**
В «Железный перстень» вошли стихотворения, относящиеся примерно к периоду от начала Европейской войны до 1922 года, и, рядом с ними, некоторое количество стихотворений из предшествующего, уже давно разошедшегося сборника «Летучий Голландец»[103].
I. В ПОЛЯХ ДУШИ[104]
ЖЕЛЕЗНЫЙ ПЕРСТЕНЬ
Приветствую тебя, железный перстень мой.
Судьба опять тебя мне возвратила.
Мы виделись не раз, старинный друг, с тобой,
Моя рука тебя носила.
Сподвижник Готфрида, суровый паладин,
Я знал тебя у стен Ерусалима.
Я пал тогда в бою, и видел ты один,
Как в пене конь мой мчался мимо.
Ты сорван был с меня неверного рукой
И сохранён, как память боевая,
И мерила, смеясь, тебя на пальчик свой
В гареме пленница младая.
И вновь, в стране другой, за сладостную трель
Под говор струн, у замковой ограды
Тебя я получил, влюблённый менестрель,
В залог пленительной награды.
Ты помнишь, в ту же ночь, под стрельчатым окном
Ты видел блеск ревнивого кинжала
И слышал краткий стон, и по тебе потом
Струя горячая бежала.
О, сколько разных рук и сколько разных чар
Ты всё менял, холодный и послушный,
Пока однажды мне случайный антиквар
Тебя не продал, равнодушный.
С тех пор, что ты на мне, я чую каждый час
Твою в столетьях скованную силу.
Ты мой, железный друг! Ты мой в последний раз,
И ты со мной уйдёшь в могилу.
ВЕТРА ВОЙ
«А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах».
Ветра вой! О чём он плачет?
Что протяжный голос значит?
Иль он значит, что отныне никогда не вспыхнет свет?
Мне поёт про тёмный рок он,
И стучится в стёкла окон
Призрак той, кого любил я, призрак той, которой нет.
В нашем доме всё, как было,
Милый образ сохранило.
Глубь зеркал таит виденья белых плеч и стройных рук.
Лишь она, с кем был одно я,
В час тоски и в страстном зное, —
Только шорох, только шелест, только ветра в ставни стук.
Знаю я, твой дух томится,
Как испуганная птица,
Увлекаемая вихрем в даль ночного бытия,
И терзается, и стонет,
Что любимый не догонит,
Что тебя в пустыне вечной никогда не встречу я.
Мне твердят: себя смири ты,
Все пути ещё открыты.
Только как пути без цели, без надежд и без огня?
Прочь, бесплодное витийство!
Грех иль нет самоубийство,
В путь последний не пойдёшь ты одинокий, без меня.
Дальний стон! Я знаю, чей ты.
Пусть поют земные флейты,
Пусть цветы земного мая мне вослед звенят: живи!
Я иду, чтоб в вечном мраке
Лёгким блеском вспыхнул факел,
Факел верной, факел ясной, факел радостной любви.
БАНКИР
С. Birch-Crisp
В столице стерлингов, в угрюмо-душном Сити,
Где в узких улицах неярок солнца свет,
В одном из низеньких домов на Риджент-Стрите
Смущённый, я входил в твой тесный кабинет.
Ряды расчётных книг, ресконтро и гроссбухи,
В чьих цифрах тысяч душ запечатлелся плен…
И мнилось, под стеклом в ловушке бьются мухи,
Докучливо кружа среди прозрачных стен.
Известий биржевых белеющую ленту,
Стуча, струил в углу бессменный телеграф.
Иероглифы цен… Гаити… Нобель… Рента…
Бразильские листы и рудники Эль-Гаф.
Весь в чёрном, ты с лицом, застывшим, словно маска,
Сидел, облокотясь на старый тёмный стол,
И ни одна в лице не трепетала краска,
И ни на миг огонь во взгляде не прошёл.
И весь ты был отлит как будто бы из стали,
А голос твой, как бой часов издалека.
Вдруг, на краю стола, в изогнутой эмали,
Мне бросились в глаза два бледные цветка.
Как! Значит, был и ты ликующим ребёнком.
Как! Значит, знал и ты и шум, и крик, и смех,
И плакал на траве над выпавшим щеглёнком,
И Богу поверял твой первый детский трех.
О, сколько долгих лет слепой, бездушной силе
Пришлось тебя ломать, и унижать, и гнуть,
Чтоб люди навсегда тебя ожесточили
И облекли в гранит твой беспощадный путь.
И молча я смотрел… Но был ты весь из стали,
И голос твой, как бой часов издалека…
А в тонком хрустале тихонько умирали,
Роняя лепестки, два бледные цветка.
ПРИЗРАК ДОН ЖУАНА
Меж алых роз мой ветхий саркофаг,
Но в старом камне позолоты блески.
Сюда доносится бряцанье шпаг
И женский смех на дальнем перекрестке.
Канцоны о любви мой нежат слух,
Сливаяся вдали с напевом струнным.
Стою, изящный и печальный дух,
Над мраморной плитой в потоке лунном.
Идут… Она и он… Назло годам
Речам любви внимаю чутким ухом.
Я не люблю пугать прекрасных дам
И предпочту мерещиться старухам.
У своего креста, в пяти шагах,
Стоит, склоняясь вежливо, но смело,
Как я, давно умерший Лепорелло
С почтительной улыбкой на губах.
А в стороне суровый Командор,
Теперь бессильный, гневно хмурит брови.
Старик ревнив и с тех далёких пор
Не позабыл о мести и о крови.
Коснулся розы лёгкий ветерок
И лепестки дрожат благоуханны.
Раскрылся влажный, млеющий цветок.
О, давний сон! О, губы Донны Анны!
ВОЖАТЫЙ
Ты замолчала, тиха и безгневна.
Солнце палит. Золотится песок.
Это твой город, твой город, царевна!
Час торжества твоего недалёк.
Видишь, то башни, то мраморы зданий
Нам открывает, волнуясь, туман.
Завтра исчезну, как призрак, в тумане.
Нынче я твой и веду караван.
Звонки звонки у двугорбых верблюдов,
Бег их колышет твой пёстрый завес,
Дали сожжённой земли Иегудов
Скоро сменит пышнолиственный лес.
Завтра тебя поутру не встревожит
Жалобным воем пустынный шакал.
Ждёт тебя пурпур и золото ложа,
Пышность и блеск разукрашенных зал.
В чашу бассейна спадая напевно,
Будет журчать без конца водомёт,
Будет жених твой… Ты плачешь, царевна?
Плакать не надо! Что было, пройдёт.
Было ли, нет ли, я только вожатый.
Мало ль что снится средь жёлтых песков.
Ты эти сны навсегда запечатай,
Кинь их для новых, для царственных снов.
Долог был путь в раскалённой пустыне.
Много забытых осталось в пути.
Всё это было, чтоб снова отныне
В блеске венца ты могла расцвести.
Смеет ли раб, награждаемый златом,
Жаждать иных, недоступных наград?
Завтра останусь, как прежде, вожатым,
Завтра наденешь твой царский наряд.
Ты молчалива, тиха и безгневна,
Взор отуманен, как в росах заря.
Сон мой окончен. Прости же, царевна!
Слёзы отри, чтобы встретить царя.
ВАРЯГ
Я — варяг, а ты царевна.
Мимо стражи в тронный зал
Ты проходишь ежедневно
В колыханьях опахал.
На златом твоём наряде
Шиты гроздья алых роз.
Я в твоём читаю взгляде
И томленье, и вопрос.
Что ни день, ты всё печальней,
Гнев и боль в твоих глазах.
У твоей опочивальни
Я не стану на часах.
Знаю, стан твой так же гибок,
Знаю, грудь твоя стройна,
Но печаль твоих улыбок
Надо мною не сильна.
Я твои изведал ковы.
Хмель и плен — любовь твоя.
Чем сильней куёшь оковы,
Тем сильней восстану я.
Византия верит тайнам,
Волхованиям и снам.
Только миг, лишь миг случайный
Я упал к твоим ногам.
Свежий ветер веет с моря,
Полнит крылья парусам.
Ни за ласки, ни за горе
Я свободы не отдам.
Я уйду к иному чуду,
Вновь отважный и ничей,
Но, клянусь, не позабуду
Сладкий яд твоих ночей.
И в стране моей суровой
Я навеки затаю
Эти слёзы, эти зовы,
Тайну гордую твою.
Я иду. Наутро снова,
Твой свершая царский путь,
Где был я, заметь другого,
Чуть вздохни и позабудь.
ЛЕСНОЙ КЛЮЧ
Храм лесной из тысячи колонн.
Тишина… Ни шелеста, ни крика…
Как убрус у праздничных икон,
На широких листьях ежевика.
Запах смол, целебный и густой,
Сладко пахнет молодая мята,
Меж стволами пылью золотой
Пламенеют полосы заката.
У корней прозрачный, как роса,
Плещет ключ, иконой осенённый,
Тёмный Спас склонил к воде глаза,
Плачут струи сладостно и сонно.
Плачь и ты! И в междуствольной мгле
Всё, чем жил и чем ты был волнуем,
Расскажи, прильнув, сырой земле
И очистись вечным поцелуем.
ЛИТОВСКИЕ ПАРКИ
Литовских парков тихие аллеи,
Где я познал так много тайных дум,
Через года всё ближе, всё яснее
Ко мне доходит ваш спокойный шум,
Литовских парков тихие аллеи.
Червонный лист на гравии дорог,
На белых клёнах солнечные пятна,
На старых камнях пожелтевший мох, —
Их речь душе опять так больно внятна.
Червонный лист на гравии дорог…
Гранаты след на мраморе фонтана,
Молчит оскал покинутых траншей,
Ещё зияет, не сомкнувшись, рана,
Ещё далёко до счастливых дней.
Гранаты след на мраморе фонтана…
О, верьте! И для вас весна придёт,
И будут сумерки благоуханны,
И белые резвиться будут панны,
Сплетая рук жемчужный хоровод.
О, верьте! И для вас весна придёт.
В ТИШИ
Опять, опять в тиши дубравной,
Себя от мира утая,
Внимаю ропот своенравный
Серебропенного ручья.
Вдали — порок, вдали — герои,
Вдали всё то, чем жизнь шумна,
Здесь горьким ароматом хвои
Меня объяла тишина.
Померкнул блеск людских скрижалей,
Не надо слов, не надо книг,
И в вечных очертаньях далей
Опять я вижу Вечный Лик.
КРАСНЫЙ ПЛАЩ
Был знойный полдень. И земля,
Дрожа, впивала топот звонкий,
И кто-то мчался чрез поля,
И прах вослед крутился тонкий.
Пожаром тусклым в небесах
Сверкало пламенное око,
Но разливался жёлтый страх
От потемневшего Востока.
И, пропадая, возникал
Далёкий всадник в клубах пыльных,
И плащ его, кроваво-ал,
Метался по ветру, как крылья.
Он ближе, ширится, растёт,
Свои меняя очертанья.
Стремительней его полёт!
Багрянее его сверканья!
Жестокий полдень был палящ,
Пылало гневное светило,
И всё, что есть, и всё, что было,
Закрыл безумный красный плащ.
НЕИЗВЕСТНОСТЬ
В багровых дымах солнце тонет
В далёком облачном краю,
К какому берегу пригонит
Мою усталую ладью?
Увижу ль я, когда раздвинет
Она, шурша, прибрежный хвощ,
И тихой радостью обнимет
Меня прохлада светлых рощ?
Иль впереди, весь пеной залит,
Седой утёс, и будет час,
Когда ладья моя причалит
К его камням в последний раз.
Меня не ждёт ничьё жилище,
Тоскуя, не зовут уста,
Я только слышу — ветер свищет,
Я только вижу — даль пуста.
СЛУЧАЙ
Чредою привычно-тягучей
Уносятся дни и года,
Лишь ты, ослепительный Случай,
Приходишь, нежданный всегда.
Ты полные жизней вагоны
Кидаешь, шутя, под уклон,
Разумному ставишь препоны,
Безумцу даришь миллион.
Два сердца, рождённых друг другу,
Заставишь друг друга найти,
Иль тигру дашь лебедь-подругу,
Связав их навеки в пути.
Ты в битве ведёшь, беззаботный,
Меж тысяч грозящих смертей,
Чтоб пулей настигнуть залётной
У мирных бивачных огней.
Взрастишь ты на ниве насилий
Восстанья пылающий мак,
Поверх коронованных лилий
Повесишь фригийский колпак.
Ты губишь за женщину Трою,
Ты учишь, что смелый лишь прав,
Ты правишь ребячьей пращою,
Которой сражён Голиаф.
Ты валишь соломинкой троны,
Твоя безраздумна игра,
И рубит стальные законы
Удар твоего топора.
Всё в мире — согласность созвучий,
Всё в мире — размеренный ход.
Да славится царственный Случай,
Что к славе иль к смерти ведёт!
СЕМЬ ДНЕЙ НАЗАД(Военная песенка. Из английских мотивов)
В долину к нам семь дней назад
Спустился всадников отряд,
Их были кони горячи,
На солнце искрились мечи.
Наполнил смех их, шум и звон
Наш тихий, мирный рай,
И пели птицы со всех сторон
В зелёный месяц май.
