28 декабря.
Днем – тропический ливень, перешедший к вечеру, после небольшого антракта, в мелкий, чуть накрапывающий дождь. В антракте ловил рыбу и двух пойманных armado послал в подарок Franco. К вечеру вернулась из Fuerte Olimpo «Matilde». Несмотря на скверную погоду, приехали «чики» (барышни). В кают-компании бал. Танцуют, обливаясь потом. Сидел в командирской каюте под дующим вентилятором (иначе сидеть нельзя, не дадут комары и жара) и читал «La Gran Flota» Джелико[160], когда принесли туда засыпающего ребенка одной из «чик», чтобы положить его на койку. Пришлось уйти и volens-nolens[161] присутствовать на балу. В 11-м часу гости, наконец, разъехались.
29 декабря.
Прошедшую ночь провели все внизу, т. к. наверху дождило, и палуба была мокрая. Ночь – кошмарная: узкая койка (кают-компанейский диван), на который с трудом умещается даже моя тощая фигура, духота и комары. Наставил против себя дующий вентилятор и только после этого мог уснуть. Проснулся в 6 ч. 30 м. Пасмурный, прохладный день. Командир предложил осуществить поездку в Fortin Patria.
В 7 ч. 40 м. отвалили на «Matilde». В 9 ч. 13 м. прошли Puerto Caballo. В 9 ч. 25 м. вошли в Río Negro – крокодилье царство. Ничего подобного по количеству крокодилов я не видел даже на Confuso. Иногда сразу можно насчитывать несколько десятков, расположившихся группами на берегу, переплывающих речку с одного берега на другой, или просто высовывающих свою противную морду из воды. Упражнялись, конечно, стрельбой из винтовок и револьверов. В 9 ч. 35 м. прошли Paso Ре. Усмотрели вышедшего к берегу на боливийской стороне на водопой carpincho (водяная свинья)[162], и несколькими выстрелами уложили его. Немедленно несколько человек бросилось в воду, не ожидая, чтобы пароход пристал к берегу, благо в Río Negro нет больших глубин, и притащили убитого зверя на борт. Экземпляр довольно крупный, но шкуру снимать с него не стали, т. к. она во многих местах была изрешечена пулями. Вырезав несколько кусков мяса, тушу выбросили за борт, на съедение крокодилам. Вскоре появилось «asado» (жаркое). Мясо – довольно нежное, но слишком жирное и с особым привкусом.
В 11 ч. 50 м. прошли форт «Comandante Jiménez» – хижина дяди Тома, из которой при нашем проходе вышло с полдесятка полуодетых солдат. Вся местность довольно однообразная: голая, поросшая травой в полчеловеческого роста, места чередуются пальмовыми лесами сплошь из palma roja[163]. Изредка попадаются перелески из лиственных деревьев, тогда лес представляет совершенно непроходимую чащу. Убили двух очень крупных уток. Мясо их много вкуснее мяса свиньи.
В 1 ч. 10 м. пришли в форт «Patria». В полукилометре от берега – 3 пальмовых дома на чуть возвышенном месте. В тылу – пальмовый лес. Боливийская сторона – голая до самого горизонта. Кругозор – огромный. Съехали на челноке на берег, т. к. пароходик уже сидел среди реки на грунте. В форте – человек 70 солдат и 3 офицера во главе с teniente[164] Ortigoza, мальчик лет 23–24, типичной кавалерийской складки. Перед фортом насыпан вал, укрепленный пальмовыми столбами. По-видимому, все фортификационные укрепления этого «форта» тем и ограничиваются. Далее на север в 3–4 легуа (legua – 5 километров), последний наш форт Golpon, за которым, на таком же расстоянии, уже ближайший форт боливийский. Наши кавалерийские патрули постоянно наблюдают за боливийской стороной, патрулируя вдоль Río Negro до самого Puerto Caballo. Вскоре после форта Patria, Río Negro кончается тупиком, так что, в сущности, это не река, а канал, и вода в нем – стоячая. От форта Patria проложена дорога в Bahía Negro (72 километра) по которой камионы[165] доставляют сюда все необходимое.
Обстановка, в которой живут офицеры на форту – самая убогая, которую только можно себе представить. Единственный стул со спинкой был предоставлен мне. Остальные сидели на самодельных скамьях. Ortigoza живет там уже семь месяцев. Прямо Робинзон какой-то! Стол из каких-то ящиков покрыли грязной тряпкой (скатерть) и поставили по числу гостей – нас было пять человек с парохода, пять оловянных тарелок с варевом из риса и мяса и рассыпали по столу неизменные галеты. Затем, в оловянных же кружках – «mate cosido». Мне опять посчастливилось пить из более или менее приличной посуды, это была отобранная у боливийцев солдатская кружка немецкого типа.
В 3 ч. 40 м. пошли обратно. Долго буквально ползли по дну, отпихиваясь шестом. Сильный попутный ветер, по-видимому, выгонял воду из Río Negro. Уже совсем стемнело, когда вошли в реку Парагвай и в 20 ч. 30 м. были уже на канонерке. Чувствовал себя весь день отвратительно. Почти ничего не ел. Вернувшись на судно, выпил добрую порцию каньи и, запив ее mate cosido[166], с наслаждением лег спать на верхней палубе.
