, «занятый» Катуковым, а прибыть вовремя.
На улице ничего не напоминало село – ни криков петуха, ни коровьего мычания, ни ударов топора, разваливавшего полено.
Не осталось в Грушевке ни местных, ни оккупантов, сплошь временные жители, зенитчики да танкисты.
На просторном, заснеженном майдане, куда выходило крыльцо сельсовета, стоял грузовик с кунгом, над которым была поднята огромная антенна. Она медленно вращалась, посылая радиосигналы, и было заметно напряжение среди зенитчиков. ЗСУ с 37-миллиметровыми спарками прогревали моторы, а некоторые уже трогались, занимая позиции.
Мимо шустро пробегал пэвэошник, Геша окликнул его:
– Учебная тревога?
– Боевая, товарищ подполковник! Бомбовозы идут!
– На Киев?
– Ага!
Репнин только головой покачал. В «родимом» будущем он не слишком жаловал историю, не учил ее в школе, а во взрослой жизни тем более не обращался. Зато его дед полжизни собирал книги про разведчиков и военные мемуары.
Вот из них-то Геша и черпал свои познания. Фронтовики, сержанты и генералы, они по-разному умели писать – у кого-то получалось получше, у кого-то выходила скучная мешанина цифр и направлений. Но даже они порой не выдерживали и начинали говорить от себя, просто, без прикрас рассказывая о фронтовом житье-бытье, о победах и поражениях.
Трудно было тогда, очень трудно. Страна надрывалась, из последних сил строя танки и самолеты, посылая в бой новых и новых солдат.
Сейчас, в общем-то, полегче. Репнин никогда не придавал особого значения технологиям, считая, что главное на войне – стратегический талант командования и умения солдат. Хотя это его мнение было ошибочным. Одно дело – командовать «тридцатьчетверками», и совсем другое – «сороктройками». Всего-то цифры в модели танка переставлены, а различия более чем глубоки.
«Т-34Т», «КВ-1М», «Т-43», «ИС-2» и «ИС-3» – это же отличные танки, лучшие в мире! Сколько они жизней сохранили, а какого чих-пыху задали «Тиграм» с «Пантерами» и прочему фашистскому зверью!
Разве ты что-нибудь выдал иное, товарищ Репнин, кроме как чертежи модернизированной «тридцатьчетверки»? Ну, еще идей всяких подкинул – те легли, как проросшие семена в хорошо унавоженную почву. Конструкторы мигом их подхватили, развили, использовали.
И ведь ты никуда больше не совался, Геннадий Эдуардович, ни в какую политику, не вещал, как пророк, о грядущем негативе. Просто воевал да немного подталкивал танковую промышленность, пользуясь благорасположением Сталина.
И посмотри, что получилось: блокада Ленинграда снята на год раньше, многих «котлов» не случилось, и до Волги немцы не дошли – здешним Сталинградом стал Цимлянск.
Ты, Геннадий Эдуардович, своим скромным вкладом спас несколько миллионов солдат и офицеров, тысячи танков и самолетов. И наоборот, обеспечил вермахту колоссальные потери.
Вот, так и просишься на постамент, товарищ Репнин!
Геша усмехнулся. Он, конечно, гордился своей тайной помощью родной стране, но больше просто радовался победам.
Удивительное дело – эта война подобна той, что памятна ему. Даты почти сходятся, но это именно похожесть, поскольку новый 44-й начинается почти одинаково со «старым», с тем, что уже был, хотя лишь один Геша знает о том, что и как было «в прошлой жизни». Для всех остальных бытующая ныне реальность – единственно возможная.
Этот 1944 год будет таким же – и совсем другим. Красная Армия наступает ныне, сохранив гораздо больше опытных бойцов. Немцам удалось выбить или пленить куда меньше личного состава, да и техники сберегли куда больше. А что тут поразительного?
Биться на Курской дуге с «тридцатьчетверками» против «Тигров» или выставить «Т-43», способные оторвать хвост немецким «кошкам»? Есть же разница!
– Воздушная тревога!
Задрав голову, Репнин оглядел небо. По западному окоему ничего не просматривалось, но зенитчикам виднее – локаторы П-3А обнаруживали самолеты противника за сто тридцать километров.
ЗСУ, взревывая моторами и лязгая гусеницами, расползались в стороны, занимая позиции.
Минут через десять на западе прорисовались темные точки. Они медленно вырастали, и вот уже мерный гул моторов наплыл, пуская мурашки по коже.
Геша усмехнулся. Страха не было, только интерес – как зэсэушники справятся с бомбовозами?
Три девятки «Юнкерсов-88» шли на Киев. «Мессершмитты» прикрывали их.
Эта вылазка люфтваффе была стратегией отчаяния – всякий разумный человек понимал, что Германия проиграла войну и все разговоры о победе немецкого оружия – это именно разговоры, пустая болтовня.
– Чего ж они не стреляют? – Борзых аж пританцовывал от нетерпения.
– Если бить издали, те и отвернуть могут, – объяснил бывалый Иваныч. – Эх, Санька-Ванька, ума совсем нет!
Едва первая девятка «Юнкерсов» показалась над Грушевкой, ЗСУ-37 ударили короткими, но весьма емкими очередями. Частые выстрелы оглушали, но Репнин, едва прижав ладони к ушам, тотчас же отнял их, чтобы сделать жест: «Йес!»
