Он на минуту остановился, чувствуя, как от волнения к горлу подкатывает ком. От ближайших окопов доносился звучный голос Константина Шавелло, читавшего ту же самую листовку.
— «Храбрые солдаты! — читал он нараспев. — Призываем вас к выполнению этой боевой задачи со свойственной вам решительностью и умением, с честью и славой». С честью и славой, — повторил Шавелло и добавил от себя: — Вот как нам, гражданам Польши, русский маршал пишет: «От вас зависит, чтобы стремительным ударом прорвать последние оборонительные рубежи врага и разгромить его. Вперед, на Берлин!»
Кос взглянул на часы — стрелка приближалась к трем часам двадцати минутам, — а затем долго смотрел на членов своего экипажа, не слыша слов сержанта Шавелло…
Холод все сильнее сдавливал виски. Окружавшая тишина вызывала нетерпение. Первая команда «Огонь!» — а затем вспышка и гул залпов принесли облегчение. Стремительно нарастал ураган выстрелов, криков, взрывов. И тогда Кос рукой подал команду «К машине!».
Танк с цифрой 102 на башне вышел на откос и остановился у пограничного столба с белым орлом на красно-оранжевом фоне, с орлом, который рвался в полет с вершины грузинской горы. Танк открыл огонь по другому берегу Одера, где частые разрывы покрывали низинные, изрытые окопами поля и неровные скаты насыпей. Укороченный ствол пушки изменил внешний вид танка, и неосведомленный человек мог бы подумать, что это оружие нового образца.
Из окопов, из леса, окружавшего танк, стали выбегать солдаты. Сержант Шавелло, постучав прикладом по броне, крикнул в сторону открытого верхнего люка:
— Танкисты, давайте с нами!
По крутому склону пехота скатилась вниз, а за нею, разрезая песок, словно корабль воду, двинулся танк. Химики прикрыли реку дымовой завесой, и при ясном уже свете дня видны были люди, бредущие по пояс, по грудь в клубах все сгущающегося дыма.
Дым прикрывал и «Рыжего». Янек, высунувшись из башни, подсказывал водителю, который почти ничего не видел:
— Влево. Еще чуть-чуть… Хорошо. Тише… Стоп!
— Готово. Малый вперед! — кричал сапер с парома.
— Вперед! — повторил Кос.
Офицер, руководивший переправой, пятился назад и руками показывал, какую гусеницу привести в движение, какой притормозить. Сквозь дым было видно лишь его грудь, голову и руки. По скрипу бревен экипаж «Рыжего» определил, что танк взошел на помост, а по плавному покачиванию, что они уже на пароме. Когда Саакашвили выключил двигатель, танкисты услышали плеск воды.
— Давай, давай! — кричал сапер.
Резкое тарахтение моторок доносилось сквозь стихающий уже грохот артподготовки. Паром дрогнул, от помоста поплыла башня, окруженная нечеткими фигурами саперов и пехотинцев.
С противоположного берега долетели первые снаряды неподавленной немецкой батареи. Разрывы всколыхнули берег, воду, прорвали дымовую завесу. Паром начало сильно качать.
— Все еще бьют, — заметил Густлик, разглядывая берег в перископ.
— Вслепую бьют, — ответил Кос.
— Глаза болят от дыма, и в горле першит, — пожаловался Григорий. — Вам наверху легче.
— Так иди сюда. Пока плывем, тебе все равно нечего там делать. И Томаша забери.
— Я не пойду, — заявил Черешняк. — Дым как дым…
Они втроем стояли у перископов, глядя на желтоватые клубы дыма, медленно плывущие над рекой. На противоположном берегу теперь уже только изредка гремели разрывы. Неожиданно они выплыли из густой завесы дыма. С моторных лодок, тянувших паром, застрочили ручные пулеметы и начали поливать немецкие окопы длинными очередями.
Окопы молчали, но из бункера, построенного в береговой дамбе, блеснул огонь орудия, стрелявшего прямой наводкой. Танкисты не услышали даже свиста снаряда — волной первого взрыва перевернуло одну из буксирующих лодок. Секунду спустя «Рыжий» дал ответный выстрел. Расчет был неточен: снаряд не долетел, взметнув вверх фонтан прибрежной грязи и песка.
Второй снаряд из бункера разорвался у парома — осколки пробили левый борт моторки, буксирующий трос ослаб и провис, лодка начала погружаться в воду.
Следующие два снаряда Кос всадил прямо в бункер, вверх взлетели искореженные бревна.
Паром, лишенный тяги, начал медленно разворачиваться, силой отдачи после выстрелов его опять отнесло в полосу дыма. Танкисты услышали голос сержанта Шавелло и увидели, что пехотинцы сбрасывают на воду резиновые понтоны и самодельные плоты и под прикрытием огня танка гребут что есть силы к западному берегу.
Оставшись одни, танкисты дали еще несколько очередей из пулемета и послали на берег шесть или семь осколочных снарядов. Видно было, как пехотинцы на подручных средствах добрались до мелководья, как бегут они по колено в воде, ведя огонь из автоматов. Потом все опять окутало дымом.
В густом облаке дыма течение уносило паром с танком, медленно разворачивая его. Треск очередей вступившего в бой десанта постепенно стихал.
— Так нас и к Гданьску отнесет, — неожиданно сказал Томаш и рассмеялся собственной шутке.
— Скорее, к Щецину, — буркнул Кос и приказал: — Проверь, Густлик, что там, на пароме.