Вот весть пришла. Но их опять
Уж никогда нам не видать,
Поникли пики, как трава,
Замолкли гордые слова.
Но как в тот день, когда смех и звон
Будил наш тихий рай,
Вновь пели птицы со всех сторон
В зелёный месяц май.
КУРАНТЫ(Из английских мотивов)
Дрогнула чуткая мгла.
Со старой башни
Кидают колокола
Зов всегдашний.
Белых птиц полоса
Вдоль тёмных склонов, —
Летят, подняв паруса,
Чёлны звонов.
Воздух в полях пустых
Дрожит, певучий,
Плывёт колокольный стих
Вместе с тучей.
ПРОСТАЯ ПЕСЕНКА
Лесов пылающий наряд,
В осеннем золоте мой сад.
«Quand les lilas refleuriront,
Dans cette allée nous reviendrons»[105].
Так ты сказала, уходя.
Любовь — крылатое дитя.
Безумец тот, кто предан ей,
Но я был предан тем сильней.
И я твердил: кто любит, верь!
Пусть бьётся вьюга в нашу дверь,
Я каждый вечер буду рад
С надеждой провожать закат.
И тщетно в пляске круговой
Зима металась над землёй.
Под снежным саваном земли
Цветы мне счастье берегли.
Пришла весна. Цветёт сирень,
Томительно идёт мой день.
Всё ждёт тебя в моём саду,
И дни, и ночи — как в бреду.
И снова осень… Я один
Меж облетающих куртин.
«Quand les lilas refleuriront,
Dans cette allée nous reviendrons».
ПАЛАЧ
«Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача».
Меня боятся дети
И прочь бегут крича.
Поймёт ли кто на свете
Загадку палача?
Презревши жизни тину,
Храня любовь одну,
Люблю я гильотину,
Как верную жену.
Моей покорна власти,
Она моя всегда,
Превыше всякой страсти
Её стальное «да».
Казнённых мною лица
Мне помнятся едва.
Зачем же стала сниться
Одна мне голова?
Встают в час утра белый,
Сквозь сон моей тоски,
Коса, как колос спелый,
Глаза, как васильки.
Зовёт, молчит и манит…
И каплет, каплет кровь.
Ужели смерть обманет
Прозревшую любовь?
Наутро над собою
Обрушу за неё
Уверенной рукою
Тугое лезвиё.
И сталь со звоном ляжет,
Спокойна и светла,
И в смерти тесно свяжет,
Что в жизни развела.
ТРОЙКА
Хорошо ль тебе, подруга?
Скрылись дальние огни,
Белой птицей вьётся вьюга,
В белом поле мы одни.
Всё забудь, что нам пророчат.
Где начала, где концы?
Верь тому, о чём рокочут,
Задыхаясь, бубенцы.
Крепче, ближе… Губы, губы…
Где-то в искрах облака.
Под мехами чёрной шубы
Обжигается рука.
Белых волн, во мглу летящих,
В небо бьётся торжество.
Кроме глаз, в глаза глядящих,
Никого и ничего.
В мире душно, в мире тесно,
Мира сломлен тонкий лёд.
Через вихри, через бездны
Тройка бешено несёт.
С мигом вечность обвенчалась.
Так… Ещё… Целуй больней.
Расступайся, древний Хаос,
Укачай своих детей.
НА ДАЛЬНЕМ БЕРЕГУ
Что я вижу? — Мшистые кочевья.
Что я слышу? — Рыканье медвежье.
Не звенит поутру песня девья,
Не скрипит весло у побережья.
Только гривы тёмных волн на море
Идут нескончаемым дозором,
Да в тумане багровеют зори,
Зажигают рёбра дальним горам.
Я один с рассвета до заката,
Я один с заката до рассвета,
Жизнь — как будто бы одна утрата,
Жизнь как будто бы давно пропета.
Только нет! Не сдамся так легко я,
Я не сторож у морского поля.
Не сильней ли моря, скал и зноя
Бешенством отточенная воля!
Я гляжу на волны равнодушно.
Не шуметь вам у моей могилы!
Нити жизни только мне послушны,
Захочу, — и будут снова силы.
Жил, как воин, и умру, как воин,
Не лежать мне, как доске на мелях.
Что там? Парус… Сердце, я спокоен.
Вечером покину этот берег.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ЖЕНИХ
Neuille sur Seine
В Светлый праздник домой возвращался
Поздней ночью к невесте жених.
Он из церкви шёл и смеялся
С толпою друзей молодых.
Уронил на дорогу колечко,
И другая его подняла.
Задрожала в руке её свечка,
А сердце шепнула: нашла.
И всю жизнь, обручённая Богом
Тебе, неизвестный жених,
Прожила в спокойствии строгом,
Далека от страстей земных.
И когда она умирала,
То колечко с руки сняла,
Поглядела, ничего не сказала
И, закрыв лицо, умерла.
КОБРА
Н. С. Анерт
Я кобра и жила в развалинах,
В песке сверкала чешуя.
На свете много мной ужаленных,
Хоть я и добрая змея.
Вот так всегда! Придут и тянутся,
И дразнят прутиком меня.
Моя ль вина, что вмиг обманутся,
Что жало кобры — из огня?
Бывало, в смертной неизбежности
Они бегут, крича, к домам.
Я предаюсь в печальной нежности
Моим задумчивым мечтам.
Не странна ль ты, судьба змеиная!
Сперва манить, потом убить…
И гну с приветливостью спину я,
Как позолоченную нить.
И вот однажды, кобра малая,
Я у ручья ползла на мель,
Как вдруг за лесом услыхала я
Чужую дальнюю свирель.
Те звуки были так знакомые,
Хоть не слыхала раньше их,
И уползла на них от дома я,
От камней давних и родных.
И сбылся жребий, мне назначенный,
Живу в тюрьме из тростника.
Не жаль свободы мне утраченной,
Не жаль горячего песка.
О, только б вновь, как цепь узорная,
Под сладостный свирели звук,
Могла обвиться, вся покорная,
Вокруг его спокойных рук.
ТРИ ОГНЯ
Над морем пламень догорал,
И был закат безумно-ал,
И медленно вечерний час
Угас.
В пустыне дальней паладин
Сражён был местью сарацин.
Был ветром принят тихий глас,
Угас.
И в тот же миг в стране другой
Охвачен замок был бедой.
Навек огонь прекрасных глаз
Угас.
И три огня в один слились
И тёмным небом пронеслись.
Вот свет блеснул в последний раз,
Угас.
II. О НЕЙ
ТЁРН И МЕЧ
Над ширью Русския Державы,
В блистанье исполинских крыл
Века назад орёл двуглавый
Могучим взлётом воспарил.
В грозе и славе неизменный,
Сиял его суровый лик,
И внятен был для всей вселенной
Его торжественный язык.
Но час пришёл неумолимый,
Разъялось пропасти жерло,
В последний раз в багряном дыме
Мелькнуло гордое крыло.
Крушились стены вековые,
И хохотал, ликуя, ад,
И там, где высилась Россия,
Лишь вихри пламени гудят.
Но в высях к Горнему Престолу
Взывают: «Господи, спаси!»,
Склоняясь к гибнущему долу,
Угодники Святой Руси.
Пора придёт! Орёл двуглавый
Небесным блеском осиян,
Вскрылит из бездны с новой славой
На изумленье чуждых стран.
Орёл России из могилы
Вспарит грядущее возжечь,
Но знак страдания и силы
В державных лапах — тёрн и меч.
ИЗГНАННИК
Изгнанник, стою одиноко над спокойною, чуждой рекой.
Высоко надо мной
Сияют холодные, ясные звёзды.
Строги и просты
Очертанья мостов и линии дальних огней.
О Ней, о Ней,
Врагами распятой,
Отнятой
На долгие года,
Может быть — навсегда,
Сердце сжимается и медленно, медленно ноет.
Кто приютит? Кто укроет
Потерявшего родину странника,
Изгнанника?
Куда идти?
Нет пути.
Вижу, закрыв глаза, как там, на востоке,
поникли родные просторы
Реки, степи и горы,
И месяц, странно огромный,
Тусклый и тёмный,
Повис над землёй злобным и мёртвым ликом.
Сдавленным криком,
Чудится, воздух дрожит.
Ни звука! Даже ветер не шумит над могилами,
Над погибшими силами,
Что веру свою
Вместе с головами своими
Сложили в неравном бою
За Её пречистое имя.
Окрест — тишина.
Она,
Россия, спит.
Господи! Ты один всё видишь.
Господи! Ты один всё знаешь.
Ужели Ты Русь до конца возненавидишь?
Ужели Ты Русь до конца отвергаешь?
Нам, поникшим в тёмной печали,
Не прочесть Твои горние скрижали.
Мы сами расколоты враждою и спорами,
Горькими, как полынь, укорами.
Не ведаем, не знаем,
Не зная, изнемогаем.
Мы знаем только одно:
Оно
Кровью прикипело к нашим душам.
Мы все не нарушим
Ни ради чего
Этого одного.
Через наши невзгоды, через наши страданья,
До последнего нашего дыханья,
До последнего смертного объятья
Будем верны тому, за что умерли наши братья.
Нам не ведом ни день, ни час,
Но много иль мало останется нас,
Пока не спадут с России вериги,
Мы будем работать для святого прихода
Твоего, русская свобода.
Ты же, Господи, в Твоей небесной книге
Запиши всех за родину убиенных,
Знаемых и безыменных,
И простри над ними,
Усопшими рабами Твоими,
Твой светлый покров,
Во веки веков.
ГУГЕНОТЫ(Из английских мотивов)
Генералу П. Н. Врангелю
То был прекрасный и грозный час,
Конница шла в атаку на нас,
Сотня за сотней в ряд.
Труб пронзительны трели,
Белые перья блестели…
Сабли на солнце горят.
Только нас горсть, но все на подбор.
Были мы к морю прижаты в упор.
Воля, как сталь, остра.
Мы не мечтали о чуде,
Молча честные люди
Гибли во имя добра.
Но никогда и никто, друзья,
Счастлив так не был в тот миг, как я.
Свой призывая черёд,
Встречные падали немы.
Как ветер, клонил их шлемы
Мой клич: «За веру! Вперёд!»
СТАРЫЙ КОЛОКОЛ
Опять, опять стою у этих медных недр,
Слой пыли говорит о пережитых годах,
В пролётах каменных пустынный свищет ветр,
В забытых плачет переходах.
Ужель ты, колокол, в опале позабыл,
Что в годы давних смут твои уста вещали
И твой безмерный гнев, и твой священный пыл,
Глаголы мщенья и печали?
Когда глухая ночь легла на землю-мать,
И градом выбиты лежат родные нивы,
Ты ль будешь, колокол, испуганно молчать,
Как раб коварный и ленивый?
Проснись! Гуди опять! Пускай святая медь,
Стеная, всколыхнёт покой заснувшей силы
И людям возвестит, что лучше умереть,
Чем быть живым во тьме могилы.
Без устали качай чугунный твой язык,
Стони, рыдай, кляни полуночные чары!
Пускай, как зверя вой, твой будет долгий рык,
Твой вопль пронзительный и ярый!
Но если речь твоя не будет так громка,
Чтоб к новой битве мир опять проснулся дольний
Разбей в отчаянье ненужные бока
И грянься наземь с колокольни!
КИЕВ
О, стольный город на горе!
Не здесь ли Божии скрижали
На тихо плещущем Днепре
Народам русским воссияли?
С тех пор века слились во мгле,
И княжий род варягов вымер,
И опочил в сырой земле Давно
Князь-Солнце Володимер.
И Русь познала много бед,
Уделов спор и смерч Батыев,
Но сердца русского завет, —
Всё краше возвышался Киев.
Ты долго жил в чужих руках,
Но души верных не ослабли,
Когда на древних площадях
Звенели лязги польской сабли.
Ты слышал пенье разных вер,
Но сквозь застав враждебных кольца
Брели к мощам твоих пещер
В сермягах русских богомольцы.
И ныне, чрез века, опять
Листы судеб тебе судили
Венец терновый восприять,
Быть смятым в яростном точиле.
Беда сменилася бедой,
Ты видел иглы разных касок,
И дикие теперь тобой
Владеют орды красных масок.
Терпи и верь! В твоих стенах
Взгремит оружье русских ратей,
И стяг трёхцветный на волнах
Вспарит всё выше, всё крылатей.
И процветёшь ты, возвращён
Под сень Российский державы,
Двояким блеском озарён:
Сиянием Креста и Славы.
РОДНАЯ СТРАНА
Суровые поля, великие, пустые,
Ваш тихий, древний зов я знаю наизусть.
Я непокорный сын, я не люблю, Россия,
Твоих просторов вековую грусть.
Что в том, что каждый куст и в поле цветик алый
И узкий край межи, поросший васильком, —
Всё говорит в тебе понятным мне сызмала,
Давно знакомым сердцу языком.
Не так же ли, среди священных камней Рима,
Прохладный тибрский ветр впиваю, как живой,
И всё мне кажется так близко и любимо,
Там всё своё, и там всему я свой.
Иль в час, когда иду вдоль желтых дюн Бретани,
Где вереск без конца и море без границ,
Мне всё там кажется известным так заране, —
И эти паруса, и крики белых птиц.
