**Драма-поэма
ПРЕДИСЛОВИЕ
В уютной комнате, у камина, развалясь в мягком кресле, приятно мечтаем подчас мы о том, что мрак, окутывавший человечество, начинает редеть. С лучезарных высей научного знания как будто сползают туманные личины неопределённых страхов и суеверий. Разорванные в клочки, они тают, загораясь романтическим блеском. Вечерний, немеркнущий свет озаряет вокруг все мелочи, и они так отчетливо выделяются в этом свете.
Если нам скажут, что и теперь личина не сорвана, что и теперь между нами и Вечностью только игра в прятки, как часто мы не хотим этому верить: золотое зеркало горизонта и улица, залитая золотом, с весёлыми, бегущими людьми — разве есть ещё место ужасам тьмы теперь, когда всё прояснилось?
А между тем никогда ещё призрак не вырастал в таком грозном величии, как теперь, в этом золотом свете научных откровений.
Прежде в нахмуренном, сыром тумане мелькали ослепительные пролёты лазури, казалось, что туман призрачен, а то, что за ним, — есть лик неизменной Вечности. Но когда разорвался туман и повсюду блеснуло небо с каёмкой зари, стало ясно, что это — только голубая занавеска, окаймлённая золотой тесьмой, — голубая вуаль, накинутая над пропастью. Наука могла разогнать мрак, сгустившийся перед ней, но она не могла разогнать вечной ночи, из глубин которой сама явилась. В этом смысле она — «тёмного хаоса светлая дочь».
С личины спала личина. Призрак не мог спасти подобие собственной реальности, когда он предстал пред нами, разоблачённый. Золотое зеркало горизонта, и улица с зажигающимися фонарями, эти бегущие люди — мы уже знаем, что всё это незнакомо нам, хотя бы уж потому, что неизвестно пространство, в котором всё это происходит.
И это окно, из которого мы смотрим, есть окно в непостижность, — больше мы ничего не знаем о нём. И четыре стены, и камин, и мягкое кресло, в котором мы только что размышляли о возможности постижения мировой фантасмагории, и эти уютные мелочи не укроют они нас от всюду витающей ночи.
Свет разогнал тьму, и тогда оказалось, что сам он пропитан тьмою. Если наука — солнце, то мы знаем, что солнца выброшены из ночной пасти мира. Хаос, прогнанный с авансцены человечества, выглянул из глубины сцены, и мы уж бессильны бороться с ним.
И если мы отказываемся мужественно заглянуть в ужас ночи для того, чтоб убедиться, что нет в том никакого ужаса, и что ночь нежна и задумчиво спокойна, если мы отказываемся, сама ночь идёт на нас, и сумеречные тени начинают уродливо плясать на стене, принимая очертания единорогов, горбунов, карлов. Хаос в образе страшного карлы бросает солнца в пустоту, и они взлетают, крутясь, — золотые волчки.
Мы уже начинаем понимать, что живём среди неизвестностей и что не укроемся от них ни четырьмя стенами, ни устремлением к матери сырой земле: сама земля только мяч, надутый огнём, только мяч в лазурной сетке, называемой небом, вечно мчащийся шар, никуда не могущий упасть, потому что и падать некуда.
Из ночной пустоты выступают туманности, как из чьих-то вещих очей, чтоб изойти слезами, бриллиантовыми звёздами. Мириады звёзд заблистали в пустоте. Ночь выплакала все солнца, все звёзды. Всё, что существует, всё, что является нам, пронизано звёздностью, всё — порождение ночи. День — личина между нами и миром, — личина, и притом неизвестно чья: быть может, она надета на нас, быть может, на мир, — личина между двумя безднами. Две бездны уставились друг на друга из-под призрачной маски. Но призрак рассеется, бездны сольются. Мы станем миром, потому что будем вне мира, как Тот, Кто сказал: «Я уже не в мире, но они в мире, а я к Тебе иду, Отче святой» (Иоанн).
Быть может, есть только два призрака: призрачный мир для нас под личиной явлений, и мы, скрытые для мира под маской. Мы должны растопить маску, мы не должны быть призрачны. Горе тому, кто, зная мировой фантом, воспользуется данным ему знанием для утверждения своей обособленности, кто станет миром во имя своё. Он воистину злой маг.
Есть среди нас злые маги, одержимые призраком.
Нам безразлично, ходят ли они в мантиях среди пещер или среди болотных огней, или мы встречаем их в застегнутых сюртуках на журфиксах, — каждый раз мы безотчетно вздрагиваем, говорим себе:
Какая-то мелькнула тень!
Не дух ли то болотный?!
Творят ли они заклинания над козлиной кровью или говорят об искусстве и литературе, — узнаём их по личине, привязанной к лицу. И если сотворим про себя крестное знамение, неожиданно оборвётся их уклончиво рассудительная речь: из-под личины раздается крик демона, обитающего в них:
Хо! Хо! Хо! Хо!
«Ведьма» и «Лествица» говорят нам о колдунах, о магах. Вникнем же в эти слова. Ведь мы тут имеем дело не со сказочными героями, а с теми, кто под маской благовидной лжи творит среди нас вечное марево…
Помолимся о том, чтоб личина с них спала, предстал нам истинный лик их и рассеялся туман наваждений.
