Но, увы! Таких отрезвляющих слов в то время в печати не появлялось. Критика «коэффициентов» появилась в печати уже после Цусимы, когда было уже поздно.
Газеты с этими знаменитыми статьями (послужившими главной причиной отправки нам вдогонку старых калек адмирала Небогатова, а это, в свою очередь, задержало нас более чем на два месяца в нашем движении вперед, что японцам, конечно, было только на руку) – были получены на эскадре во время стоянки ее на Мадагаскаре и вызвали целую бурю. Гипноз авторитета имени их автора был так велик, что даже среди части офицеров нашей эскадры нашлись горячие защитники его ереси. Впрочем, я должен оговориться, что защитниками коэффициентов являлись, большей частью, молодые офицеры. Старики же, в лучшем случае, задумчиво кусали ус, большинство же, по образному выражению мичманов, «крыли» их автора, не стесняясь крепостью выражений.
Можно себе ясно представить душевное состояние адмирала Рожественского при чтении этих статей – его гнев и бессильную ярость. Не в один ли из таких моментов получил он одно из самых своих популярных на эскадре прозвищ – «тигр в аксельбантах?»[88]
Эти недоброй памяти газеты доставил нам присоединившийся к нам на Мадагаскаре наш военный транспорт «Иртыш». Он же доставил нам и нашу первую из России почту, которой мы не получали три месяца[89].
Я ясно вспоминаю этот знаменательный день. Когда в кают-компании появились огромные, перевязанные бечевкой пакеты с корреспонденцией, с подписью «На броненосец “Орел”», на почтенное собрание господ офицеров нашло какое то безумие. Все, схватившись за пакеты, стали испускать дикий, нечеловеческий рев, какое-то бессмысленное «А-а-а-а», заставившее ринуться в кают-компанию офицеров даже из самых отдаленных кают, ибо рев этот был слышен во всех углах корабля. Вбегавший с встревоженным лицом офицер, узнав, в чем дело, присоединял свой радостный вопль к общему реву, который все разрастался по мере появления новых членов кают-компании, пока не появился прибежавший из какого-то угла корабля Арамис, разом прекративший безумие.
Придвинув к себе пакеты (на военном корабле почту разбирает всегда старший офицер), он, не спеша, методически, начал вскрывать их один за другим, медленно, точно дразня и испытывая терпение, читая адреса. Но он зачастую не успевал произносить фамилию, как столпившиеся вокруг него офицеры, следившие не отрываясь за появлявшимися в его руках конвертами, вырывали их у него из рук, узнавая с первого же взгляда написанное знакомым и дорогим почерком. В дверях кают-компании, не смея войти внутрь, уже сгрудилась команда, с не меньшим нетерпением ожидая получить весточку с далекой Родины. На газеты и журналы в первое время никто не обращал внимания, и они отшвыривались прочь, образуя на дальнем конце стола целую гору.
Но вот все пакеты разобраны, и кают-компания сразу же опустела. Каждый направился в свою каюту, сжимая в руках кучу писем. Каждому хотелось углубиться без помехи в оставленный далекий мир дорогих сердцу близких, откуда эти полученные клочки бумаги принесли вдруг целую волну любви, заботы, ласки и привета.
Глава VII. Hellville. Прибытие новых «коэффициентов». Миноносец «Грозный» и его четверорукие обитатели. Выздоровление командира. Наши развлечения. «Тигр в аксельбантах». Преступление мичмана Шупинского. Наш конфликт со штабом адмирала. Арамис – между Сциллой и Харибдой. Неожиданная развязка. «Прощай, Африка!»
Nossi-Be, большая и удобная бухта, защищаемая от океанской зыби несколькими островами, самый большой из которых – высокий и лесистый остров Nossi-Comba. В самой глубине бухты расположен окруженный буйной тропической растительностью небольшой городок Hellville, скорее даже местечко, а не город, ибо, если я не ошибаюсь, он не был даже соединен с внешним миром телеграфом. Большинство его обитателей составляли туземцы, знаменитые мальгаши, прославившиеся своим мужеством и свирепостью, покорение которых в свое время стоило французам довольно дорого. Белое население городка состояло из нескольких десятков французов; это были представители административной власти, коммерческий мир и чиновники агентства французской пароходной компании «Messagerie Maritime».
Два-три жалких кафе, где собиралось местное общество по окончании трудового дня, когда спадала дьявольская жара, были единственными местами развлечения Хельвиля. Но как только выяснилось, что наша эскадра задерживается в Nossi-Be на неопределенное время, жизнь городка закипела, как в котле: почти ежедневно в городке открывались новые магазины, рестораны, кафе (одно из которых называлось даже гордо «кафе-шантаном»), игорные дома и т. п. Любители быстрой и легкой наживы торопились использовать редкий случай появления в этом глухом уголке земного шара такой массы людей, не знающих, куда девать деньги. Скаредные и расчетливые французы прямо-таки обезумели от щедрости и тароватости русских.
