– Гм, водка? Пожалуй, – сказал гость, к великому удивлению самого Шестаковича и к ужасу широко раскрывшего глаза штурмана. Извинившись перед Лютером, гость пересел к новому собутыльнику.
– Нет-нет, есть я ничего не могу, – запротестовал португалец, увидев, что вестовой ставит перед ним прибор. – Если позволите, я выпью с вами водку с кофе.
В 2 часа появившийся вновь в кают-компании старший офицер застал гостя, играющим с Шестаковичем в трик-трак. На столе подле них стояли две бутылки с пивом. У Шестаковича заплетался язык, и он непрерывно сбивался с французского языка на русский. Гость был свеж, как поцелуй младенца.
– Я вам еще не надоел своим присутствием? – спросил он, обращаясь к вошедшему в кают-компанию старшему офицеру, – мне, право, как-то становится уже неловко, что я так у вас засиделся.
– Что вы, что вы, помилуйте, нам так приятно, – поспешил успокоить его Валериан Иванович.
В четыре часа сменившийся с вахты лейтенант Чириков нашел португальца играющим в шахматы с Чифом. Они дымили сигарами и отхлебывали из стоявших подле них больших фужеров виски с содой. Чиф, только что сделавший ход пешкой, ласково смотрел на своего партнера осовелыми глазами и говорил:
– Самый опасный народ в смысле уменья выпить – это норвежцы и, вообще, скандинавы. С ними вам, романской расе, лучше не встречаться.
– О да, вы совершенно правы, – любезно согласился португалец, двигая королеву. – Мне, во время моих плаваний приходилось встречаться со шведами.
Увидев вошедшего в кают-компанию озябшего на вахте Чирикова, он улыбнулся ему ласковой улыбкой и сказал:
– Отличное у вас виски, лейтенант. Советую вам хлебнуть глоток, в чистом виде, без соды. Это – лучшее средство чтобы согреться.
– О, yes, – ответил Чириков, догадавшийся, что гость сказал ему что-то приятное. По-французски он не говорил.
– Впрочем, у вас не одно только виски превосходного качества, – заметил гость, переходя на английский язык.
– О yes, – так же кратко ответил Чириков, ибо по-английски он тоже не говорил.
Когда к шести часам вестовые начали накрывать на стол к обеду, гость, только что сделавший Чифу мат, поднялся и, подойдя к старшему офицеру, начал откланиваться и попросил у него шлюпку, чтобы вернуться на свой корабль.
Валериан Иванович решительно запротестовал.
– Да что вы, помилуйте, мы никак не можем отпустить вас без обеда.
– Но право же, мне неловко, что я так злоупотребляю вашим гостеприимством…
– Какие могут быть разговоры о злоупотреблении? Уверяю вас, ваше присутствие всем доставляет искреннее удовольствие!
– Ваши любезность и радушие меня трогают выше всякой меры. Я редко встречал столь очаровательную кают-компанию…
Они долго обменивались любезными фразами и взаимными комплиментами.
Когда в кают-компанию глухо донеслись четыре удара бакового колокола, старший офицер взял гостя под руку и бережно и любовно повел его к столу. На этот раз по другую сторону португальца сел штурман. Доктор, бывший его соседом за завтраком, отодвинулся на два человека дальше. Когда гость опрокинул в рот первую рюмку водки и закусил маслиной, доктор нагнулся к своему соседу артиллеристу и сказал:
– Это уже нечто патологическое. Профессора венской, да и нашей петербургской клиники, я думаю, дорого бы дали, чтобы получить его объектом для своих наблюдений.
– А не может быть у него, доктор, какой-нибудь дырки в голове, как у барона Мюнхгаузена, сквозь которую он выпускает винные пары? – засмеялся артиллерист.
– Вы смеетесь, а я самым серьезным образом начинаю интересоваться этим типом.
Отдохнувший и освеживший себя двухчасовым сном и бутылкой содовой воды, выпитой в каюте, Лютер налег на гостя, хлопая с ним водку рюмку за рюмкой с таким видом, точно хотел сказать: «Сам лягу костьми, а тебя доконаю!» У доктора пропал даже аппетит, и он ел рассеянно, наблюдая со все возрастающим интересом за гостем.
Одновременно с супом вновь появилась марсала, и старший офицер нагнулся с бутылкой над рюмкой гостя, но этот вдруг решительно отставил ее в сторону и положил на нее свою ладонь.
Старший офицер в первый момент даже не понял этого жеста.
– Да ведь это же марсала, которая вам так понравилась за завтраком, – сказал он.
– Да, я вижу и вновь подтверждаю, что марсала у вас прекрасная, но пить ее уже не смогу.
– Ну, так может быть красного?
– Благодарю вас, и от красного, если позволите, откажусь.
– Может быть, белого? У нас есть чудесное, легкое, белое вино…
– И не белого.
– Но какого же вина можно вам предложить? Ведь нельзя же обедать без вина!
Португалец серьезно и строго посмотрел на старшего офицера, потом, точно спохватившись, вдруг улыбнулся и сказал:
– После такого количества водки, которое мы выпили с моим очаровательным соседом, – он слегка поклонился в сторону Лютера, – уверяю вас, можно обедать без вина.
– Ну, может быть, пива?
– И без пива.