О, выси снежных Альп! О, тополя над Арно!
Твои огни, Париж! Твои пески, Эль-Мим!
Вам всем моя душа ответит благодарно,
Откликнется, как близким, как своим.
Но для моей тоски дана одна стихия,
Кто всем равно родной, тот всем равно чужой.
Лишь над тобой одной могу рыдать, Россия.
Я не люблю тебя, но я навеки твой.
ПЕПЕЛ
Не гуди, о ветр ночной,
Над пожарищем пустынным.
Говорит твой тёмный вой
О забытом, о старинном.
Знаю, ветер, как и ты,
Что лесная глубь пропала,
Всюду пепел да кресты
Без конца и без начала.
Но сегодня видел я
То, что ветер не приметил,
И горит душа моя,
И опять я сердцем светел.
Колдовской ли минул срок,
Завершился тайный круг ли,
Только выглянул росток
На холодном сером угле.
Будет чудо! Там, где спит
Чернозём под головнями,
Жизнь, ликуя, прошумит
Белоснежными крылами.
ДНЕПР(Из дорожных воспоминаний)
О, Днепр! Ты всё ещё могуч,
Ещё живут твои преданья,
Но скорбно прибережных круч
Твоих застыли очертанья.
Неумолим полёт веков.
Угрюмо в небо смотрит Божье
Сквозь дым немецких хуторов
Поруганное Запорожье.
Ещё клокочут горы вод
В твоих порогах, и клубится
Опененный водоворот
В хрипящем горле Ненасытца.
Но будет время, динамит
Проложит между скал дороги
И сталью шлюзов усмирит
Твои бессильные пороги.
Всё тот же ветер веял вам,
Тарасы, Гонты, Наливайки,
Когда к Царьградским берегам
Казацкие летели чайки.
Но не ответит больше он
Напевам вольного народа
И злобно стонет, заглушён
Гудком кощунным парохода.
Не с той ли злобою и я
Тяну ладьи моей причала?
О, если бы твоя струя
Меня в прошедшее умчала.
Но нет! Тебе — влачить суда,
Мне — в современности томиться.
Прощай! Запомню навсегда
Последний грохот Ненасытца.
КОЛЕЧКО(Военная песенка)
Как с Корниловым мы уходили
В ледяной тот Кубанский поход,
В этот час всё с тобой мы решили,
Ты стояла тогда у ворот.
И бледна, и тонка, словно свечка,
И струилися слёзы на грудь.
Ты дала на прощанье колечко
И шепнула: «Носи, не забудь».
Через красных шрапнели и пули
То колечко хранило меня,
И мечтал я в бою, доживу ли
До прекрасного, светлого дня.
Враг разбит… Но когда проезжали
Мы опять у знакомых ворот,
Мне родные рукой показали:
Вот тропинка к погосту ведёт.
И узнал я — за русые косы
Волокли тебя тёмной порой
На забаву хмельные матросы
И убили поутру с зарёй.
Я могилы покой не нарушу,
Почивай там под сенью дубов!
За твою неповинную душу
Много красных ответит голов.
НЕ ШУМИТЕ, СТЕПИ(Военная песенка)
Не шумите, степи,
Про тоску мою.
Завтра, может, лягу
Я в честном бою.
Красные убили
И отца, и мать,
Милую забрали
Насильно гулять.
Где мы с ней встречались,
Выжжен этот сад,
Яблони без листьев
Голые стоят.
Я один на свете,
Некому жалеть.
За тебя, Россия,
Сладко умереть.
Ты теперь одна мне
И отец, и мать.
За тебя не жалко
Душу мне отдать.
Не шумите, степи,
Про тоску мою.
Завтра, завтра лягу
Я в честном бою.
III. ЛИРИКА ПЛЕНА
ВЕСНА В ПЛЕНУ
Лидии
Майский день, томительный и нежный,
Тают в небе облачные горы.
Впереди высокий вал прибрежный,
А за валом водные просторы.
Режет парус синие кочевья,
Ветви клёнов шепчут надо мною.
Всё равно вам, где шуметь, деревья,
Всё равно вам, где цвести весною.
Часовой шагами площадь мерит.
Я не помню, здесь живу давно ли.
Только сердце, сердце всё не верит,
Всё тоскует об ушедшей воле.
Где-то там пылает жизнь огнями,
Алый вихрь надежды и проклятий.
Нам осталось только грезить днями,
Да смотреть на море на закате.
Там, на море, шкун недвижных снасти,
Там, над морем, Штральзундские башни.
А про нас давно забыло счастье,
Новый день опять, как день вчерашний.
Блещут на волнах солнечные нити[106],
Тянут журавли двумя цепями.
На Восток вы, птицы, отнесите
Мой привет моей Прекрасной Даме.
Опишите остров тот безвестный,
Где живет её пленённый рыцарь,
Расскажите, что я бился честно,
Попросите верить и молиться.
Тает день, томительный и нежный,
Тают в небе облачные горы.
Впереди песчаный вал прибрежный,
А за валом синие просторы.
ЦАРИЦЕ-РОДИНЕ
О эти ночи уныний,
Долгие ночи в плену!
Ты — позабытый в пустыне,
Ты — погружённый ко дну.
Плачь, иль стони, или бейся,
Ты без конца одинок,
Ты ни на что не надейся,
Век не закончится срок.
Жизнь! Да была ли она-то?
Может, приснилась она.
Тучка плыла по закату,
Скрылась, и даль холодна.
Может, я умер, Царица,
Умер, и венчик на лбу.
Разве ты знаешь, что снится
Спящему в тёмном гробу?
Разве ты знаешь, как бьётся
Тот, кто живым схоронён?
Но и сквозь щели ворвётся
Новый чудовищный сон.
Тихо в подводной пустыне,
Тени проходят по дну.
О, эти ночи уныний,
Долгие ночи в плену!
Нет! Не сломлен я химерою,
Пусть один, как зверь в лесу,
Душу гордую и смелую
Я на волю донесу.
Мимо, злых ночей пророчества,
Пени робкие судьбе!
Я в провалах одиночества
Целый мир замкнул в себе.
Губят, слабое уродуя,
Стены проволок стальных.
Сберегу свою свободу я,
Знамя сильных и живых.
Весь усталый, весь израненный,
Я храню, что был мне дан,
Твой, Царица, дивно пламенный,
Твой чудесный талисман.
Мы от света замурованы,
Но во мне Царица — Ты,
Как бронёй, Тобой окованы
Сокровенные мечты.
Дни ли, месяцы ли, годы ли
Протекут в святой борьбе,
Проклят час, где б думы продали
Сердце, верное Тебе.
Окружён облавой целою,
Словно зверь в глухом лесу,
Душу — гордую и смелую
Я на волю донесу.