Впрочем, жажда быстрой и легкой наживы привлекла в Hellville не одних только французов. Вскоре же после нашего прихода в Nossi-Be, прогуливаясь по немногочисленным уличкам городка, я вдруг, к великому своему удивлению, увидел над одной из довольно жалких хижин огромную вывеску, на которой было выведено по-русски:
СКОПЕЛИТИСЪ
поставщикъ флота.
Откуда появился этот почтенный потомок Фемистоклов и Леонидов – так мне и не довелось узнать.
Однажды, во время производства эскадрой тактических маневров в море, к нам присоединился задержавшийся в России отряд из крейсеров «Олег», «Изумруд», «Рион» и «Днепр» и миноносцев «Грозный» и «Громкий». Первые два крейсера и оба миноносца были вновь построенными кораблями, крейсера же «Рион» и «Днепр» – вооруженными пароходами Добровольного флота. Меня чрезвычайно обрадовал приход миноносца «Грозный», на котором плавал мой большой друг и однокашник – мичман Сафонов.
В первый же свободный день я навестил моего друга, с которым не виделся с самого выпуска из Морского корпуса.
На миноносце вся жизнь проходила на верхней палубе, потому что внизу в каютах, кают-компании и жилой командной палубе жара была совершенно непереносима. Вдоль всего миноносца был протянут тент, под которым, как под крышей, жили и работали: офицеры на юте, команда на баке и шкафуте.
Я застал моего приятеля занятым писанием каких-то ведомостей за простым деревянным столом с отнюдь не горизонтальной поверхностью, ввиду горбатости палубы миноносца. Едва я успел усесться на предложенный мне табурет, как почувствовал, что что-то мягкое уселось сначала на одну мою ногу и сейчас же вслед за тем на другую, и, бросив взгляд под стол, увидел двух обезьян, с самым серьезным видом торопливо расшнуровывавших мои ботинки.
– Тебе некуда ног поставить? – спросил меня Сафонов, видя, что я смотрю под стол на свои ноги.
– Нет, мне очень удобно, – ответил я, смеясь, – надеюсь только, что твои обезьяны ограничатся расшнурованием моих ботинок и не станут делать попыток снять с меня и штаны…
Не успел я докончить моей, хотя и иронической, но самым добродушным тоном произнесенной фразы, как Сафонов, быстро нагнувшись, ловко схватил обеих обезьян за хвосты, отодрал их от моих ног, приподнял на воздух, всыпал им лежащей подле него палкой несколько горячих ударов и отшвырнул их подальше. Оба зверька огромными прыжками пустились наутек.
– Проклятые обезьяны! – пробурчал он, вновь усаживаясь на свое место. – Ни минуты нет от них покоя! Представь себе, у нас на миноносце их три штуки: две мартышки и этот мерзавец павиан, который сидел на твоей правой ноге.
– Я вижу, что они не пользуются твоими особенными симпатиями.
– Симпатиями? Да будь моя воля, я бы их ни минуты не стал бы держать на миноносце, близко бы не подпускал. Но что я могу поделать, когда в них влюблен мой командир! Ты не можешь себе представить, что это за мошенники и воры! И удивительнее всего то, что сам же командир больше всех от них страдает. Знаешь, как мы зовем нашего павиана? Сначала он был просто «Гришкой», а с некоторых пор превратился в «Гришку-иконоборца»…
– Это почему?
– Потому что забрался как-то в командирскую каюту, стащил его образ, висевший у него над койкой, и выбросил его за борт.
– Ну а как реагировал на это командир?
– Да ничего особенного: в первый момент рассвирепел, схватил Гришку за хвост и швырнул его вслед за образом тоже за борт. Но этот подлец плавает как рыба; выкупался, приплыл обратно, вылез где-то на баке, некоторое время старался не попадаться командиру на глаза, пока у того не отлегло от сердца. Тем дело и кончилось. Это еще что! Этот же мерзавец Гришка выкинул у нас штуку посерьезнее. Как-то на стоянке комендоры чистили пушки. Как всегда, разобрали замок, разложили все части тут же на брезенте и перетирают себе и смазывают. Вдруг откуда ни возьмись, вылетели все три черта сразу, налетели на комендоров, схватили каждый по разной штуке – и наутек. Дуньку с Ванькой поймали, а Гришка, схвативший прицел, уронил его за борт и утопил. Спускали водолаза, но так и не могли найти. Хорошо, что нашелся на «Камчатке» запасный прицел, а то я уж и не знаю, как вышел бы из этого положения командир, – ведь это ни больше, ни меньше, как вышла бы пушка из строя!
Этот «Гришка-иконоборец» сделался в скором времени знаменитостью на всей эскадре. Когда до слуха экипажей ближайших к «Грозному» кораблей доносились с этого миноносца душу раздирающие крики, все уже знали, что Гришка совершил очередное преступление и получает от Андржеевского (командир миноносца) внушение действием. Наконец, мы узнали, что даже безграничный запас терпения этого любителя обезьян иссяк окончательно и Гришка перешел к другому такому же любителю этой звериной породы – лейтенанту Леонтьеву, флагманскому минному офицеру на «Суворове».
Впрочем, пребывание Гришки на «Суворове» было довольно кратковременным, так как на флагманском корабле разыгрался грандиозный скандал, главным героем которого оказался этот неугомонный павиан.