Все усилия старшего офицера и штурмана заставить гостя выпить хотя бы еще один стаканчик чего бы то ни было не привели ни к чему. Гость оставался непоколебимым.
– Должно быть, клапан у португальца закрылся, – сказал, смеясь, артиллерист доктору.
– Да, – ответил доктор, – но он все же трезв как стеклышко, а наш Лютер снова уже в полсвиста.
Обед закончился в меланхолическом настроении. И гость, и хозяева явно были утомлены друг другом.
После обеда португалец из приличия посидел еще с четверть часа и начал прощаться. Его больше не задерживали.
Старший офицер распорядился подать к трапу капитанский вельбот «Хивинца». Офицеры вышли провожать гостя, который сердечно со всеми простился, подолгу пожимая каждому руку. Когда он жал маленькую, тонкую, точно женскую руку Чифа, он сверкнул в темноте своими белыми зубами и сказал:
– Так вы советуете мне опасаться норвежцев?
– О нет, – живо ответил ему Чиф, – теперь я норвежцам буду советовать опасаться вас…
Эскимос
Канонерская лодка «Хивинец»[111], возвращаясь в родные воды Балтики после довольно бурного перехода через Бискайку, бросила якорь на гостеприимном шербурском рейде.
Еще не улеглась обычная суматоха, сопровождавшая постановку на якорь и переход от походного положения на якорное, еще посвистывала дудка боцмана и к стойкам только что поставленных трапов навинчивали поручни, как к левому борту пристала небольшая шлюпка, из которой вышел и стал подниматься на борт маленький старичок в безукоризненно сшитом сером костюме, с небольшим, хорошей мелкой кожи, чемоданчиком в руках. Когда он появился на палубе, мимо него проходил только что спустившийся с мостика штурманский офицер, несший в руках мореходные карты и штурманские инструменты. Увидев старика, штурман радостно его приветствовал:
– А, мсье Феордан! Как всегда – первый, – штурман крепко пожал руку старика. – Проходите в кают-компанию. Дорогу, наверное, вы еще не забыли.
– О, еще бы, – улыбаясь ответил старик. – Я думаю, что немного найдется русских военных кораблей, на которых старик Феордан не знал бы дороги в кают-компанию…
– Кто это такой? – спросил лейтенант Чириков, впервые попавший в Шербур, обращаясь к старшему механику, или чифу, как его по-английски звали на корабле.
– А это – знаменитый мсье Феордан, представитель лучших французских парфюмерных фабрик. Вы у него приобретете любую парфюмерию без всяких хлопот и дешевле, чем в магазинах.
– Ну, мсье Феордан, раскройте ваш сундук и показывайте, что у вас есть нового и интересного. Какой сейчас последний крик моды в Париже по части парфюмерии, – говорили офицеры, обступив старика, в то время как он не спеша, поставив на стол свой саквояж и раскрыв его, доставал оттуда и выкладывал флакончики, баночки и коробочки.
– Вы ставите меня, господа, своим вопросом в чрезвычайно затруднительное положение, – ответил он. – Старый Феордан никогда и никого не обманывал, а своих друзей, русских моряков, и подавно. Ведь он ваших нынешних адмиралов знал еще молодыми лейтенантами! Так вот, если он вам скажет, – а он, конечно, вам честно скажет, – какой сейчас dernier cri2 в Париже, то вы у него ничего не купите.
– Как так? Что это значит? – раздались удивленные голоса. – Вы перестали быть представителем лучших фабрик?
– О нет, – улыбаясь ответил Феордан, – но я лишь представитель французских фабрик, а сейчас в Париже самая модная парфюмерия – ваша русская. Это ваши цветочные одеколоны Брокара[112].
Кое-где раздался смешок.
– Да вы шутите, мсье Феордан!
– Отнюдь не шучу, господа, я говорю вам чистую правду: сейчас Париж сходит с ума по цветочному одеколону Брокара.
– Ну, это – дудки! – решительно заявил минер. – Чтобы я, вернувшись из заграничного плавания, послал бы Ниночке на Арбат флакон одеколона Брокара, так после этого я не то что на Арбате, а и в Москве не смогу показаться!
– Ну, хорошо, – заметил старший офицер. – Оставим нашего Брокара в покое, он от нас не уйдет и в России, и посмотрим все-таки, что есть интересного в вашем чемоданчике.
– Вот, господа, могу вам рекомендовать эти духи. Это – «Rose» фабрики Coty. Это слово – Coty говорит само за себя. А вот – «Violet de Parme». Если вы найдете где-нибудь более натуральный и свежий запах фиалки, то можете говорить всюду, что старый Феордан ровно ничего не понимает в парфюмерии. Конечно, к каждому из этих духов есть соответствующие ему по запаху мыло и пудра…
Один за другим вынимались и демонстрировались самых неожиданных форм флакончики из хрусталя, в которых переливалась душистая жидкость то светло-зеленого, то желтого, то сиреневого цветов. Из маленьких пробных флакончиков Феордан щедро капал на подставляемые руки духами: офицеры усиленно растирали ладони и подносили их затем к носу. По кают-компании разлился смешанный аромат самых разнообразных духов. Когда все было внимательно осмотрено и перенюхано, Феордан уселся за стол и, вынув записную книжечку, стал записывать заказы. Покончив с кают-компанией, он спросил: