– И они согласны на любую оплату, лишь бы как-то прокормиться, – заметил Джеб.
– Проклятые хозяева фермы так и норовят платить все меньше и меньше, – сказал незнакомый мужчина. Он протянул Элсе руку с тонкими пальцами и представился: – Я Айк. Из лагеря Уэлти.
Она пожала его руку и тоже назвалась.
Пятьдесят центов. Вот сколько она заработала сегодня, и надолго этого не хватит, а когда перепадет работа в следующий раз, неведомо, как и неведомо, сколько заплатят. Что, если завтра предложат сорок центов? Что ей останется, кроме как согласиться?
– Когда начнем собирать хлопок, дела пойдут на лад, – сказал Джеб.
Мужчина по имени Айк хмыкнул:
– Не знаю, Джеб. У меня дурное предчувствие. Хлопок дешевеет, и проклятый Закон о регулировании сельского хозяйства еще больше зажимает сельхозпроизводителей. Правительство хочет, чтобы сажали меньше хлопка, тогда цены вырастут. Вы понимаете, что это значит. Если давят на сельхозпроизводителей, то первыми страдаем мы.
– А как же летние месяцы? – спросила Элса. – Вот проредим мы хлопок, но до сбора еще долго ждать. Какая работа будет тогда?
– Очень многие вскоре двинутся на север собирать фрукты. Осенью вернемся за хлопком.
– А расходы на бензин окупятся?
Джеб пожал плечами:
– Это работа, Элса. Мы соглашаемся на любую – где можем и когда можем.
Женщины в лагере уже хлопотали у своих убогих жилищ, готовя ужин. В воздухе плыли звуки скрипки, и Элса невольно улыбнулась.
Лореда и Энт сидели перед палаткой. На плите побулькивала фасоль в кастрюльке.
– Мама, – сказала Лореда, – мне нужно с тобой поговорить.
Ничего хорошего такое вступление не сулило. В последнее время гнев Лореды нарастал подобно лавине. Она не жаловалась, не закатывала глаза, не убегала от матери, но почему-то от этого Элсе было только больше не по себе. Она понимала, что дочь по горло сыта этой ужасной жизнью и рано или поздно взорвется.
– Конечно.
– Ты посиди здесь, Энт. – Лореда встала.
Элса вслед за Лоредой пошла к канаве, которую все совершенно незаслуженно именовали ручьем.
Под цветущим деревцем Лореда остановилась и повернулась к Элсе:
– Занятия в школе два дня назад закончились.
– Я знаю, Лореда.
– А ты знаешь, что я единственная тринадцатилетняя провожу весь день в лагере?
Элса догадывалась, куда Лореда клонит. Она ждала этого разговора. Боялась его.
– Семилетки работают в полях, мама.
– Это так, Лореда, но…
Лореда подступила к ней.
– Я не глухая, мама. И слышу, о чем люди говорят. Зима в Калифорнии тяжелая. Работы нет. Пособия мы до апреля не получим. Заработать можно только в поле. И этих денег нам должно хватить на четыре месяца.
– Я знаю.
– Завтра я пойду работать с тобой.
Элса хотела сказать – закричать: НЕТ!
Но Лореда права. Им нужно скопить денег на зиму.
– Хорошо, но только на это лето. Потом ты вернешься в школу. А пока Джин присмотрит за Энтом.
– Ты же понимаешь, что он тоже захочет работать, мама. Энт сильный.
Элса уже шла назад, делая вид, будто не слышала этих слов.
К июлю работа в полях закончилась, и до сбора хлопка ничего не предвиделось. Но все новые и новые мигранты приходили и приезжали каждый день в долину Сан-Хоакин. Все больше работников, все меньше работы. Местные жители изливали свое негодование в газетах – мол, их налоги идут на помощь чужакам, а школы и больницы, говорили они, не справляются с потоком понаехавших. Местные боялись, что скоро настанет их черед обанкротиться, что они не смогут вести привычный образ жизни, считали, что мигранты разносят болезни, и во всех преступлениях винили тоже их.
Элса созвала собрание Клуба путешественников и спросила детей, хотят они остаться в лагере у канавы или поехать за семьей Дьюи – и многими обитателями лагеря – на север в Центральную долину, поискать работу на сборе фруктов. Еще один сложный выбор, и каждому было понятно, как хрупко их существование. Потратить деньги или сэкономить?
В конце концов они последовали примеру большинства обитателей лагеря: упаковали вещи в коробки, сняли палатку и погрузили все в грузовик. И двинулись на север вслед за Дьюи, в округе Йоло разбили палатку еще в одном мигрантском лагере. Здесь предстояло собирать персики. Элса очень неохотно согласилась брать Энта с собой в поле, но выбора не было. Она мать-одиночка, а сын слишком маленький, и нельзя оставлять его одного на весь день. Заработка от сбора персиков хватило, чтобы прокормиться и прикрыть наготу. Но отложить ничего не удалось.
Когда персики сошли на нет, все снова снялись с места. До конца лета они вместе с ордой мигрантов передвигались от поля к полю, научились собирать самые разные фрукты и овощи, оставаясь незамеченными для добрых людей, владевших полями, – те хотели, чтобы их урожай собрали, но видеть людей, которые собирают урожай, вовсе не хотели, рассчитывая, что по завершении сезона сборщики просто исчезнут.
