В других комнатах и залах музея — тоже скелеты, чучела, банки с уникальными препаратами внутренних органов самых различных животных.
Через музей они прошли в отделение химии, занимавшее комнаты главного здания, сообщающегося с основным домом по проспекту Маклина. Морозов пояснил, что в связи с небольшим штатом этого отделения часть его помещений была передана сначала физиолого-химикам, а с 1935 года — физиологической группе Е. М. Крепса.
В химической лаборатории грелись стеклянные бани-термостаты с терморегуляторами и чуть слышно жужжали автоматические мешалки, стояли установки для определения электропроводности и концентрации водородных ионов, много другой физико-химической премудрости. В этом помещении находился и кабинет заведующего отделением Ивана Ивановича Жукова, но так как он в лаборатории бывал нечасто (основное место его работы — в университете), здесь работала его сотрудница А. А. Глаголева, которая, как пояснил Николай Александрович, занималась исследованием свойств растворов.
Из химического отделения они опять вернулись в главное здание и поднялись на пятый этаж. Потолки здесь были ниже, окна меньше. Весь этаж занимал зоологический музей. Чучела и банки с препаратами размещались в витринах, на стеллажах, а то, что покрупнее, — на полу. Энтомологические коллекции лежали в шкафах… Но был еще и шестой этаж. Там находились отделения зоологии и экологии, занимающие две большие общие рабочие комнаты и несколько маленьких комнатушек-келий.
— Работать здесь тихо, удобно, но зимой бывает прохладно, а летом слишком жарко, ~ пожаловался Николай Александрович.
В одной из келий работала скромная старенькая седая женщина, окруженная большими и маленькими банками со всякой зоологической всячиной.
— Это Елена Михайловна Непенина, великолепный изготовитель тончайших, ювелирных препаратов, — представил ее Морозов и добавил: — По соседству, в другой келье, трудится таксодермист Николай Петрович Опаровский, тоже большой мастер своего дела, мы сейчас зайдем к нему.
Через отделение зоологии они прошли в отделения астрономии, астрофизики и в астрономическую обсерваторию, которые располагались уже в жилом доме.
— Днем здесь мало сотрудников, можно встретить лишь тех, кто занят какими-нибудь вычислениями или фотографическими работами. Жизнь начинается здесь только тогда, когда стемнеет, особенно если ясная погода. Тогда раздвигаются створки куполов башен, где стоят телескопы и прочая аппаратура, что-то из нее выносится и устанавливается на открытой площадке, и астрономы с астрофизиками, одевшись потеплее, проводят здесь за наблюдениями нередко всю ночь, — пояснил Николай Александрович.
Из отделения астрономии по винтовой железной лестнице они спустились на пятый этаж жилого дома, окруженного другими домами института и не выходящего ни на проспект Маклина, ни на улицу Союза Печатников. В нем находились квартиры нескольких сотрудников, в том числе и Н. А. Морозова. В этом же доме были расположены три отделения: химии, в котором они уже побывали, микробиологии и физиологической химии, которые собирались еще посетить. Отделение микробиологии занимало квартиру с окнами на юг, светлую и солнечную. Здесь были кабинет заведующего Г. Л. Селибера, три рабочие комнаты с микроскопами, термостатами и биохимической аппаратурой, главная термостатная, стерилизационная и кухня, где приготавливали питательные среды для посева микробов. Первый, кого они встретили, был сам Григорий Львович Селибер — маленький старичок с мохнатыми бровями и небольшой острой бородкой, в больших круглых очках, чем-то напоминавший сову. Перекинувшись парой слов с Морозовым по своим делам, он стал рассказывать смешную историю о том, как, проходя задолго до революции действительную военную службу простым солдатом, он, боясь стрелять, стрелял всегда с закрытыми глазами. И вот однажды на смотре в присутствий какого-то великого князя, стреляя подобным образом, он всеми тремя пулями попал в самое яблочко, за что великий князь наградил его часами. «Не верите?» И он извлек из жилетного кармана круглые большие серебряные часы с надписью на внутренней стороне крышки: «Рядовому Г. Селиберу за меткую стрельбу». Все весело рассмеялись.
Отделение физиологической химии занимало соседнюю квартиру, окна которой выходили на север. Поэтому здесь было темнее.
— У них есть еще одна комната, но она на пятом этаже. Чтобы попасть в нее, надо выйти на лестницу черного хода. Кстати, зимой эта лестница не отапливается, а поэтому площадка между этажами используется физиолого-химиками для химических операций, которые надо проводить на холоде, — пояснил Николай Александрович.
В нижней квартире, где они находились, была операционная, большая общая комната, в которой стояли центрифуги, наиболее громоздкая общая аппаратура и вивисекционные столы. Здесь же были две индивидуальные рабочие комнаты; темная колориметрическая комната; кухня, где готовили пищу подопытным кошкам и собакам; малый виварий, в котором содержались кролики и морские свинки. Подопытные кошки находились в клетках, стоящих вдоль стены длинного коридора. Одни клетки простые (даже двухэтажные); другие — специальные, для изучения обмена веществ, приспособленные для сбора материала (у них были оцинкованные пирамидальные днища со стоком в центре, под которым стояла колба, куда стекала моча).