Елень открыл люк, спрыгнул с брони и, обойдя танк кругом, заглянул в понтоны.
— Никого, — доложил он высунувшемуся из башни Косу. — Вот нашел два багра. — Он показал два шеста с железными наконечниками.
На паром соскочили Янек и Григорий. Через передний люк вылезли Томаш и Шарик.
— Вынесет нас из дыма прямо под пушки — и поджарят, как барашка. Лучшей цели не придумаешь, — заметил Саакашвили.
— Река поворачивает, течение может прибить нас к берегу, — размышлял вслух Кос.
— К фрицам, — вставил Густлик.
— Лишь бы пристать. Или нам удастся замаскироваться, или… Так просто они нас не возьмут. Ищите дно.
Томаш и Густлик встали на понтонах, опуская багры в воду.
— Есть, — тихо сказал Черешняк, стараясь затормозить движение парома.
— Держу, — ответил ему Густлик. — Дно…
Поочередно нащупывая дно и упираясь в борт понтона, они направляли паром на мелководье.
— Слева приближается берег, — шепнул Елень. — Это не наш.
— Будет наш, — заверил Янек. — У нас все равно нет выбора. Подтащим? — обратился он к Григорию.
Они сложили около гусениц автоматы, сбросили сапоги и куртки. Один за другим, тут же у борта, соскочили в воду. Бредя по грудь в воде, они ухватились за оборванные тросы. Шарик с минуту крутился на пароме, потом прыгнул в воду и поплыл вслед за своим хозяином.
Не прошло и минуты, как командир и механик уже вышли на мель и, таща за собой, словно бурлаки, паром, начали шаг за шагом приближаться к виднеющимся сквозь дым зарослям.
— Ивняк густой, как лес, — сказал Янек, тяжело дыша. — Может, прикроет.
Он оглянулся на паром и понял, что надежды его не оправдались: из кустов, окружавших заливчик, выскакивали солдаты в пятнистых маскировочных куртках и незаметно для Томаша и Густлика, склонившихся с баграми у борта, прыгали на паром.
— Немцы! — крикнул предостерегающе Кос.
Вместе с Григорием он бросился по воде обратно к парому, на котором они оставили оружие. Рядом плыл Шарик. На их глазах разыгрался бой.
Услышав возглас Коса, Густлик обернулся и одним ударом багра сбил с ног двух первых немцев. Третьего Томаш столкнул в воду. Елень потянулся за автоматом, закинутым за спину, Черешняк — за винтовкой, стоящей у танка, но немцы их опередили. Удар, еще удар, удар прикладом — и они упали, сваленные с ног, на помост.
В сторону стоящих по грудь в воде Коса и Саакашвили повернулись дула автоматов.
— Ком, ком хер!25 — кричал им унтер-фельдфебель.
— О, ви грос зинд ди польняше фише26, — смеялся другой над мокрыми и безоружными танкистами.
Пока немцы покрикивали, Янек тихо приказал плывущей рядом овчарке:
— Домой, Шарик, Марусю ищи… Пошел…
Немцы подняли с помоста Еленя и Черешняка со связанными руками. Из воды вытащили Коса и Саакашвили и тоже связали им руки.
А тем временем Шарик нырнул между понтонами под паром, вынырнул с другой его стороны и, мерно загребая лапами, поплыл через реку, окутанную дымом. Уши он прижал к голове, а морду держал высоко над волнами.
Прошло довольно много времени, пока немцы сообразили, что собака исчезла.
— Во ист дер хунд, ду, во ист дайн…27
Лязгнул взведенный затвор автомата, очередь полоснула по воде у самой морды Шарика.
— Варте маль28. — Унтер-фельдфебель остановил неудачливого стрелка и, приложив к плечу винтовку Томаша, тщательно прицелился.
— Из моей? — возмутился Черешняк и, изловчившись, ударил фрица ногой под колено. Раздался выстрел, пуля пошла высоко в небо. Немец встал и, показывая на едва заметную в дыму голову собаки, приказал:
— Фойер!
Затрещали частые очереди, а унтер-фельдфебель подошел к Томашу и со всего размаха ударил его кулаком по лицу.
3. Атака на смерть
К югу от Костшина Одер очень похож на Вислу под Грудзендзем. Перемешали в нем свои холодные от тающих в Судетах снегов воды не только обе Нейсе, Быстшица и Бубр, не только Мала-Панев, которая берет свое начало южнее Ченстохова, и Барыч, стекающий с Тшебницких высот, но и Варта с Нотецом, вобравшие в себя воды южной части Поморского приозерья, Куяв, Земли Любушской и широкой Велькопольской низменности, вплоть до самых истоков на Краковско-Ченстоховском плоскогорье. Медленно несет Одер к морю свои воды, собрав их почти с половины территории Польши. Его волны удерживают большие корабли. А ширина реки такова, что ласточки не сразу пускают своих птенцов перелетать на противоположный берег.
Когда Шарик получил от Янека приказ вернуться, он еще не знал, какой длинный путь ему предстоит, — противоположный берег был затянут дымом. Одно он только понимал: случилось несчастье, нужно голову держать низко над водой и прижать уши. Услышав всплески от пуль первой очереди, он приналег изо всех сил, стал часто менять направление. Конечно, вода это не луг или лес, здесь не замаскируешься… Первая пуля просвистела высоко над головой. Раздались еще две длинные очереди: одна легла правее, другая — левее. Потом Шарик сразу нырнул в густую пелену желтоватого