Андрей Белый
Участники
Герман (старый маг)
Вальтер (молодой человек, его ученик)
Клара (молодая девушка, правнучка умершего разбойника)
Два старых инквизитора
Молодой инквизитор
Писарь инквизиции
Шпион инквизиции
Дух старого разбойника
Голоса духов
Голос демона
Палачи
Палач
Ландскнехты
1-й ландскнехт
2-й ландскнехт
Проповедник-монах (очень высок, худ, с козлиной, чёрной бородой. Ряска обтрёпана и грязна)
Женщина (молодая)
Старый нищий (весь в лохмотьях. Очень стар. Длинная редкая седая борода. Он всё больше сидит. Голова его трясётся от старости)
Крестьянин (средних лет)
Брунгильда (отвратительная, толстая баба средних лет. В движениях груба. Она жена палача)
Старик (очень здоровый и крепкий, атлетического телосложения. Небольшая густая седая борода)
Судья (сухой, методичный голос)
Народ (женщины и мужчины разных цехов)
Гульда (старуха-колдунья, невеста Германа. Она очень стара. Её жидкие, белые волосы распущены по плечам. Она сгорблена и опирается на палку. Она в лохмотьях; они светятся ярко-бело. Ноги её босы)
Лекарь
Женщина (пожилая)
Голос из народа
ДЕЙСТВИЕ I
В глубине сцены дремучий, дубовый лес. Слева непроходимое болото. Справа избушка с крытым крыльцом. Вечереет, а к концу действия ночь. На небе полная луна.
Пора ли нам проснуться!
Скоро, скоро час настанет!
Тихо дремлют воды,
Засыпает лес.
Скоро, скоро час настанет!
Шорох, шорох меж кустами!
Все уснули…
Сна не нужно вольным духам.
В переливах сонного эфира
Мы летаем и порхаем,
Братья, сёстры — демоны и духи!
Хо! Хо! Хо! Хо!
Умирая, мы не знали
Нам неведомого счастья,
А теперь в любви сгораем —
В беспредельности сознанья.
Хо! хо! хо! хо!
Оглянитесь-ка, смешные:
Вы не все святые духи.
Вот влачится тяжко, грузно
Тоже дух.
Долго жил он на земле тяжёлой.
Он не дух всесильный,
А печальное созданье
Грёз людских, земных насилий.
Медленно, тяжёлой поступью, в глубине сцены, идёт дух прадеда Клары, бывшего при жизни разбойником.
Наш милый брат,
Опомнись, подойди!
Мы научим тебя понимать
Нашу светлую веру и волю.
Мы помчимся с тобой по эфиру
К лучезарным наставникам нашим:
Ты отринешь в восторге земное
И земное, как ангел, поймёшь.
Пойдите прочь,
Исчадья ада!
Трепет и ужас среди духов. В это время из-за очень толстого ствола дуба высовывается человек — шпион инквизиции.
О, ужасы какие!
Вот где ведьмы!
Вот где дьявол
Свил своё гнездо!
(опять прячется)
Опять начну стучать, стучать!
Ужели спят они!
Уж сколько лет
Немолчно всё стучу, стучу!!
Никто меня не слышит.
Я жив! Я жив!
Зачем меня вы схоронили!!
Откройте же могилу!
Я нужен вам!
Великая беда над вами!
(тут его крик уже походит на стон)
Стучу! Стучу! Стучу!
О Боже! Мать святая!
Святой Антоний! Христофор!
Оберегите вы меня
От злого наважденья!
Стучу! Стучу! Стучу!
Уходит в глубину сцены. Но стук слышится по временам, до конца действия.
Хо! Хо! Хо! Хо!
(насмешливо)
Пойди ко мне, старик!
Я тебя успокою.
Мне нужны твои страданья,
Чтобы питаться излученьем
Твоей истерзанной души.
Великий Учитель,
Дай облегченье
Душе удручённой.
Дай духу, что — духа.
Отрини земное
И в свет лучезарный
Введи непокорных.
На крыльцо избушки выходит Клара. Рукой придерживается она за косяк крыльца и напряжённо глядит в дать.
Как мне жутко!
Как громко сегодня
Из болота звучат голоса.
Это души погибших в болоте
Пред бедою они так громко
Говорят и стонут…
Дух разбойника в отчаянии стучит громче.
Какая-то мелькнула тень!
Не дух ли то болотный?!
Но где же Вальтер!
Он обещался быть сегодня;
Он мне сказать хотел о духах,
Чтоб я их больше не боялась…
Сильные стуки. Пауза.
О, страшно! Я боюсь! Уйду! (убегает)
О, ведьма!!
Горе! Горе! Горе!
О, помоги! О, горе! Горе!
О, сколько голосов
Братьев и сестёр,
Давно ушедших от земли!
Привет вам шлю,
Привет земной
От духа неземного!
О, помогите мне сегодня
Для духов — духа обрести!
Привет! Привет!
Привет воздушный,
Соратник, друг и милый брат!
Здравствуй, Вальтер!