ТАЛАТТА!
I. НА ВОЛЕ
В осенний день, в чужой стране
Я ехал узкою тропою.
Ещё не зная о войне,
Горели клёны в вышине
Багряно-жёлтою листвою.
Был еле слышен стук копыт
Сквозь серы мох, внизу лежащий.
Порою дятел простучит
И снова спит зеленый скит,
Ни шелеста в дремучей чаще.
Во глубине лесных хором
Свершалось таинство, и плыли
Перед вечерним алтарём,
Теряясь в сумраке густом,
Столбы рубиновые пыли.
Открылось в зелени окно…
— Вот дятел замолчал, простукав, —
И рдело золотом оно,
Как бы мечом просечено
На кружеве старинных буков.
Я шпорю моего коня
Сквозь поредевший лес, и вскоре
Оно глянуло на меня
В венце из блеска и огня,
Многосмеющееся море.
И шум, и плеск, и свет, и синь,
И кипень зыблемой эмали,
Сады неведомых богинь
Ковром лазоревых пустынь
Уходят в золотые дали.
Вперёд! Вперёд! У ног коня
Бурлит серебряная пена.
Я здесь! Я твой! Услышь меня!
Я отблеск твоего огня,
Твой луч в тисках земного тлена.
И снова узкою тропой
Я тихо ехал в сонной пуще
И долго слышал за собой,
Как там, вдали, взывал прибой,
Всегда о Вечности поющий.
В тот час война и гнев людей
Казались так ненужно мелки,
И было на душе светлей,
И странен был среди ветвей
Далекий рокот перестрелки.
II. В ПЛЕНУ
Ровен, скучен стук вагона,
Тусклы шири небосклона,
За стеклом заиндевелым стынет пасмурный февраль.
Запахнув свой плащ потёртый,
На соломе распростёртый
Я слежу, как клубы дыма кроют облачную даль.
Шум колёс поёт бессменный:
Ты ненужный, жалкий, пленный…
И бессильные, и злые в душу просятся слова.
Долог счёт часам бессонным,
Под бинтом окровавлённым,
Как в кольце горит железном, опухая, голова.
В сотый раз и с той же силой
Вспоминаю всё, как было, —
Эти залпы, эти трупы, эти талые поля.
Коней смертное хрипенье,
Пуль пронзительное пенье,
От чудовищных ударов колыхается земля.
Пули с веток сыплют хвою,
Нас осталось только двое,
Белый гром ударил с неба, камнем падаем с коней.
Командир лежит убитый,
Возле — мох, снарядом взрытый,
Град железный по опушке хлещет звонче и сильней.
Дальше… Плен… Уйди, сознанье,
Прогони воспоминанье,
Что стучится в мозг усталый сотней грубых голосов.
Пусть сильней гудят колёса,
Ни ответа, ни вопроса
Не найду я в этом круге нескончаемых часов.
Вдруг светлей в вагоне стало,
Озарилось, заблистало,
Я привстал, перемогая мыслей тёмный хоровод.
Как червонцы из мониста
Падал сверху ток лучистый,
И под ним, смеясь, горели голубых громады вод.
В серебре прибой, как риза,
Нежным жемчугом унизан,
И сверкала, и сияла голубая бирюза…
И сквозь голос моря стройный
Кто-то светлый и спокойный,
Кто-то знающий и мудрый прямо глянул мне в глаза.
Пена бьётся, пена бродит,
Всё проходит, всё проходит…
Тихо, тихо протянулась золотая в сердце нить,
И впервые в эти дни мне,
Как в далёком, светлом гимне,
Так отчётливо и ясно прозвучало слово: Жить.
ПЕСНЯ О ПРОВОЛОКЕ
А. Гвоздинскому
Прохожу я бурых зданий груду,
По песчаным площадям шагая,
Ты меня встречаешь отовсюду,
Тёмная, колючая и злая.
Три ряда натянуты, как струны,
В три ряда железных сплетена ты.
Без исхода колдовские руны
Очертили этот круг заклятый.
Поверну направо — ты направо.
Поверну налево — ты налево.
Входит в душу терпкая отрава
Из бессилья, горечи и гнева.
Я иду, склонив лицо уныло,
Воротник приподнят, чтоб не видеть.
Сердце, ты меня любить учило,
Сам я научился ненавидеть.
А кругом, вдоль этой цепи чёрной,
Без конца, без смысла и без цели
Поступью лунатиков упорной
Тихо бродят серые шинели.
Тусклый вечер… Дождь скользит по шее.
Стынут струны проволок в тумане.
Запахнувшись от дождя плотнее,
Я иду в одно из бурых зданий.
Сквозь колючий лес закрытий
Всё для нас, как дикий сон,
И в глазах рядами нитей
Целый мир пересечён.
Весь в поникшем, весь в гнетущем,
К тайне сил найди ключи.
Хочешь нужен быть в грядущем —
Закаляйся и молчи.
День и ночь на адском горне
Пляшет дымный огнемёт,
Тем, кто глубже, кто упорней,
Силу верную куёт.
Минет год иль минут годы,
День придёт и будет твой.
Ты сияние свободы
Встреть свободною душой.
И войдёшь, двукраты вольный,
Не вздохнувши о былом,
В мир широкий и раздольный
С гордо поднятым челом.
УБИТАЯ МЕЧТА
«Революционной демократии не надо
Царьграда и проливов».
Преграды нет, шумит стихия,
Всё небо в пламенной грозе.
Зачем же медлишь ты, Россия,
На вековой твоей стезе?
Ужели солнце не затмится
И громы с неба не падут?
Что видим! В ярости стремится
На Кассия с кинжалом Брут.
Взгляните! Враг с тройным забралом
Стальной стеной на вас идёт.
Слепцы! Вы спорите о малом,
Когда великое не ждёт.
Единый раз в подлунном мире
Ясна нам цель, куда идти.
Открылись вековые шири,
Миродержавные пути.
Ужель в забвенье самовольства
Продать хотите, наконец,
За хлеб минутного довольства
Вы Рима Третьего венец?
Прочь! Он не ваш! Российский гений
Его в веках определил
И верой долгих поколений
Мечту Царьграда окрылил.
В тиши палат, в затворах келий,
В бродячих песнях бедноты
Далеким сном они горели,
Святософийские кресты.
Война смела своим пожаром
Мильоны жизней, как тростник.
Скажите ж им: «Вы гибли даром»,
Когда не дрогнет ваш язык.
Вы слышите ль? Укоров звуки
Встают с полей кровавых сеч,
То мертвецы к вам тянут руки,
Чтоб вам проклятие изречь.
Настанут времена другие.
