Приближается буря.
Элса слезла с трясущейся площадки. Когда она ступила на землю, ветер, завывая, сорвал верхний слой почвы, поднял его и метнул в сторону. Песок ударил в лицо Элсы, точно крошечные осколки.
С крыльца сбежала Роуз:
– Буря! Скорее!
Элса кинулась к ней:
– Дети?
– Дома.
Держась за руки, они пробрались к двери, задвинули засов. Стены тряслись. С потолка дождем сыпалась пыль. Новый порыв ветра, и мир вокруг содрогнулся.
Роуз бросилась запихивать клочки тряпок и газет в оконные щели.
– Дети! – закричала Элса.
– Мамочка!
В гостиную влетел перепуганный Энт, бросился к матери. Та прижала мальчика к себе.
– Надень противогаз.
– Не хочу. Я в нем дышать не могу.
– Надевай, Энтони. И полезай под кухонный стол. Где твоя сестра?
– Что?
– Приведи Лореду. Скажи ей, чтобы она тоже надела противогаз.
– Я… не могу.
– Не можешь? Почему?
Вид у Энта был несчастный.
– Я обещал ей не говорить.
Элса опустилась на колени, глядя на сына. На них сыпалась пыль.
– Энтони, где твоя сестра?
– Она сбежала.
– Что?!
Энт мрачно кивнул.
– Я ей сказал, что это тупость.
Элса бросилась к комнате Лореды, распахнула дверь.
Дочери не было.
Что-то белело на комоде.
Записка, подернутая пылью.
Я найду его.
Элса бегом спустилась, прокричала:
– Лореда сбежала. Я возьму грузовик. В баке еще остался бензин?
– Совсем немного! – крикнул Тони. – Но в такую бурю ехать нельзя.
– Придется.
Элса выудила из ведерка со всякой всячиной, которое стояло на кухне, давно не используемые ключи и вышла в ревущую песчаную бурю. Обвязала нос и рот банданой, прикрыла ладонью глаза.
Перед ней закручивались вихри. От статического электричества волосы встали дыбом. Там, где раньше находился забор, между колючей проволокой вспыхивали синие огоньки.
Пробираясь сквозь пылевые вихри, Элса нашла веревку, которую они протянули между домом и амбаром.
Крепко держась за веревку, она пробралась к амбару, распахнула дверь. В амбар ворвался ветер, затряс дощатые стены, пугая лошадей.
Через образовавшуюся щель Бруно в панике выскочил из стойла и замер в проходе. Ноздри у него трепетали от страха. Он фыркнул и выскочил в бурю.
Элса сорвала с грузовика чехол, ветер вырвал ткань у нее из рук, и чехол расправленным парусом взлетел на сеновал. Мило в ужасе заржал.
Элса забралась на водительское место, вонзила ключ в замок зажигания и с силой повернула. Мотор неохотно кашлянул и ожил. Только бы хватило бензина.
Вцепившись в руль, она выехала в бурю. Ветер тут же попытался столкнуть машину в канаву. Сзади гремела цепь, привязанная к оси, – заземление грузовика, чтобы его не закоротило.
Коричневая пыль летела в стороны, две фары вперялись во мрак. В конце дорожки Элса подумала: куда?
В город.
Лореда ни за что не пошла бы в другую сторону. Их ферму от границы с Оклахомой отделяли мили пустоты.
Элса с трудом заставила грузовик повернуть. Теперь ветер дул в спину, подталкивая вперед. Она наклонилась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Ехала она со скоростью не больше десяти миль в час.
Городские фонари включили в бурю. Окна и двери заколочены. По улице неслись пыль, и песок, и грязь, и перекати-поле.
Лореда съежилась у запертой двери вокзала, крепко прижав к себе чемодан, который ветер пытался вырвать у нее.
Элса остановила грузовик и выскочила. Вокруг фонарей сияли тонкие нимбы золотого света, пронизывая коричневую муть.
– Лореда! – закричала она тонким голосом, царапающим горло.
– Мама!
Наклонившись вперед, Элса двинулась против ветра, который срывал с нее платье, царапал щеки, лишал зрения. Пошатываясь, она поднялась по ступенькам и прижала Лореду к себе так крепко, что на секунду буря исчезла, их не терзал ветер, не кусал песок, остались только они вдвоем.
Слава тебе господи…
– Нужно попасть внутрь, – сказала Элса.
– Дверь заперта.
Где-то совсем рядом взорвалось стекло. Элса отпустила Лореду и пробралась к разбитому окну, перелезла через острые стеклянные зубы, торчащие из подоконника, не обращая внимания на боль.
Открыла дверь, втащила Лореду внутрь и заперла засов.
Здание вокзала подрагивало, разбилось еще одно окно. Элса подошла к питьевому фонтанчику, зачерпнула теплой воды и в горсти отнесла Лореде, которая жадно выпила.
Элса опустилась на пол рядом с дочерью. Глаза так сильно болели, что она почти ничего не видела.
– Прости меня, Лореда.
– Он ведь хотел уехать на Запад? – спросила Лореда.
Стены вокзала тряслись, казалось, весь мир распадается на части.
– Да.
– Почему ты просто не сказала ему «да»?
Элса вздохнула.
– У твоего брата нет обуви. У нас нет денег на бензин. Ни на что нет денег. Бабушка с дедушкой не поедут. Я видела только причины не ехать.