Ты с кем-то говорил,
И с жаром говорил,
С такой любовью!
Кто здесь?
Здесь я и ты —
И много нас:
Все братья, сёстры,
Все духи, нам родные.
Я полон счастья:
Я человек и близок к духам.
А мне так жутко!
Особенно сегодня:
Болото всё живёт.
Там, вдалеке, огни блуждают
И голоса, и голоса, и голоса…
Мне кто-то говорил,
Что пред несчастьем
Бывает здесь великая тревога,
Звучат так громко голоса!
Не бойся, милый друг!
Пойдём к ним ближе!
Познай, что духи не страшны —
Страшны лишь люди
Но я люблю их так же,
Как слабых, младших братьев.
Пойдём! С тобой я не боюсь!
Ты сам, как дух,
А я лишь девушка простая.
Я не умею всех любить —
Могу лишь одного любить.
Пойдём! Пойдём!
Они идут тихо к болоту, взяв друг друга, как дети, за руки.
Скажи мне, Вальтер,
Не слышишь ты шагов?
В лесу плачет сова.
То перекликаются совы.
А не глядит ли кто вот там, из-за куста?
О, нет! То светляки.
Горе! Горе! Горе!
Что это? голоса?!
То наши духи.
Я рад их слушать:
Они поют о счастье.
А там, а там!
Ты слышишь стук?!
Стучу! Стучу! Стучу!
То дерево скрипит.
Нет, эти звуки
Не о счастье,
А о беде великой!
Не бойся, друг!
Со мной Учитель
И мой верный меч!
Мне страшно.
Печаль, печаль и горе…
О, спрячемся куда-нибудь!
О, защити меня!
Гляди, деревья словно лапы
Спускают вниз
И нас схватить хотят.
Не бойся! Образумься!
Ведь с нами Бог!
Гляди, там по дорожке,
Блистая чешуёй,
Ползёт огромная змея.
Она отравит нас грехом
И нас предаст мученьям ада.
О, защити! О, защити!
Ты верно угадала:
То дьявол, дьявол!!
Я убью его!
Иди, сразись со мной,
Враг мой и враг вселенной!
Вальтер, как безумный, рассекает мечом воздух. В это время с противоположной стороны на сцену выбегает стража инквизиции и окружает Клару.
А-а-а-а!!!
Вот эти — ведьма и колдун.
Держите их! Вяжите крепче!
Вальтер! Вальтер! Помоги!
Беда настала!
О, помоги! Спаси! Спаси!
Вальтер кидается на солдат. Идёт ожесточённый бой.
Приказом Святейшей Инквизиции берём тебя под стражу.
Так вот тебе, проклятый!
Закалывает его.
Отвечу я своим лесным указом.
Спаси! Спаси! Спаси!
Её утаскивают. Вальтер бьётся из последних сил. Идёт страшное беспокойство среди духов. Звучат голоса! Внезапно между дерущимися появляется дух разбойника. Он грозно простирает руки против инквизиторов.
Стучу! Стучу! Стучу!
Громовые стуки. Один стражник поражает Вальтера кинжалом. Вальтер падает.
Им чёрт пришёл на помощь!
Тащите же девчонку!
Скорей, скорей отсюда прочь!
Они в ужасе убегают, увлекая Клару. Страшное беспокойство элементов!
ДЕЙСТВИЕ II
Дремучий еловый бор. Ели стоят часто, как огромные, чёрные колонны. Безлунная ночь. Тихо, как в пустом храме. На авансцене маленькая поляна. Там стоит небольшая землянка. Она к зрителям вся открыта, так как грубый щит вместо двери, сколоченный из еловых стволов, прислонён к одной стороне. Землянка ярко освещена пламенем, которое горит на железном треножнике. Её обстановка: в левом углу обрубок пня, на котором сидит старик маг Герман. Он в сером, грубом балахоне, вроде рясы. Его ноги босы, у него длинные, белые волосы до плеч и длинная, по пояс, седая борода. Он худ и высок. Особенное впечатление производит его огромный, белый лоб. Рядом с ним огромный пень вместо стола. На нём яркий кристалл, несколько толстых пергаментных книг в переплётах из белой кожи и несколько пергаментных свитков. Затем лампа — римский светильник. Справа, в углу, до самого потолка землянки высится крест из вытесанных белых брёвен. Минуты три Герман сидит задумчиво и смотрит в книгу. Внезапно что-то шумит среди еловых ветвей, затем ясно слышится трепетание крыл. Что-то тёмное и живое опускается на землю. Герман медленно встаёт, выходит из своей землянки и подходит к этому существу.
Ну, кто ко мне пришёл? А, это ты, Сова! Здравствуй! Здравствуй! А! Ты грустна?! Бедная моя, возьми, возьми! (Он ей что-то бросает). Поешь! Поешь! Ведь у вас, бедных, голод влияет на душу! Ну, ешь! Ну, ешь, старушка! Ты есть не хочешь?! Ты дрожишь?! Ты печальна?! Сова — печальна. Ты трепетно ласкаешься ко мне, трёшь свой жёсткий клюв об руку мою. Ты меня жалеешь? Ты, животное, жалеешь человека! Но нужно ли жалеть людей?! Смешная, милая Сова! А это кто?..
К нему подползает тёмное существо.
А, Лиса! Здравствуй! Здравствуй! (Ласкает её). Только вы не ссорьтесь! (Грозит пальцем). А, вы ласкаетесь друг к другу! Вы помирились наконец! Но что-то странно! Я в мир зверей не верю. Ты лижешь руки мне. Ты смотришь на меня, как мать моя когда-то на меня смотрела: так ласково и так печально… Нет, не жалей меня: я жалости не знал. Умел лишь я любить безумно, страстно — не тело, нет, а душу! Уйдите, уйдите от меня! Я жалости боюсь: она к погибели ведёт…
В глубине сцены раздаётся сухой кашель и усталые шаги. Входит колдунья Гульда. Она очень стара. Её жидкие, белые волосы распущены по плечам. Она сгорблена и опирается на палку. Она в лохмотьях — они светятся ярко-бело. Ноги её босы.
Здравствуй! Здравствуй! Герман.
Привет тебе, сестрица,
Моя небесная невеста!
Да, скоро наша свадьба!
Я пришла тебе сказать,
Что скоро наша свадьба.
Мы долго не видались.
Я благодарить тебя хочу,
Что много лет тому назад
Сумел отвергнуть ты
Красавицу Гульду…
Ты красоту разрушил тела,
Но душу ты дивно разукрасил.
В уборе бело-нежном,
В венчальном платье,
Она взойдёт на небо —
Там встретится с тобой
О, скоро, скоро
Мы цепи скинем
Земли тяжёлой
И, вечно юные,
В великом счастье созерцанья
Мы неразрывно будем жить.
Я так любил тебя всегда!
Свою любовь ты доказал!
Прекрасный, юный, сильный,
Ты не ласкал меня.
Я, как раба, тебе внимала,
И каждый звук твоих речей
Огнём неугасимым
Мне юность пепелил.
Ты тело сжёг моё,
Но душу, душу разукрасил!
Прости меня!
Я так любил тебя!
Тебя я ревновал
И к ветерку,
И к шёпоту ночных видений,
Тебя я ревновал
И к самому себе.
Боялся я рукой греховной
Тебя, прекрасное творенье,
Кощунственно разбить.
Я вынес тысячи страданий.
Горел я медленным огнём,
Немолчно страстные молитвы
Шептал я в забытьи.
Я сохранил тебя для неба,
Но отнял, отнял у себя!
Да, мы достигли…
Меня зовут домой…
Уж вечереют нивы,
Молчат угрюмо сосны —
Чего-то ждут они…
Прощай! Спеши за мной!
Прощай!
Она медленно удаляется в темноту. Слышится ещё раз далёкое, едва доносящееся:
Прощай! Прощай! Прощай!
Герман медленно возвращается в свою землянку, там он сидит некоторое время безмолвно, задумавшись.
Она ушла…
А я всё жду,
Чего-то жду…
Безмолвье ночи
Тяготит меня.
Моя душа печальна.
О, духи, вас я призову:
Вы успокоите меня.
Он подходит к треножнику и бросает в огонь какой-то порошок. Огонь вспыхивает ярким голубым светом. Герман произносит торжественно заклинания.
Учитель, старший брат.
Приди, приди ко мне.
Kumbo, Kara, Coelo, Deus,
Veni, Volo, Kar, Karula.
Несколько минут безмолвие. Затем подымается шёпот, трепетанье чьих-то крыл.
Трепет великий меж нами растёт,
Горе, печаль без границы.
Сонмища злые на землю пришли,
Губят ученье о духе.
Плачем, мы плачем в тоске безысходной.
Скоро настанет мучительный холод.
Люди заснут и забудут о духе.
Духу наденут тяжёлые цепи.
Их потрясая, он будет учить
О прежнем величье и воле.
Скажите, что такое
Случилось в царстве нашем?
Скажите, где Учитель?
Так знай, Учитель не придёт.
Теперь настало время
Быть вам одним среди врагов —
Их победить или погибнуть.
Оделся дьявол в рясу;
От Папы буллу получил,
И ходит он смиренно
По католическим церквам,
И жжёт в угоду Богу
Сестёр и братьев духов.
Герман стоит несколько минут, поражённый известием. Затем начинает говорить, словно про себя.
Невероятное свершаться начинает,
Но предсказанье мне дано.
Его, как раб покорный,
Я должен записать.
Садится и некоторое время пишет. Внезапно в испуге останавливается и глядит на пергамент.
Черты пошли по девственной бумаге,
Кровавые, зловещие черты!
Нет, — это знаки, знаки магов.
Я должен их прочесть!
Задыхаясь, читает:
Твой Вальтер ранен. Он должен жить.
Ты стар. Сверши венец великому ученью
И дням твоим великим.
Внемли и исполняй!
Он падает ниц перед крестом.
Я Твой. — Твоя да будет воля!
Входит Вальтер. Он весь в крови и от слабости шатается.
Помоги, Учитель!
Герман кладёт на грудь Вальтера свою руку и говорит торжественно, словно приказывая.