Кто ныне слеп, тогда поймут,
Над вами скажет суд Россия,
Но страшен будет этот суд.
IV. МАСКИ
МАЛЫЙ БЕС
Малый бес сидел на гумне,
Подогнув задумчиво лапки.
— Ну и люди, жалеют мне
Для постели одной охапки.
Вот вчера, полез в сеновал,
Да споткнулся впотьмах об дроги,
Кто-то вилами в бок попал,
Еле-еле уплёл я ноги.
Нынче утром попал в чулан,
Думал там молочка напиться,
Да в сенях был петух-горлан,
Погубила подлая птица.
Как взялась орать на весь дом,
Разбудила старуху бабку.
Поднялся тут такой содом,
Прищемили мне дверью лапку.
Что получше, в ларе хранят,
Не оставят яиц лукошка.
Всякий беса обидеть рад,
Особливый обидчик — кошка.
Раз меня поймала за хвост,
Я щипал горох в огороде.
С полчаса ей внушать пришлось
О нездешней моей природе.
Нет житья от таких обид,
Я молился тайком в амбаре,
Только Бог, должно быть, сердит,
Не жалеет бесовской твари.
Малый бес сидит на гумне
И сосёт, нахохлившись, колос,
И торчит на худой спине
От обиды весь дыбом волос.
ОСЕННИЙ БЕС
Холодно. Осень. Падает хлопьями
Мокрый, тающий снег,
Бес продрог под своими отрёпьями.
В яме плохой ночлег.
Влезть бы куда, чтобы люди не видели!
Я бы ушёл с зарёй.
Сами кругом меня изобидели,
А говорят — я злой.
Лягут в тепле, так легко быть добрыми.
Нет, поживи вот так!
Жалко поводит худыми рёбрами,
Дует, пыхтя, в кулак.
Сверху надвинулось тьмою озлобленной,
Дышит лицо небес.
В мире живёт, как в избе нетопленной,
Малый, озябший бес.
Что уж за жизнь! Так, одна околесица…
Век у чужого жилья!
Мне бы давно на суку повеситься,
Только бессмертен я.
Взвыли кустарники, ветром ужалены,
Взвыл поредевший лес.
В яме, ничком, средь пустой прогалины,
Плачет бессмертный бес.
ЛЕТНИЙ БЕС
В часовне обветшалой,
В лесу, у трёх дорог,
Сидит бесёнок малый,
Взобравшись на порог.
Лучинкой чешет ногу,
Следит за лётом пчёл.
За лето, слава Богу,
Я малость отошёл.
Под сердцем сладко млеет
С парного молока.
Как славно солнце греет
Животик и бока!
Опять на полднях стадо
Пойдёт на водопой.
А мне немного надо,
Напился и домой.
А ночь придёт, в калачик
Свернусь вот здесь в углу.
Лампадка чуть маячит
Тенями на полу.
Уж больно день-то зноен,
Весь август-месяц жгуч,
Да только я спокоен,
Тут есть под горкой ключ.
Ушёл… И слышны визги.
Воде мохнатый рад,
И брызги, брызги, брызги,
Как жемчуги, летят.
ВАКХАНКА
Вчера весна в зелёной воле
Меня с вакханкою свела,
Она была, как ветер в поле,
Она призывна и смугла.
Она бежать! Но звон запястья
Меня манил виденьем нег,
И, окрылён мгновенной страстью,
Я устремил за нею бег.
Она легка, за ней смыкалось
Ветвей зелёное кольцо.
Смеялась уст призывных алость,
Смеялось в зелени лицо.
Ещё прыжок, и вот мы рядом,
Поют лесные голоса.
Я вижу опьянённым взглядом
Её туманные глаза.
Движеньем радостным и грубым
Я к ней, трепещущей, приник.
Её хладеющие губы
Раздвинул яростный язык.
Охотник я! И лук мой меток.
Дрожала пленная краса,
И падала с цветущих веток
Благоуханная роса…
Я не отдам за счастье — воли,
Я не боюсь любовных ков.
Но всё мне снится сладость боли
И зыбь расширенных зрачков.
V (VI) [107] ПЕРЕВОДЫ
ЗАПОВЕДЬ ЧЕЛОВЕКА(Из Киплинга)
Когда в тот грозный час, где все утратят разум,
Ты над самим собой пребудешь властелин,
Когда в тебе одном все усомнятся разом,
Но в самого себя поверишь ты один,
Когда ты сможешь ждать, но ждать, не уставая,
Идти вперёд сквозь ложь, но не упасть до лжи,
Идти чрез ненависть, но сам её не зная,
И не казать другим глубин твоей души…
Когда твоя мечта твоей смирится власти
И будет мысль твоя, как меч в твоих руках,
И, что бы ни пришло, несчастье или счастье,
Ты равно встретишь всё с улыбкой на устах,
Когда ты сможешь снесть, что из твоей святыни
Мошенники сплетут приманку для глупцов,
Когда всё рухнет в прах, во что ты веришь ныне,
Но скажешь ты себе: я строить вновь готов…
Когда ты будешь сметь, года трудов и поту
Поставив, проиграть и молча отойти,
Чтоб вновь упорно стать сначала за работу,
Не тратя лишних слов о выбранном пути,
Иль в час, когда в тебе изныло всё от боли,
— И тело, и душа — шагать ты будешь ввысь
И слышать на ходу единый голос воли,
Которая тебе твердит одно: держись!..
Когда сойдёшь в толпу, не ставши сам толпою,
Когда взойдёшь к царям, не льстя ни одному,
И будут друг и враг равны перед тобою,
И будешь близок всем и вместе — никому,
Когда твой час таков, что каждая минута
Есть шестьдесят секунд, достойных кануть в век,
Знай: мир отныне твой и всё, что в нём замкнуто.
И более того — ты будешь ЧЕЛОВЕК.
ГАЗЕТЧИКИ НА ФЛИТ-СТРИТ(Из Shane Leslie. С английского)
Я не люблю смотреть, как, выкрикивая новости
И проворно рассекая человеческий поток,
Мальчишки мечутся со всею скоростью
Их быстрых, маленьких, неутомимых ног.
Я знаю — наступит Светопреставление,
И над миром вострубит Архангела труба,
Но будет выкрикивать: Всеобщее воскресение!
Всё так же пронзительно их звонкая гурьба.
И мальчишки-газетчики, такими же прыткими,
Со всей быстротой их неутомимых ног,
Пробегут по Флит-Стриту с небесными свитками,
Возвещая людям, что повелел — Бог.
ГОРОДСКОЕ ОКНО(Из John Drinkwater. С английского)
Гляжу в окно. Как сеть борозд,
Немые улицы внизу.
Но тот же свет далёких звёзд,
Что ночью в Варвикском лесу.
