Больше ничего не сделаешь. Чулки сползают, но хотя бы стираные, а дырявым башмакам ничто не поможет. Хорошо, что зеркала нет. Вернее, есть где-то в коробке в грузовике, но что толку сейчас копаться в вещах.
Она оставила в палатке стакан чистой воды для детей. Они все еще спали.
Элса написала Лореде записку: «Ищу работу/никуда не уходите/в стакане питьевая вода» – и пошла к грузовику.
Она выехала на основную дорогу.
Перед каждой фермой стояла очередь: люди ждали работу. Другие шли гуськом по дороге, тоже искали работу. Тракторы разрывали почву на коричневых полях, попадались и лошади, впряженные в плуг.
Примерно через полчаса Элса увидела на заборе объявление: «Требуется служанка».
Она съехала на длинную грунтовую дорогу, вдоль которой росли деревья, усыпанные белыми цветами, и остановилась. Какие-то низкие зеленые растения покрывали сотни акров по обе стороны дороги. Наверное, картофель.
Впереди виднелся большой дом с застекленной верандой. Перед крыльцом красивый садик с цветами.
Из дома вышел мужчина, за ним захлопнулась дверь. Он раскурил трубку. Мужчина был хорошо одет: фланелевые брюки, накрахмаленная белая рубашка и шляпа-федора, которая, должно быть, стоила целое состояние. Аккуратная прическа, ровно подстриженные бакенбарды и тоненькие усики.
Он подошел к грузовику со стороны водителя.
– Надо же, грузовик. Ты, наверное, новенькая.
– Вчера приехала из Техаса.
Он оценивающе посмотрел на Элсу, наклонил голову.
– Иди туда. Хозяйке нужна помощь по дому.
– Спасибо!
Элса поспешила выйти из грузовика, пока мужчина не передумал. Работа!
Она торопливо вошла в калитку, и запах роз окутал ее ароматом, напоминающим о детстве. Она поднялась на крыльцо и постучала.
Послышался стук высоких каблуков по паркету.
Дверь открыла низенькая полная женщина в модном шелковом платье с разрезом, с пышным бантом на шее. Прямой пробор, ухоженные платиновые кудри до подбородка.
Женщина взглянула на Элсу и сделала шаг назад. Она втянула воздух, прижала к носу кружевной платочек.
– Мигрантов нанимает наш управляющий.
– Ваш… мужчина в шляпе сказал, что вам нужна помощь по дому.
– Вот как.
Элса остро чувствовала, какой у нее потрепанный вид. Все ее усилия показаться перед работодателем в приличном виде для этой женщины ничего не значили.
– Иди за мной.
Внутри дом выглядел роскошно: хрустальные люстры, окна с переплетом, через которые зеленые поля виделись как калейдоскоп цветов. Толстые восточные ковры, резные столики красного дерева.
В комнату вошла девочка с кудряшками, как у маленькой актрисы Ширли Темпл. На ней было розовое платье в горошек и черные лакированные туфельки.
– Мама, что нужно этой грязной тете?
– Не подходи к ней близко, дорогая. Они все заразные.
Глаза девочки испуганно округлились. Она попятилась.
Элса не верила своим ушам.
– Мэм…
– Не говори со мной, если я тебя не спрашиваю, – сказала женщина. – Можешь натереть полы. Но смотри не филонь, и я проверю твои карманы перед уходом. И не трогай ничего, кроме воды, ведра и щетки.
Глава двадцатая
Лореду разбудил отвратительный запах. Каждый вдох напоминал, что она провела ночь там, где ей меньше всего на свете хотелось оказаться.
Лореда долго лежала, зная, что при свете дня она увидит то, чего ей видеть вовсе не хочется, но аромат кофе все-таки заставил ее подняться. Она перелезла через Энта, который заворчал во сне, и натянула дырявый свитер поверх платья.
Сунула ноги в башмаки и откинула полог палатки. Лореда думала, что мама сидит на перевернутом ведре у костра и попивает кофе, но не увидела ни мамы, ни грузовика. Она нашла только стакан воды и мамину записку.
Вдоль дороги за плоским коричневым полем теснились палатки и автомобили. На самом поле – площадью акров пятьдесят – стояли сотни палаток и десятки грузовиков, где тоже жили люди. Лачуги, сколоченные из металлолома и старых досок. Женщины ходили по лагерю, собирая оборванных детей, лаяли облезлые собаки, требуя еды и внимания. Натянутые бельевые веревки и груды всякого мусора возле палаток свидетельствовали, что люди живут здесь не первый месяц. Никто не хотел бы жить вот так, но ничего не поделаешь. Вот она, Великая депрессия.
Впервые Лореда поняла, что означают эти слова. Дело не только в том, что банкиры-жулики сбегают с деньгами вкладчиков, кинотеатры закрываются, а люди стоят в очереди за бесплатным супом.
Тяжелые времена означают нищету. Работы нет. И деваться некуда.
Из ближайшей палатки показалась Джин, помахала Лореде.
Лореда поспешила к ней, неожиданно обрадовавшись, что тут есть знакомый взрослый.
– Привет, миссис Дьюи.
– Твоя мама около часа назад отправилась искать работу.
– Мама никогда по-настоящему не работала.
Джин улыбнулась:
– Только подросток такое скажет. Но это неважно. Опыт, я имею в виду. Тут в основном работа в поле. Нас не берут в закусочные, магазины и подобные места. Такую работу они оставляют себе.
– Но так нельзя.
Джин пожала плечами, будто говоря: а кого это волнует?
– Когда времена тяжелые, а работы мало, всегда винят приезжих. Такая уж человеческая природа. И сейчас приезжие – это мы. Раньше в Калифорнии во всех бедах винили мексиканцев, а до них вроде китайцев.
Лореда смотрела на замусоренный лагерь.
– Моя мама никогда не сдается, – сказала она. – Но может быть, на этот раз стоит все бросить. Мы могли бы поехать в Голливуд. Или Сан-Франциско.
Голос у Лореды дрогнул, и ей это не понравилось.
Она вдруг подумала о папе, и Стелле, и бабушке с дедушкой, и ферме. Хорошо бы сейчас оказаться дома, чтобы бабушка ее крепко обняла и угостила чем-нибудь вкусным.
– Иди сюда, дорогая, – сказала Джин, раскинув руки.
И Лореда обняла эту едва знакомую женщину; удивительно, но ей стало не так тоскливо.
– Придется тебе повзрослеть, – сказала Джин. – Твоя мама наверняка хотела бы, чтобы ты оставалась ребенком, но сейчас не те времена.
Лореда сдержала слезы. И ей хотелось бы оставаться ребенком, а не взрослеть, особенно в таком месте.
Она посмотрела на доброе, грустное лицо Джин.
– И что же мне делать?
– Перво-наперво натаскай побольше воды из канавы. Только сначала вскипяти ее и процеди, а потом используй. Я тебе дам марлю. Устроишь постирушку, поможешь маме.
Джин осталась у палатки, а Лореда взяла пару ведер и пошла к канаве. На топком берегу уже сидели женщины и стирали. Дети возились в грязной воде.
Лореда наполнила отвратительной водой оба ведра и отнесла их обратно к палатке. Она прошла мимо семьи из шести человек, которые жили в лачуге из обломков досок и кусков листового железа.
Энт уже проснулся и сидел на земле. Он явно только что плакал.
– Все меня бросили, я думал…
Лореда поставила ведра и сказала:
– Прости меня.
Энт вскочил и бросился к ней. Лореда обняла брата.
– Я испугался.
– И я, Энтси, – прошептала Лореда. Она не меньше брата нуждалась в утешении, и обоим стало легче, когда они обнялись.
У Энта тут же высохли слезы, он снова улыбался.
– Хочешь поиграть в мяч? Он где-то здесь.
– Нет. Нужно вскипятить воды, приготовить завтрак. Потом будем стирать.
– Мама нам такого не поручала, – возмутился Энт.
– Нужно ей помочь.
Энт вдруг замер:
– Она же вернется, правда?
– Конечно, вернется. Она ищет работу, чтобы мы могли переехать.
– Ох. Думаешь, найдет?
– Надеюсь.
Они позавтракали безвкусной кашей, потом Лореда помыла миски и упаковала все обратно в коробки, чтобы вещи можно было сложить в грузовик, как только мама вернется. И уехать из этого вонючего лагеря.
К полудню все пальцы у Элсы саднило, от хлорки руки покраснели и горели. Она отмыла полы на кухне и в прихожей, а в столовой и гостиной натирала паркет маслом с запахом лимона, пока доски не заблестели. Вытащив с полок десятки книг, протерла пыль за ними. Элса не смогла удержаться, понюхала кожаные переплеты, бумагу, даже прочитала пару предложений.
Когда-то она читала целыми днями. В другой жизни.
Закончив с уборкой, она ошпарила двух упитанных курочек и ощипала их. Рот наполнился слюной при одной мысли о жареной курятине. Час спустя она вытащила мокрое белье на улицу и пропустила его через металлический пресс, поворачивая ручку до отчаянной боли в плечах. И все это под неусыпным контролем хозяйки, которая не предложила Элсе сделать перерыв на обед, не дала ей стакана воды, даже имени своего не назвала.
– Ну все, – объявила хозяйка в шестом часу, когда Элса отгладила мужскую рубашку. – Работа окончена.
Элса медленно отставила утюг и с облегчением вздохнула. Ей хотелось есть и пить.
– Я заметила, что хорошо бы навести порядок в кладовке, мэм, и…
– Трогать нашу еду? И не думай об этом. С тех пор как ваши сюда понаехали, уровень преступности взлетел до небес. И в школах полно ваших грязных детей.
– Мэм, как христианка, вы должны…
– Как ты смеешь сомневаться в моей вере? Вон отсюда! – Пальчиком с острым ноготком хозяйка указала на дверь. – И не возвращайся. Мексиканцы лучше работают, чем вы, грязные оки. Они не дерзят и после сбора урожая уезжают из города. Не надо было их депортировать.
Элса слишком устала, чтобы спорить. По крайней мере, она нашла работу.
Сегодняшние деньги – это начало. Нужно думать в таком духе.
– Хорошо, мэм, – сказала она. Она стояла, ждала, что ей заплатят.
– Чего тебе? – спросила женщина, скрестив на груди руки.
– Плату за работу.
– А, точно.
Женщина порылась в кармане, вытащила несколько монет и сунула в протянутую руку Элсы.
Четыре десятицентовые монетки.
– Сорок центов? – спросила Элса. – За десять часов работы?
– Назад забрать? Я могу рассказать мужу, какая ты непочтительная.