Руда, остановись!
Элементары, скуйте жилы!
Дайте жизнь ему!
Вальтер выпрямляется. Силы возвращаются к нему.
Мне легче. Я вновь силён!
Учитель! Клара… Клара…
Спаси её! В лесу дремучем
Разбойники её схватили.
Да, я спасу её. Она ведь наша!
Она в руках монахов,
А те монахи чтут владыкой
(говорит теперь шёпотом, озираясь по сторонам)
Врага людского.
Пойдём! Спаси её!
Ведь в эту ночь
Они её подвергнут пытке.
О чём же ты грустишь?!
Что пытка! Пытка не страшна.
И не от пытки я её спасу —
Я душу сберегу её
Для вечного блаженства.
О Боже! Так пойми ж меня!
Они пытать, убить её хотят.
Пускай убьют.
Душа её, как чистая звезда,
Свой свет прольёт великому Творцу,
И мы же ей молиться станем.
Ведь жить, ведь жить она должна!
Её нетронутое тело
Прекрасно, как мечта.
В ней жизнь!
Она для жизни создана,
Чтоб возвышать и радовать людей
Своей небесной красотой.
О, ужас! Ужас! Ужас!
Истерзана, в крови,
В кощунственных руках
Презренных палачей!
О, пытка! Пытка хуже смерти!
Ужасна пытка. Пощади!
Познал ли ты страдания людей?
И пытку, пытку знал ли ты!?
Да, я познал!
Вот в этом старом сердце
Я вынес все страдания людей.
Я вынес тысячи смертей
И тысячи великих воскресений.
Так я один пойду!
Пойду и с ней погибну!
Тебе же шлю проклятье,
Старик бездушный, Лжеучитель.
(Показывая рукой на белый крест)
Ты опозорил Крест Святой
Своими чёрствыми устами.
Вальтер хочет быстро удалиться.
Стой, мальчик! Стой!
Я полюбил тебя, как духа,
И просьбу я твою исполню.
Но знай, что просишь неразумно.
Болезни, пытки, смерть —
Даны нам Богом,
И, как по лестнице, по ним
Идём мы к вечному блаженству.
Чем больше страждет тело,
Тем дух свободней и сильней.
Теперь я стану на молитву
И стану Бога умолять,
Чтоб дал нам одоленье
В борьбе с могучим супостатом.
Оба падают на колени перед Распятием.
ДЕЙСТВИЕ III
Подвальная большая комната, без окон, под сводом. Прямо против зрителей большой, некрашеный стол. На нём несколько толстых книг и Распятие, прибор для письма и несколько канделябров. Рядом с ним скамейка. На самой середине комнаты дыбы. Несколько правее железная пустая кровать, рядом с ней сковорода с горячими углями. Затем целый ряд других предметов пытки. Направо тяжелая, железная дверь, в которую вводят осуждённых. Сперва сцена совершенно пуста. Потом безмолвно, словно крадучись, входит слуга, зажигает свечи, расставляет предметы на столе и испытующе смотрит на орудия пытки. Потом уходит, запирая тяжёлую железную дверь снаружи за сценой. В углу комнаты подымается пар и, когда он пропадает, на сцене стоят Герман и Вальтер.
Будь спокоен.
Не забудь, — ты маг,
Я спасу её от мук телесных.
Будь спокоен.
Не забудь, — ты маг.
Мы боремся для Бога.
Мрак тяжёлый
Победит Господь.
Стой со мною рядом.
Мы начертим круг
И невидимыми врагам мы станем.
Вальтер становится с ним рядом. Герман палкой с железным остриём чертит около них магический круг.
Тебе я верю, мой Учитель!
И всё исполню я, любя.
Прости минувшее неверье.
Ты убедил меня не словом,
А тихим светом
Души твоей великой.
Снимите с дыбы.
Невыносимо я страдаю!
О, ноги сожжены!
Убейте же меня!
Учитель! Ты слышишь стоны!
Невинен я, о Боже!
Господь, будь мне свидетель!
То голоса замученных вчера.
Превысили их муки меру,
И целые века
Они тревожить будут
Покой угрюмых сводов.
О, пощадите! О, оставьте
Меня спокойно умереть.
Невинен я! Невинен!
За сценой звон отпираемой тяжёлой железной двери. Входят три монаха-инквизитора с актуариусом: двое старых, один молодой. За ними у железных дверей становится стража. Монахи и актуариус торжественно садятся за судейский стол.
Сегодня нам подсудна
Девица Клара. В колдовстве
И в связи с дьяволом,
С врагом Святейшей Церкви,
Обвиняется она.
Стража! Введите к нам её.
Два стражника уходят.
Отец Антоний, получили ль
Вы рукопись мою?
Да, получил и прочитал её,
Но вызов с молотом ещё не делал.
А жалко! Говорят, вернейший способ вызвать духов и заставить их принести нам золота.
Но, отец мой! Может, золото от беса?
Кто бес? Кто нет!
Нам трудно в этом разобраться.
Сперва мы бесу согрешим, —
Потом молитвой просвятимся.
А золото всегда свою имеет цену.
Читал я много раз
Записки и пакты с дьяволом,
Которые мы находили
У наших осуждённых.