В верхней лаборатории, куда они поднялись, находились весовая, колориметрическая, хранилище реактивов и посуды, а также большая рабочая комната, где трудился заведующий отделением Николай Васильевич Веселкин. Это был, несмотря на весьма почтенный возраст, все еще стройный, подтянутый человек, с бородкой-кисточкой на самой середине подбородка, в узких золотых очках, черной (как говорили, профессорской) шапочке и коричневой вельветовой толстовке. Рядом с ним трудилась его супруга Валентина Михайловна — весьма строгая полная пожилая дама с гладко зачесанными седыми волосами, собранными в узел на затылке, в серой шерстяной жакетке, заколотой у ворота египетской брошкой — бирюзовым скарабеем с распростертыми золотыми крыльями. Потом Николай Александрович сказал Стебакову, что Николай Васильевич — страстный охотник и все свободное время проводит в лесах.
От физиолого-химиков они спустились во двор со стороны улицы Союза Печатников. Их целью был трехэтажный флигель. Слева, в первом его этаже, находилась механическая мастерская.
— Здесь трудятся высококвалифицированные механики Обрам и Подшивалов, оба выдающиеся мастера, сменившие ранее работавших здесь создателей аппаратуры для отделений астрономии и астрофизики Муратова и Мошонкина. Мастерская занята не только ремонтом и модификацией аппаратуры; в ней изготавливаются уникальные приборы для отделений и даже новые образцы, которые затем передаются промышленности. А наш стеклодув Гейбах изготовляет такую химическую посуду и стеклянные приборы любой сложности, в том числе измерительные — пипетки, микропипетки, бюретки, колбы с прецизионной градуировкой, которая не уступает изделиям всемирно известной фирмы Шотта, — похвастался Николай Александрович.
И вот последнее подразделение — ботаническое, которое занимало два этажа дома по улице Союза Печатников, соединенные внутренней винтовой лестницей. Здесь были размещены гербарии, образцы растений, микроскопы, химическая посуда и аппаратура (ботаники, как и микробиологи, широко применяли биохимические методы). В банках и колбах находились различные семена. В этих помещениях было светло и просторно, как-то особенно чисто, никаких собачьих и кошачьих запахов, дышалось легко, и казалось, что пахнет свежим сеном и цветами.
Заведующий отделением ботаники Ф. Д. Сказкин здесь появлялся не очень часто, так как его основной работой было руководство кафедрой в Педагогическом институте имени А. И. Герцена. В отделении командовала его помощница — Елизавета Рудольфовна Гюббенет, высокая худощавая седая дама в пенсне без оправы на остром носу.
— Она известный ученый, но в быту отличается большой рассеянностью и через это часто попадает в комические ситуации. Так, однажды в столовой она подала кассирше носовой платок; в другой раз, заполняя анкету и глядя то в нее, то на футляр от пенсне, в графе «Занимаемая должность» она написала: «Старший научный футляр», — рассказывал Морозов, когда они возвращались в его квартиру. — Вот мы и прошли по всему институту. Правда, рядом на пустыре есть еще вегетационный домик, где произрастают в больших банках экспериментальные гидропонные культуры, но туда можно и не заходить.
Когда они снова оказались в его кабинете, Николай Александрович рассказал об истории института:
«В девяностых годах Петр Францевич Лесгафт, известный анатом, педагог и общественный деятель, принужденный отказаться от профессуры, открыл небольшие частные курсы анатомии и физиологии, которые проходили в течение многих лет у него на дому для всех желающих. В числе его слушателей на этих домашних курсах был очень богатый молодой человек И. М. Сибиряков. Ему настолько пришлись по душе идеи П. Ф. Лесгафта, что осенью 1893 года он предложил ученому в полную собственность около 350 тысяч рублей и дом № 43 по Бассейной, с тем чтобы он устроил там на эти деньги частную научную лабораторию, в которой мог бы свободно и беспрепятственно работать вместе с учениками. Так возникла Биологическая лаборатория. Она состояла из научных кабинетов — химического, физического, физиологического, анатомического, ботанического и зоологического.
В это же время П. Ф. Лесгафт основал Высшие курсы, на которых студенты получали по его системе образование в области физической культуры и широкие знания по естественным наукам под руководством ученых, работавших в Биологической лаборатории. Вообще-то Лесгафт мечтал об устройстве частного университета, но в то время это было несбыточно.
В таком виде курсы просуществовали до 1905 года, когда, воспользовавшись временной свободой, Лесгафт реорганизовал их в Вольную высшую школу с биологическим, педагогическим и социальным факультетами. Однако Вольная высшая школа существовала не долго и летом 1907 года была внезапно закрыта по совместному распоряжению министра внутренних дел и министра народного просвещения.