Сразу два немецких бомбардировщика словно лопнули в вышине – огонь и дым прорвали их фюзеляжи, и самолеты посыпались вниз. У ведущего девятки отвалилось крыло, и «Юнкерс» полетел к земле, как семечко клена. Четвертому оторвало хвост, пятый разломился в воздухе, а шестой промешкал и не уберегся – врезался в подбитого собрата. Промерзший чернозем унавозили оба.
Чертя по небу траурные шлейфы, рухнули два «мессера». И тогда среди бомбардировщиков начался разброд – «Юнкерсы» поворачивали на юг и на север, сбрасывали бомбы, чтобы облегчиться, и пытались удрать. Не тут-то было – ЗСУ-37 продолжали выдавать очереди, терзая самолеты.
Не все бомберы думали о бегстве – три или четыре «Юнкерса» сгруппировались и стали бомбить позиции зенитчиков. Одну ЗСУ накрыло бомбовым ударом, но за товарищей сразу же отомстили соседи – «виновный» самолет попал под перекрестный огонь и развалился в воздухе.
– Наши летят!
Репнин обернулся в сторону востока – оттуда приближалась группа «Ла-7». Авиапушки заговорили сразу, пуская дымные трассеры. Одной из «лавочек» сильно не повезло, но четырем «мессерам» пришлось куда хуже.
Летчики-истребители действовали грамотно – отогнали «Мессершмитты» и занялись ими, оставляя «Юнкерсы» на убой. Раза два с бомбардировщиков дотянулись пулеметные очереди до земли, без толку разумеется, зато с земли до бомберов пальба шла куда более результативная.
Около шести «Юнкерсов» все-таки ушло. Правда, за двумя из них стелился серый шлейф – это сеялось топливо из пробитых бензобаков. Долетят ли? Это вряд ли.
– А вас сюда никто не звал! – злорадно выкрикнул Борзых, словно читая мысли Репнина.
– По машинам!
Новый приказ несколько изменил общее направление, в котором наступала 1-я танковая армия Катукова – уже не на запад, а на юго-запад, чуть ли не на юг. В Молдавию и дальше.
Поворот дал бригаде пару спокойных дней – дорога, по которой шли танки, являлась, по сути, рокадной.
Свернув с шоссе, по которому шли красноармейские колонны, танк Репнина выбрался на проселок, безлюдный, хотя и наезженный.
– А ну-ка, Иваныч, тормозни.
Мехвод тормознул. Геша выглянул из люка. Справа был лог, бугристо переметенный снегом. Репнин не поленился вылезти из танка и обошел его – у самой дороги из снега торчала голая желтая ступня.
Так вот что за бугорки припорошил утренний снежок!
Танкисты вылезали и подходили к кладбищу без могил и крестов.
Услыхав русскую речь, из кустов вылезли двое малышей – грязные, в каком-то фантастическом тряпье, дрожащие от холода и страха.
Мальчонка лет семи, глотая слова, заикаясь, рассказал, как вчера немцы согнали всех, кто остался в деревне, сюда, и – из пулемета.
– Маманя – тоже здесь, – шмыгнул пацаненок носом. – Мы с сестренкой тут были, все видели, ночью в ивняке прятались…
– Товарищ подполковник… – это Капотов с термосом.
– Напои, напои… – покивал Репнин.
Ребятишки, обжигаясь горячим чаем, пили и пили, утоляя жажду, прогоняя холод.
Неожиданно Геша разобрал новый звук – от шоссе приближалось несколько Б-4, между которыми мелькал генеральский «Бантам». Катуков?
Предчувствие Репнина не обмануло. «Бантам», прозванный солдатами «Бантиком», подъехал и резко затормозил. Брезентовый верх не слишком утеплял кузов, поэтому командующий 1-й танковой армией ни полушубка, ни папахи не снимал.
– Здорово, гвардейцы! – поприветствовал Катуков танкистов. – Чего стоим?
– Да тут… это… – мрачно выговорил Полянский и показал в сторону лога.
Катуков прошелся, и Репнин увидел, как судорога стянула лицо генерала. Коротко выматерившись, командарм развернулся и тут заметил детей. Даже спрашивать не стал, глянул на Капотова, а тот засуетился, стал оправдываться:
– Да вот, товарищ генерал-полковник, фашисты мамку ихнюю расстреляли…
Катуков жестом остановил танкиста и подозвал к себе капитана с бэтээра. Указав на детишек, приказал:
– В кабину, пусть отогреются. И накормить!
– Есть!
Усатый старшина мигом подхватил худенькую девчушку, капитан взял на руки мальчика, и оба трусцой поспешили исполнить приказ.
– Мы им и это припомним, – выговорил командарм, хмуро оглядывая лог. Вздохнув, он сказал: – В принципе, я вас и искал, Дмитрий Федорович. Бурда уже в курсе…
Поманив Репнина за собою, Катуков отошел подальше и пристально посмотрел на Гешу. Улыбнулся и сказал:
– Знаете, Дмитрий Федорович, я очень рад, что товарищ Сталин именно вас сделал своим доверенным, что ли…
– Да я ничего такого…
– Знаю, – оборвал его генерал-полковник. – Все знаю. Вы просто говорите правду. Поверьте, Иосиф Виссарионович не от всякого примет истину, а лишь от тех, кому доверяет. Я это все к чему? Кое-кто в Генштабе ворчит, а лично я радуюсь – планы наступления серьезно откорректированы, на чем настоял товарищ Сталин. И не в последнюю очередь после разговора с вами, Дмитрий Федорович. Иосиф Виссарионович сам упомянул об этом… Происходит что-то серьезное – отношения с англичанами заморожены, а вот с американцами… Говорят, весной товарищ Сталин будет встречаться с президентом Рузвельтом. Один на один.