Но странным мне всегда казалось,
Что будто действие своё
В руках Священной Инквизиции
Они теряют.
Не заклинания слабы,—
Слабы учёные монахи:
За дело не умеют взяться.
На все ведь нужен ум,
Но много ли у нас людей
На самом деле умных?
Входят два стражника; за ними ведут Клару двое палачей и трое помощников. Рядом с Кларой идёт жена палача, толстая, обрюзглая баба, Брунгильда. Клара в одной только короткой рубашке: ноги её, руки и шея голые. На глазах у неё повязка. Ведут её задом к инквизиторам.
Брунгильда, подойди!
Примите мой поклон нижайший,
Святейшие отцы!
Скажи нам, баба, искала ль ты печати дьявола на теле подсудимой?
Святейшие отцы!
Я всю её раздела
И со вниманьем
Всё тельце ей булавками колола.
Я даже все сокрытые места
Её девической красы
Внимательно булавками колола.
И что же?
Да что! Всё плачет и дрожит!
А печать дьявола ты не видала?
Как ни старалась,
Не нашла.
Довольно! Отойди!
Ведите подсудимую сюда!
Снимите с глаз её повязку!
Клару подводят к столу. Палач с глаз её снимает повязку.
Девица Клара! Я прошу тебя
Быть откровенною. Сознайся нам,
Что ведьма ты, что ты любовница
Врага Святейшей Церкви.
Подумай о душе своей!
Святой отец!
Я не виновна!
Дитя, признайся нам!
Ведь мы отцы духовные твои.
Мы день и ночь немолчно Бога молим,
Чтоб души грешные людей
Он принял в райскую обитель.
Мы не желаем зла тебе.
Твою же душу мы спасти хотим.
Подумай о мученьях ада!
Там вечный огнь
И в нём горят до страшного суда
Отступники Святейшей Церкви!
Там плач, зубовный скрежет!
Признайся нам!
Пусть тело грешное
Потерпит кару,
Но душу сохрани для Бога.
О, дочь, о, милое дитя,
Послушайся меня!
Я говорю вам,
Я не виновна.
Я не умею лгать.
Я Бога призываю
В свидетели себе.
Она готова дать
Святую клятву!
Ты, юный брат, забыл, —
Святая Церковь
Клятвам ведьмы
Верить не велела.
Он обращается теперь к Кларе.
Дочь моя! Вот эти вещи
Устроены для пытки.
Я принуждён пытать тебя.
Чтоб получить твоё признанье.
О, Боже мой! Ты видишь!
Так пытайте!
Палач! Объясни подсудимой
Значение орудий пытки,
Ad oculos ей покажи.
Палач с грубым смехом подводит Клару поочерёдно ко всем орудиям пытки и показывает ей их. Клара вся дрожит и смотрит прямо, не моргая.
Вот это, милая моя, дыбой мы зовём. Вот тут мы привязываем ручки, а вот тут ножки. Затем начинаем растягивать. А суставчики-то: хрусь! хрусь! А затем под мышечками огоньком поджарим, а можно и у грудок. Тебе это, деточка, не нравится?! Но другое: качели. Вот так: ручки связываем на спинке, а верёвку привязываем за них, а верёвочка-то перекинута через блок, там на потолке. Потом и начинаем то подымать вверх девочку, а то сразу опускать её. При этом все жилочки рвутся и все косточки лопаются. Тоже не нравится, моя кошечка?! Ну, так вот другое: это гробик! В него кладут и привязывают крепко. В ротик кладут вот эту воронку. И через нее помаленечку вливают, поверишь ли, ведра два самой чистой водички. Живот-то во какой вздует! Не веришь! Ну так попроси отцов святейших, — они позволят тебе самой проверить мои слова. А вот это сапог испанский, самый модный! У кого ножки кривые — тому он живо их выпрямит. Ведь презабавный инструмент!
Что будет дальше! О, Боже! Боже!
Успокойся!
Она не будет чувствовать мучений.
Будь спокоен. Помни Бога!
О, злая дочь моя!
Ты страшные орудия видала!
Согласна ли ещё на пытку?
Сознайся, дочь! Сознайся!
Прошу тебя в последний раз.
Сознайся!
Нет! Пусть пытка!
Так, хорошо! Палач!
Сперва сапог испанский!
Живее к делу!
Постойте! Дочь моя,
Сознайся поскорее.
Страшна ведь пытка!
Страшна и смерть в грехах!
Но если ты откроешь нам всю правду,
Покаешься в грехах,
То мы тебя пытать не станем.
Тебя на волю мы отпустим,
В твой милый лес.
Живи там, сколько хочешь!
Играй с цветочками
И с птичками лесными.
Хоть я не вправе дать тебе свободу,
Но отец Антоний даст.
Он даст, — я это знаю.
Скажи нам, что ты ведьма, —
И мы тебя сейчас отпустим.
Отец Антоний, правду говорю?
Хм! Хм!
Ну, говори!
Ты ведьма?!
Я правдой не торгую.
Я Бога своего
За жалкое, земное счастье
Продать не в силах… —
Пытайте же скорей!