На серой плесени домов
Всё тот же плющ обвил стену,
Что в Варвике, в сени дубов,
Венчает золотом весну.
Трамвай проходит под горой
И мечет в ночь далёкий гром.
Я вижу, белых крыльев рой
Трепещет за моим окном.
ЗАВЕЩАНИЕ(Из Robert Stevenson. С английского)
Под небом высоким и звёздным
Мне выройте, братья, могилу.
Весёлый, как жил, умираю.
Последняя воля моя —
На камне моём напишите:
«Домой воротился на отдых
Моряк, позабывши скитанья,
Охотник, покинув поля».
ЭПИТАФИЯ(Из Walter de la Mare. С английского)
Здесь лежит прекрасная Леди
С поступью плавной, подобной волне.
Никогда ещё не было прекраснее Леди
Из тех, что жили в Западной стране.
Но красота проходит, красота умирает,
Сны красоты — редкие сны.
И когда я умру, никто не узнает,
Как прекрасна Леди из Западной страны.
У КАМИНА(Из W. Yeats. С английского)
Вечер у камина. Старая, седая
Вы прочтёте эти медленные строки.
Помните, когда-то ясны и глубоки
Были ваши взоры, радостью сверкая.
Сколько в вас молились красоте, как Богу!
Сколько вам твердили: клятвы не нарушу!
Лишь один любил в вас ищущую душу,
Лишь один любил в вас тайную тревогу.
И склонившись низко, в сладостной печали,
И глядя, как гаснут золотые искры,
О любви вздохните, что прошла так быстро,
Что умчалась к звёздам в голубые дали.
ВОЛОНТЁР(Из Henri Newbolt. С английского)
Он взялся за ружьё незваный.
Гнев горел на челе.
Теперь со смертельной раной
Он спит в холодной земле.
«О, безумная мода! — плачет
Дома старая мать. —
Он без зова пошёл, мой мальчик,
Он знал, что идёт умирать».
Не туманьте слезой печали
Образ, светлый вовек!
В нём не зовы моды звучали,
В нём высоко встал человек.
ИЮНЬ(Из Robert Bridges. С английского)
Когда пришёл июнь, весь день на мягком сене
Вдвоём с возлюбленной лежим, отдавшись лени,
И белых облаков неторопливый строй
Проходит в синеве над нашей головой.
Любимая поёт. Я ей слагаю песни,
Шепчу тот вечный стих, что всех поэм чудесней.
Вот ночь, и над рекой туман, седой, как лунь.
О, как прекрасно жить, когда пришёл июнь!
ЧЕПУХА(Из Mary Coleridge. С английского)
Мало ль я слышал, как пели птицы,
Мало ль я видел, как цвели цветы,
Но я не слышал чудесней певицы,
Но я не видал нежней красоты.
Чудо! Она цветёт… как птица.
Чудо! Она поёт… как цветок.
Бросит слово — лечу, как птица,
Кинет взгляд — дрожу, как цветок.
ЭЛЬДОРАДО(Из Alfred Noyes. С английского)
Месяц… Море… Звёзды ясны…
Вольный ветер веет нам.
Путь бездумный, путь прекрасный
По серебряным полям.
Старый мир нам сер и тесен,
Легкокрылы корабли.
Царство золота и песен
Там, в неведомой дали.
Мы ушли от лицемерий,
От улыбок и от лжи.
Боже Правый! В тихой вере
Наше сердце освежи.
Прочь от жизни, где оковы,
Где любовь на торг свели!
Век златой найдём мы снова
Там, в неведомой дали.
И за лунною оградой,
Дальше, дальше, чем мечта,
Нам откроет Эльдорадо
Златоцветные врата,
Чтобы те, что так устали,
Вечный светоч обрели
За чертой земной печали,
Там, в неведомой дали.
БЛАГОСЛОВЕННАЯ ТЕНЬ(Из W. Yeats. С английского)
Тяжёлые дни для неё прошли,
Тело её в бессилье покорном
Лежит под мирным кровом земли,
В тиши, под зелёным дёрном.
Пойте, подруги, над ней торжество
В одеждах светлых и новых!
Больше не нужно ей ничего
В гробу, меж досок дубовых.
За Девой Марией, узкой тропой,
Душа её всходит к небесной выси,
С грацией скромной, робкой стопой,
Туда, где лазурь и бисер.
И ножки, белее ангельских ног,
Скользят вперёд без усилья.
Всё ближе, ближе святой порог, —
Огонь и белые крылья…
ПАДЕНИЕ(Из William Canton. С английского)
Он шёл туда, где тучи плыли,
Ему вослед, сыны земли,
Мы силуэт его следили
На розовеющей дали.
И вот он мёртвый перед нами.
Вздохнул ли он перед концом
О тихих хижинах с садами
И с покосившимся крыльцом?
К НОЧИ(Из Alice Meynell. С английского)
Домой, домой с чужого края!
И белых крыльев даль полна,
Дневных воспоминаний стая
Летит на голубятню сна.
Кто впереди всех осиянней?
— Взглянуть кружится голова. —
И всех быстрей, и всех желанней?
То ваши нежные слова.
НЕКОГДА(Из William Davis. С английского)
Что наша жизнь! Всё в путь да в путь.
Нельзя на миг передохнуть.
Захочешь в лес, в траву, к ветвям,
То можно птицам, а не нам.
Не нам глядеть, забыв про всех,
Как белка щёлкает орех.
Нам недосуг среди полей
Послушать, как журчит ручей.
Вот мчится в танце Красота,
О чём поют её уста?
Куда манит призыв очей?
Не знаем, некогда, скорей!
И так всю жизнь. Всё в путь да в путь!
Хотя б в могиле отдохнуть!
В БЕЛОМ(Из Robert Bridges. С английского)
Вся в белом ходит Весна,
Белым увенчана маем,
Белых тучек волна
Кудрявится светлым краем.
Белых бабочек рой,
Поля маргариток белеют,
И нежно зефиры лелеют
Вишен убор снеговой.
НА РАЗВАЛИНАХ РИМСКОЙ ВИЛЛЫ У ФРЕЙБУРГА(Из Mary Coleridge. С английского)
Века тому назад, такой же ночью ясной,
Здесь римлянин стоял, волнением томим,
И, глядя на холмы, шептал: Они прекрасны,
Но не твои, о Рим.
И я, народа дочь, в ком много римской крови,
Где Рима сын стоял, гляжу, чужая всем,
Как скалы на холмах всё так же хмурят брови,
Не тронуты никем.
Всё так же дальних звёзд сияния бесстрастны,
И то же мыслю я, что тот в былые дни,
И я кричу к холмам: Пускай они прекрасны,
Не в Англии они!