Они не ездили в город, не ходили в кино, даже в библиотеки. Они останавливались вместе со всеми в лагерях, держась друг дружки. Джин научила Элсу жарить во фритюре шарики из кукурузной муки, а Элса показала Джин, какие вкусные лепешки получаются из поленты, как они хороши с супом или жарким. Но в основном они питались консервированным томатным супом с макаронами и нарезанными сосисками.
И все это долгое, жаркое лето они ждали двух слов.
Хлопок созрел.
Новость эта стремительно прокатилась по Центральной долине в сентябре. Посреди ночи Элса и дети упаковали вещи и двинулись обратно в долину Сан-Хоакин к ставшему родным лагерю у канавы.
Они целый день ехали по жаре, но вот наконец свернули в наезженную сухую колею на заросшем сорняками поле. Дряхлая машина Джеба поднимала пыль впереди.
– Вот это да… – сказал Энт, с удивлением глядя сквозь грязное, все в пятнах от разбившихся жуков, стекло. – Вы только посмотрите.
За то время, что они отсутствовали, население лагеря у канавы существенно выросло, и сейчас в поле стояло не меньше двухсот палаток новых мигрантов – американцев, прибывшх в поисках несуществующей работы. По лагерю будто торнадо пронесся: сломанные автомобили, мусор.
Джеб взял правее, прочь от скопища палаток и картонных лачуг. Он нашел неплохое, почти ровное место, где можно было поставить рядом две палатки, но так, чтобы две семьи все же жили не на головах друг у друга.
Элса припарковалась чуть поодаль.
– До ручья далеко, – оценила Лореда, покачала головой и пробормотала: – Поверить не могу, что я назвала эту канаву ручьем.
Элса притворилась, что не слышала.
– Пойдемте, путешественники. Пора разбивать лагерь.
Они принялись за работу. Установили палатку, вытащили печку, взбили комковатый, грязный походный матрас. Засунули ведра в медную ванну и поставили ее перед палаткой, рядом со стиральной доской и веником.
– Отлично, – сказала Лореда, вернувшись с двумя ведрами воды. – Мы снова тут. Дом, милый дом.
Элса скомкала газету (в глаза ей бросился заголовок «Пособия доведут страну до финансовой катастрофы») и развела огонь в печи.
Лореда подошла к ней, спросила:
– Ты ведь знаешь, что занятия в школе уже начались, да?
– Да.
– И знаешь, что я в школу не вернусь, да?
Элса вздохнула. Всю жизнь она только и хотела, что быть хорошей матерью. И какая же она мать, если Лореда не получит образования? И все же. Они провели в Калифорнии почти пять месяцев, вкалывали без продыху, а денег в итоге меньше двадцати долларов. Много ушло на бензин и продукты, а платили мало, как тут выбраться из нищеты? И зима приближается. Выживут они или нет, зависело от того, сколько денег они заработают на сборе хлопка, а Лореда могла работать наравне со взрослыми. Удвоить заработок.
– Да, – сказала Элса. – Я знаю, что тебе придется собирать хлопок, но Энт будет ходить в школу. И точка. – Она посмотрела на дочь и добавила: – И ты вернешься в школу, как только сбор хлопка закончится.
На следующее утро Лореда проснулась затемно и лежала, прислушиваясь. В четыре часа она услышала то, чего ждала, – голос Джеба у палатки: «Пора».
Лореда и Элса спали одетыми, поэтому они просто взяли приготовленные заранее полотняные мешки длиной в двенадцать футов (заплатили за каждый по пятьдесят центов) и выбрались из палатки.
Их ждали Джеб с сыновьями, Элроем и Бастером.
Впятером они вышли на дорогу и двинулись к первому полю Уэлти.
В очереди уже стояло человек сорок, некоторые, похоже, с ночи, чтобы точно получить работу. Мужчины, женщины, дети, даже шестилетки. Мексиканцы, цветные, оки – их больше всего. В воздухе парили белые пушинки хлопка, садились на лицо Лореды, застревали в волосах.
Грузовики ждали, когда их заполнят хлопком. Кузовы обтягивала проволочная сетка.
На восходе прозвучал гонг. Толпа заволновалась. Люди знали, что работа достанется не всем. В очереди уже скопилось несколько сотен человек.
Ворота хлопкового поля открылись, вышел высокий краснолицый мужчина в ковбойской шляпе. Он прошел через толпу, внимательно выбирая рабочих.
– Ты, – сказал он Джебу.
Джеб метнулся к воротам.
– Ты, – сказал он Элсе, а потом Лореде: – И ты…
Лореда бросилась в поле, к указанному ряду. Кожаный ремень длинного полотняного мешка, перекинутый через плечо, больно впивался в тело.
Снова ударил гонг. Лореда потянулась к ближайшему кусту хлопка, вскрикнула от боли и отдернула руку. На пальце выступила кровь. Только тогда Лореда заметила, что хлопчатник покрыт острыми шипами. Сморщившись, она попробовала еще раз, теперь осторожнее, и все равно опять укололась. Она сцепила зубы и продолжила собирать хлопок.
Солнце палило вовсю, Лореда уже ничего не чувствовала, кроме жары, пыли и запаха пота. Горло так пересохло, что даже пить было больно. Она выпила всю воду из фляжки – вода до того нагрелась, что почти обжигала. С каждой минутой мешок становился все тяжелее, руки ломило.