Что делать!
Сама ты виновата.
Ну, так! Пытай палач!
Герман медленно и торжественно вытягивает свои руки против Клары и всех судей; подходит к Кларе, как сомнамбул, и дотрагивается до неё руками. Затем пятится тихо и уверенно опять к себе в круг. Палач ввинчивает ногу Клары в испанский сапог.
Иисус Христос страдал,
И я, его невеста, страдать готова!
Пиши: она себя невестой назвала,
Конечно, не Христа, а дьявола.
Отверстым вижу небо,
И сонмы ангелов взирают на меня…
Нет боли никакой!
Пиши: помог ей дьявол
И сделал нечувствительной её.
Теперь довольно!
Начнём другую пытку!
Палач развинчивает сапог.
Нога её цела,
Никаких нет переломов и отёков.
Вон, на железную кровать
Её кладите и жгите ногу ей!
Клару ведут к кровати. Привязывают её к ней и раздувают рядом с ней жаровню. Жаровню подносят к её ногам. Пламя начинает их лизать.
О, Боже, Боже мой! Спасите!
Он хочет выскочить из круга и броситься к Кларе.
Что это, голос?!
Дьявол воочию стал помогать ей!
Герман схватывает Вальтера и тащит его опять в круг.
Довольно, палачи!
Пусть пытка прекратится!
Её доказана вина!
Пиши: девицу Клару присуждает
Святая Инквизиция к сожженью
За колдовство и за сожительство
С врагом Святейшей Церкви.
Учитель, помоги!
Я ей уже помог!
Я душу спас её!
Хотя она умрёт
От рук бездушных палачей,
Но всё же без страданий.
Вы, вражьи слуги,
Дрожите предо мной!
Попомню вас ещё!
Ещё в борьбе неравной
Мы смерим наши силы!
Пойдём, мой ученик!
Они торжественно уходят. Перед ними тяжёлые двери с гулким металлическим звоном сами распахиваются и потом, пропустив их, опять шумно захлопываются. Инквизиторы и палачи безмолвны.
ДЕЙСТВИЕ IV
Поле за городской стеной. Вдали виднеются башни средневекового города. В перспективе темнеет бор. Среди сцены, несколько в её глубине, огромный костёр, к нему сбоку прислонена лестница. На сцене толпится многочисленная пёстрая толпа. Она состоит из ландскнехтов, ремесленников, бюргеров, лекарей, брадобреев, крестьян и крестьянок и т. д. Все в необыкновенном оживлении ждут казни. По авансцене медленно прохаживаются, совершенно отдельно от толпы, два странных, очень крупного роста, существа в широких мантиях. Они закутаны и их лиц не видать. Одно во всём ярко-серебряном, белом, а другое во всём глубоко-чёрном. Они не разговаривают и держат друг друга за руки. Некоторые из народа следят за ними испуганно глазами. Во время следующего разговора два странных существа незаметно исчезают в толпе.
Зачем они пришли? Зачем? Ты видишь этих двух?
Видать-то вижу. Наверно, проходимцы.
Ты ничего не понял!
А ты, старик, наверно можешь больше меня понять, учёного доктора?!
Больше! Больше! Я смотрю, всю жизнь смотрю. Я все давно понимаю.
Их больше нет.
Их нет, но они придут. Они всегда приходят.
Ну так пускай приходят.
Они придут к тебе. Ты должен их любовно встретить.
Мне некогда болтать слова пустые. Отстань! Я посмотреть хочу, как будут ведьму жечь.
Он теряется в толпе.
Батюшки мои! Здесь будут жечь её?
Конечно, милка! Изжарят, как овцу.
За что же?
А за то, что ведьма! Правда, брадобрей мне говорил, что лишь под старость бабы становятся ведьмами. Эта же, говорят, молодая, смазливенькая. Значит, поспешила.
Безбожник! Срамник! Уйди ты прочь!
Ну, голубка-мамочка, не сердись!
Вокруг высокого и худого монаха в изодранной ряске собирается толпа. Монах высоко над своей головой жестикулирует руками и что-то кричит. Толпа волнуется.
Да, надо жечь всех колдунов, всех ведьм, всех женщин. Они соблазняют нашего брата. Они сосуд дьявола.
Не увлекайся, святой отец! Не поддавайся сам соблазну.
Не тебя ли, старого козла, станут соблазнять! Пьяница!
Вас спалит земной и небесный огонь, адовы чада!
Не ругай баб, проходимец! Я глотку тебе заткну. Вам бабы не нужны. Вся забота ваша о чертях. Ну, и любите их. Мы же останемся с бабами. Проще.
Народ хохочет. Монах в гневе потрясает кулаком и уходит.
Помолитесь Богу! Помолитесь Богу!
Старик, отчего ты не просишь сегодня для себя милостыни?
Сам Господь мне даст её сегодня. Прошу я за несчастных. Беда! Беда!
Какая тут беда! Беда ль, что ведьму жгут?
Сегодня жгут, и — знаете кого?
Ведьму!
Нет, Клару, невесту ученика нашего Германа.
В народе раздаются протяжные и печальные голоса.
Герман… Герман… Герман…
Быть не может! Он не даст её в обиду, даром, что овцы смирнее. Он задаст им на орехи.
Глядите, глядите, — вот и он, и с ним его Вальтер.
Герман тихо бредёт, опустив на грудь седую голову, за ним на расстоянии двух шагов идёт Вальтер.
Учитель, дочь моя больна. Исцели её.
Герман проходит мимо, не замечая её.
Свет моих очей! Исцелитель, друг народа, теперь я не боюсь! Ты их сильней!
Заговори меня, отец почтенный, чтоб вражеские сабли не ранили меня.
Друг, оставь! Сегодня я слабей дитяти!
Оставь!
Ландскнехт удивлённо отходит в сторону. К Герману напирает толпа народа. Они кричат и потрясают в воздухе кулаками. Герман изумлённо, словно проснувшись от тяжёлого сна, останавливается и смотрит на них.
Учитель! Учитель! Ты нас лечил, ты нас спасал, ты Богу за нас молился, — мы вырвем из рук этих дьяволов Клару. Мы им головы прошибём. Мы их на куски разорвём. Где они?! Где они?! Ребята дружно! Все за одного!
Спасибо вам, но это всё не то! Душа моя печальна. Я сам себя потерял. Тут тоже сила, но не земная. О, настают века страданий! Всех вас спасти я должен. Клара не одна. За ней других сожгут, и много, много светлых знаний, и силы, и любви уснёт навеки…
Он прав! Он к Богу ближе, чем мы, и Бог его научит, как поступить.
Её везут! Везут! Везут!
Внезапно настаёт тишина. В воздухе тихо и печально проносятся вопли.
Горе! Горе! Горе!
Идёт медленно шествие. Клара окружена палачами и стражей. Она сидит задом наперёд, лицом к хвосту, на осле. На голове её высокий колпак с изображениями чертей. За ней идут судьи. Шествие подходит к костру. Клару вводят на костёр, привязывают к находящемуся там столбу. Вальтер прорывается сквозь народ к костру и становится рядом с ним.
Слуги дьявола! Убийцы! Кровопийцы!
Народ сильно волнуется. Ландскнехты отгоняют его от костра.
Судом Святейшей Инквизиции девица Клара приговорена за колдовство и за сожительство с дьяволом к смертной казни через сожжение на костре. Пусть будет Господь милостив к её грешной душе!
Я невинна!
Молитесь за меня!
Старик Учитель! Дай нам спасти её!
За что они её терзать хотят?! За что?!
За что?!
Герман падает на колени.
Тише! Тише! Он хочет молиться! Бог его услышит!
Среди полного безмолвия Герман стоит с минуту на коленях; затем порывисто схватывает себя обеими руками за голову и говорит торжественно, как в забытьи.
«Твой Вальтер ранен… Он должен жить…
Ты стар… Сверши венец великому ученью
И дням твоим великим…
Внемли и исполняй…».
Пауза.
Да, я понял тайну слов,
Священных слов,
Последних слов великого пророка!
И я готов! Я твой!
Твоя да будет воля!
Он встаёт; гордо и быстро подходит к костру. Глаза его жгут окружающих. Народ и стража расступаются перед ним.
Дорогу мне! Дорогу!
Я вновь силён. Я старый маг,
Последний маг семьи великой!
Дрожите предо мной,
Исчадья ада!
Всюду трепет и безмолвие. Он у самого костра и простирает руки к Кларе.
Дочь бедная моя!
Сойди с костра!
Довольно насмехаться
Врагам над будущей победой, —
Победой царства света.
Силою, мне данною от Бога,
Я путы рву твои!
Верёвки спадают с Клары, и она медленно по воздуху парит к Герману и становится с ним рядом. К ней подходит Вальтер и берёт её за руку.
Теперь черёд за мной.
Я на земле не нужен
Герман медленно восходит на костёр.
Я нужен там!
Да, там великая борьба!
Пройдут века.
Огонь жестокий
Людьми питаться станет.
Забудут люди магов.
В довольстве сытом обретут
Смешное счастье.
Покроется земля домами,
Высокими, как скалы.
Померкнет солнца свет
Пред солнцем, созданным людьми.
Железными цепями
Себя скуёте вы.
И, как рабы,
Не знавшие свободы,
Вы цепи будете лобзать
И станете в них верить.
Но знайте все,
Что высоко над вами
Святые сонмы множатся, растут.
Настанет миг блаженный,
И мёртвые начнут стучаться
В дома живых.
Костёр разгорается.
И рухнет ваше счастье.
Вы будете просить страданья.
Господь во благости
Своей Вам даст его.
И в светлый край,
К былым друзьям,
Как дети, вы к Отцу придёте.
Теперь же: Вальтер! Клара!
Вы, потомки магов,
Идите в мир,
Храните тайное ученье;
Любите тайное для тайны.
Молитесь обо мне,
И знайте,
Что я не умер, нет,
Я буду с вами жить века.
Гори, костёр! Дай мне свободу.
Свободу, чтоб я мог идти
Мной избранным путём.
Костёр страшно разгорается. Германа среди пламени больше не видно. Занавес тихо опускается.