30 декабря. Воскресенье.
В 6 ч. утра на берегу подъем флага с церемонией в присутствии всего гарнизона. С палубы – очень красивая картина при восходящем солнце. Затем войска выстроились в каре, и тут же на берегу ксендз служил божественную службу, в которой принимал участие и оркестр музыки, игравший временами «Ave Maria» и еще какие-то торжественные вещи. Съехал с командиром на берег и все утро просидел, болтая у Franco. Там же познакомился с местным ксендзом. Он был в военной форме, в хаки, высоких сапогах и фуражке и столько же походил на священника, как и любой из нас. Зовут этого padre Verdun. Узнал, что парохода сегодня не будет, а завтра будут сразу два – «Corumba» и «Parapiti».
Среда, 2 января 1929 г.
Два дня не записывал ничего, ибо очень трудно делать это, когда нет своего угла, а приходится писать или за столом в кают-компании, или же в командирской каюте. Эти дни – канун Нового года и первый день его, у нас – ступа непротолченая от гостей.
Уже вечером 30-го на палубе был легкий «baile», к счастью, окончившийся довольно рано, т. ч. в 11-м часу уже можно было ложиться спать. 31-го, еще до рассвета, пришел и, простояв недолго, ушел дальше на север пароход «Corumba». Утром в тот же день получена почта. Получил от своих два письма. Получены также асунсьонские газеты. Ничего сенсационного. То же пережевывание первых событий и сообщения о патриотических жестах парагвайцев и симпатиях иностранцев. Но зато в письме ко мне – нечто, заслуживающее быть отмеченным. Н.[167] мне пишет, что к нам, в Асунсьоне, зашел солдат, прося подаяния, и якобы заявил, что их пришло откуда-то около двух тысяч, но в строй их не приняли, за невозможностью уже одеть и кормить такую уйму людей (это называется «общая мобилизация»), и что эти люди якобы голодают. Весьма возможно, что это был какой-нибудь проходимец и врал без зазрения совести, но не менее возможно в нашем государстве и то, что все это правда.
Утром пришел «Parapiti» и вечером ушел вниз. На нем уехали доктор Díaz León и Teniente Yegros. С последним отправил корреспонденцию. Частные письма вложил в пакет А., с просьбой переслать по назначению. Предосторожность не лишняя, т. к. здесь существует военная цензура, и, вполне возможно, что увидав письмо на незнакомом языке, его попросту бы выбросили, за невозможностью прочесть и проверить, что там написано.
Вечером ошвартовались у пристани, для удобства посадки гостей. К 9-ти вечера прибыл оркестр музыки, и через 1/2 часа палубы уже были полны гостями. Весь гарнизон (офицеры) во главе с Franco и все дамы Bahía Negro. Ночь – душная и жаркая. Ни малейшего ветерка. Для освежения снялись с якоря и пошли вверх по реке. Начался оживленный бал на юте. На спардеке накрыты столы для ужина. Днем зарезали козла и барана. Получил от padre Verdun новогодний подарок – мускитер[168]. Незадолго до полночи сели за столы. Гостей оказалось значительно больше, нежели было рассчитано, поэтому хозяевам места не хватило, даже самому командиру, который ужинал стоя. В полночь заревел судовой свисток. Бокалы (теплое вино) чокались; поздравления, пожатия рук и объятия. Много искреннего оживления и довольства. Парагвайский офицер не избалован и довольствуется малым. Padre Verdun произнес чувствительную речь, посвященную торжественному моменту. Я почти все время провел на мостике, куда вестовой принес мне ужин, а старик лоцман добыл мне даже откуда-то высокий табурет. Правда, за неимением свободного бокала или стакана, я пил пиво прямо из бутылки, но что делать: «a la guerre comme a la guerre»[169]. Вернулись на якорную стоянку в 3 ч.
1-го числа, вчера днем, большой пикник у торговца дровами в Puerto Martin, пригласившего к себе защитников родины. Это был действительно, парагвайский couleur local[170].
К 10 ч. утра, гостей привезли на место «Adolfo R.» и «Matilda». Часть офицеров прибыла верхом. Когда в 10 ч. мы съехали на берег, праздник был уже в полном разгаре. На берегу реки, под навесом, устроенном под раскидистым деревом, шел пляс. Хозяин, типичный парагваец, радушно встретил нас и, усадив на единственный соломенный диван, поднес нам по бокалу amargo[171] с водой, в виде аперитива. Тут же на столе стояла и бутылка с каньей. Оркестр из гитар, флейт и скрипки играл не переставая. Неподалеку жарилось «asado con cuero»[172], это – целые туши быка или коровы, с которых не снята кожа. Туша протыкается большим деревянным вертелом, который втыкается в землю. Несколько таких вертелов образуют круг, в центре которого разводится костер. Туши, конечно, повернуты мясом к ог