– Я добралась сюда и не знала, куда дальше. Он не хотел, чтобы я знала.
– Понимаю.
Элса положила руку на спину дочери.
Лореда дернулась в сторону.
Элса убрала руку и сидела молча, она сознавала, что никакими словами уже не заделать брешь в отношениях с дочерью. Раф бросил их обеих, бросил детей, бросил родителей, попросту отшвырнул свои обязательства, а винила Лореда по-прежнему Элсу.
Вечером, когда буря стихла, Элса с Лоредой вернулись на ферму. Элса как-то нашла в себе силы поесть, накормить детей и уложить их спать. И даже не заплакать при этом на глазах у всех. «Победа», – подумала она. За несколько часов, что прошли с того момента, как Роуз узнала о бегстве своего сына, ее боль обратилась в клокочущий гнев, который она бурно выражала по-итальянски. Отчаявшаяся Лореда за ужином не проронила ни слова, на Энта, который ничего не понимал, больно было смотреть. Тони отводил глаза.
Когда Элса оказалась в спальне – наконец-то, – ей пришло в голову, что за последние часы она не произнесла ни слова, даже не отвечала, когда к ней обращались. Боль все ширилась и ширилась внутри, пожирая ее.
Ветер угомонился, стихия больше не набрасывалась на дом. Стояла тишина. Только иногда слышался вой койота да шелест пробегающего по полу насекомого.
Элса подошла к комоду у окна. Открыла ящик Рафа, где лежала единственная рубашка, которую он оставил. Вот и вся память о муже.
Она взяла в руки эту светло-голубую полотняную рубаху с латунными пуговицами. Сама сшила ее Рафу в подарок на Рождество. На манжете сохранилось коричневато-красное пятнышко ее крови: укололась, когда шила.
Она обернула рубашку вокруг шеи, как шарф, и бесцельно вышла в звездную ночь. Может, она так и будет идти и идти без конца… или так и будет носить этот шарф, пока не состарится и не поседеет, и тогда какой-нибудь ребенок спросит, что это за сумасшедшая, которая носит рубашку вместо шарфа, и она ответит, что не помнит, где взяла эту рубашку и чья она.
У почтового ящика она увидела мертвого Бруно, мерин был завален ветками. В приоткрытом рту запеклась грязь. Завтра надо будет постараться выкопать яму в такой же мертвой, как и Бруно, земле, чтобы похоронить его. Еще одно ужасное дело, еще одно прощание.
Вздохнув, Элса побрела домой, забралась в постель. Кровать была слишком широкой для нее одной, даже когда она раскинула руки и ноги. Элса сложила руки на груди, точно покойница в ожидании, когда ее обмоют и похоронят, уставилась в грязный потолок.
Все эти годы, все ее молитвы, вся ее надежда, что однажды ее полюбят, что муж повернется к ней, и разглядит ее, и поймет… все это исчезло.
Правильно ее родители говорили.
Глава одиннадцатая
Лореда понимала, что маму нельзя винить в том, что папа их бросил. Во всяком случае, это была не только мамина вина. Лореда пришла к этой бесконечно грустной правде после долгой бессонной ночи.
Папа бросил их всех. Осознав этот факт, она уже не могла забыть о нем. Отец разбередил в Лореде мечты, уверил, что любит ее, но бросил, исчез.
Впервые в жизни надежды Лореды были разрушены.
Лореда встала, увидела голубое небо за окном и надела ту же грязную одежду, в которой убежала из дома накануне. Она не стала причесываться и чистить зубы. Какой смысл? Ей никогда не выбраться с этой фермы, и кому какое дело, как она выглядит?
Бабушка Роуз стояла у плиты, где в кастрюле булькала манная каша. Бабушка вся… будто съежилась. По-другому и не скажешь. Она что-то бормотала по-итальянски, на языке, которому отказывалась учить внуков, потому что хотела, чтобы они выросли американцами.
На кухне появился Энт, пиная дюймовый слой пыли, покрывавшей пол. Лореда достала для него стул из-под покрытого клеенкой стола, где стояли перевернутые вверх дном миски, тоже все припорошенные пылью.
Лореда перевернула миски, протерла, села рядом с братом. Энт, сгорбившись, отчего стал казаться еще младше, принялся есть безвкусную кашу.
Застегивая штопаный-перештопаный комбинезон, вошел дедушка.
– Кофе чудно пахнет, Роуз, – сказал он и потрепал Энта по грязным волосам.
Энт заплакал. Плач перешел в отрывистый кашель. Лореда взяла брата за руку. Ей тоже хотелось плакать.
– Как он мог их бросить? – сказал дедушка.
Бабушка оглянулась на него с несчастным видом.
– Silenzio[20], – прошипела она. – К чему слова?
Дедушка тяжело вздохнул и закашлялся. Он прижал руку к груди, будто там скопилась пыль, принесенная вчерашней бурей.
Бабушка Роуз потянулась за веником и совком. Лореда громко застонала: вчера они весь день расчищали завалы после предыдущей бури – выбивали ковры, стирали грязь с подоконников, перемыли всю посуду, составили ее на место, перевернув, а сегодня опять все сначала…
Неожиданно раздался стук в дверь.
– Папа! – закричала Лореда, срываясь с места.