуживающий препарат. Его разлили по бутылочкам без учета дозировки. Если дозировка маленькая, то лекарство просто не сработает. А если большая, то это смертельно опасно. Сосуды схлопнутся не только в носу, но и в мозге. И человек может умереть.
– Как это? Это же просто капли от насморка!
– Ты понял меня? – жестко спросил Иванцов-старший. – Это – лекарство!
– Что же это получается?
– Получается, что ваша логика, а также эта, как там ее… «эвристическая индукция»… В общем, все сработало. И сегодня вы спасли десятки жизней.
– Мы?!
– Но только попробуй зазнаться! И да, выволочку от родителей ты сегодня все равно получишь. Уж я прослежу! Еще вопросы есть?
– Да! То есть, так точно! Есть!
– Задавай один, самый важный!
Митя схватился за голову, пытаясь унять прыгающие мысли. Незаметно покосился на Петра Петровича. Брови нахмурены, губы сжаты, ноздри раздуваются. Похоже, запас добродушия на сегодня Иванцов-старший уже истратил до последней капли.
Но Митя все равно не смог сдержаться. И выпалил:
– А можно посмотреть на «Нику»?
Спросил – и сразу втянул голову в плечи в ожидании очередной отповеди. Но пауза затянулась.
А затем морщины на щеках Петра Петровича разгладились. Одобрительно взглянув на Митю, он хмыкнул. Кивнул каким-то своим мыслям. И уже спокойным голосом произнес:
– Только внутрь проходить не будем, чтобы лишних следов не оставлять. Отсюда заглянем.
И они заглянули. Через мутное стекло низкого подвального окна, расположенного возле входа, опустевшая подпольная лаборатория просматривалась почти наполовину.
Тусклый свет энергосберегающих ламп. Вывороченная дверь. Кирпичные стены с облупившейся штукатуркой. Грязный бетонный пол.
И странное устройство в углу – изогнутая дугой столешница, установленная на двух массивных тумбах из некогда белоснежного пластика. Тумбы эти непрерывно перемигивались разноцветными огоньками и индикаторами. В левой гудел встроенный 3D-принтер, прикрытый стеклянной дверцей. Из правой поднимались кверху хитроумные манипуляторы, сжимающие пробирки и реторты с разноцветными жидкостями.
На уголке – блестящая медная табличка с надписью «НИКА» и еще какими-то буковками поменьше, не разобрать.
По краям столешницы, сделанной из полированного металла, ровными рядами выстроились подсвеченные кнопки и миниатюрные дисплеи. На некоторых однообразно пульсировали какие-то графики.
Гудение стихло. Стеклянная дверца открылась, и из левой тумбы выехала партия новых пластиковых бутылочек. И в разгромленной подпольной лаборатории, заляпанной потеками химикатов и заваленной мусором, раздался мелодичный женский голос:
– Я готова к выполнению новых задач.
Голос этот, хоть и приглушенный грязным стеклом, Митя услышал вполне отчетливо. И в наступившей тишине неожиданно для себя почувствовал, как что-то защемило в груди. Остро нахлынуло ощущение неправильности, несуразности, неразумности происходящего.
Тихо-тихо, будто опасаясь, что «Ника» услышит, он спросил:
– А что с ней дальше будет?
Иванцов-старший пожал плечами.
– Отключат и на склад вещдоков отправят. Или сбросят до заводских настроек и отдадут на какое-нибудь производство. Или на запчасти разберут.
Снова наступила тишина.
Крякнув, Пётр Петрович распрямился. С наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух. Кивнул в сторону Лены, утирающей слезы, сидя на старой покрышке.
– Ладно, пойдем, Дмитрий как-там-тебя-по-батюшке. Есть еще дела.
– Да-да, я сейчас.
Митя оглянулся, кивнул. Затем приложил ладонь к пыльному стеклу. И еле слышно прошептал:
– Прощай, Ника! Прощай!