алось только в 1914 году, незадолго до войны, и поэтому она не успела широко распространиться.
После этого мне пришлось прервать на время свои исследования по истории, так как официальные власти стали выражать неудовольствие работами, подрывающими основы веры.
Свою давнюю мечту — написать «Историю человеческой культуры в естественнонаучном освещении» — я начал осуществлять в 1918 году. За относительно короткий срок для столь громадной работы я подготовил фундаментальный труд в десяти объемистых томах. К сожалению, на сегодня в свет вышли только семь томов под заглавием «Христос».
Основная задача этой моей большой работы была такова: согласовать исторические науки с естествознанием и обнаружить общие законы психического развития человечества на основе эволюции его материальной культуры, в основе которой, в свою очередь, лежит постепенное усовершенствование орудий умственной и физической деятельности людей.
Когда работаешь в области науки, не идя главным образом поуже открытым другими дорожкам, то чувствуешь себя как в глухом лесу, еще не снятом на географическую карту. Пробуешь по всем направлениям и думаешь только об одном: как бы поскорее выбраться из него, и не остается времени на чисто дружеские собеседования.
Так теперь и со мной. И я работаю мысленно не только когда держу в руках перо, но даже и за обедом, и по ночам, когда просыпаюсь, тем более что мне приходится перескакивать от одной науки к другой.
Хотя я и не посвятил специальных сочинений теории вероятностей, но она занимала определенное место в моей работе «Христос». Я подсчитывал там вероятности тех или иных исторических совпадений и, найдя, что они чрезвычайно малы, делал вывод о. невозможности подобных совпадений.
Я применил математическую статистику к решению проблемы выделения «авторского почерка» различных писателей. Идея состояла в том, что каждый писатель обладает индивидуальными, свойственными только ему, закономерностями в употреблении тех или иных предлогов, союзов и других частиц. Я составил для различных сочинений известных русских писателей статистические таблицы встречаемости тех или иных частиц и назвал их «лингвистическими спектрами», а результаты этой работы опубликовал в статье «Лингвистические спектры. Средство для отличения плагиатов от истинных произведений того или иного известного автора», которая вышла в 1916 году. При работе над «Христом» я применил этот метод к трудам Платона и выяснил, что их написал не один человек, а целая школа с индивидуальными особенностями языка каждого из членов этой школы [107].
Я сам понимаю основные причины недоверия к моему труду. Вскоре после выхода из Шлиссельбургской крепости, в 1907 году, увидело свет мое исследование «Периодические системы строения вещества». Там я впервые дал научно обоснованную теорию сложности химических атомов, подчеркнув необходимость вхождения в них электронов и гелия, как основных компонентов, и указал необходимость химических изотопов в виде разомкнутых и циклических структур. Но в то время ученые считали еще атомы абсолютно неразложимыми, меня никто не знал как химика, и потому первые критики обсуждали мою книгу тоже не по существу, и не раз я слышал возражения: «Как мог он изучить химию, просидев почти всю жизнь в одиночном заточении? Что путного может он сказать? Не стоит даже и читать его книгу, тем более что она полна сложных структурных химических формул».
Только потом, когда действительно были доказаны экспериментально и сложность атомов, и присутствие в них гелия, и сами изотопы, отношение к моим химическим и математическим книгам совершенно изменилось. И вот аналогичное отношение проскальзывало до сих пор и у всех впервые увидавших мою книгу «Христос», где на историю культуры высказываются совершенно новые взгляды и где она рисуется много более молодой, чем обычно думают до сих пор. Никто не хотел верить, что за 28 лет упорного ежедневного труда и размышления можно было кое-чему научиться и кое-что обнаружить даже и в темнице, особенно после того, как и до нее человек посвящал с 12 лет почти все свое время как естественным, так и общественным наукам. А о том, что после освобождения я получил возможность пользоваться для своих работ на дому богатым материалом Пулковской обсерватории и Государственной публичной библиотеки, по-видимому, никто из моих критиков даже не подозревал.
Понятно, что работа в разгар общественной бури далеко не самое лучшее время для столь фундаментального труда. Приходилось обдумывать вразброд то ту, то другую деталь и записывать урывками, с постоянными перерывами и переездами из одного места в другое для совершенно посторонних дел. Ведь в это время на моих плечах лежала еще забота об организации и нормальном функционировании Научного института им. П. Ф. Лесгафта. Затем добавились хлопоты по пробиванию издания этой работы.
Легко можно понять, почему возражали против моих исторических трудов до революции. Я был фигурой для властей весьма подозрительной, хоть и амнистированный, но все же «государственный преступник». Отношение ко мне было настороженным. В 1912 году меня даже посадили в Двинскую крепость на один год за стихотворения, за которые я ужё отсидел прежде. Кроме того, мои работы действительно не способствовали укреплению православия. Так что «притеснения при старом режиме» вроде бы понятны.
Но вот злоключения с печатанием этих работ при «новой власти», для которой я был «живой иконой», были странными. Ведь я был членом Исполнительного комитета партии «Народная воля». Я был лично знаком почти со всеми первыми лицами нового государства, неоднократно их посещал по разным вопросам и в моменты этих встреч не уставал хлопотать о своем историческом труде. Однако, несмотря на протекцию власть имущих, когда я приходил в издательство, мне, конечно, не отказывали, а просто говорили: «Нет бумаги».
Я пытался при каждом обращении к В. И. Ленину по тем или иным вопросам напомнить ему о своей исторической работе, все никакие печатаемой. Председатель Совнаркома довольно хорошо относился ко мне, так как его старший брат Александр, которого он очень любил, сложил голову за идеи партии «Народная воля». После каждого такого обращения он давал указание разобраться с этим вопросом. Те, кому предназначались эти распоряжения, также были всегда по крайней мере лояльны ко мне. Вот, например, А. В. Луначарский. Сначала он хотел честно ознакомиться с работой, но, увидев ее объем, решил ограничиться разговором со мной. Идеи, положенные в основу моей работы, ему понравились, и он дал положительный отзыв на нее.
Но дело по-прежнему стояло на мертвой точке. И книга так бы никогда и не увидела свет, если бы не вмешательство прагматичного начальника ОГПУ Ф. Э. Дзержинского.
Однажды я встретился с ним по поводу возможности освобождения нескольких старых моих друзей, за которых готов был поручиться. Незаметно разговор перешел намой собственные проблемы, и я посетовал, что решение об издании моей книги по истории существует уже несколько лет, а в издательстве говорят, что нет бумаги. Этого было достаточно. Феликс Эдмундович тут же позвонил в издательство и объявил, что у него сейчас находится известный революционер Николай Александрович Морозов, книгу которого все никак не начнут печатать в Ленинградском отделении издательства, якобы из-за отсутствия бумаги. Так вот, он лично даст указание оперативной группой провести обыск в типографии при издательстве, и если найдут излишки бумаги — все будут арестованы.
Оказалось, достаточно было только этого звонка, чтобы все тут же завертелось.
Уже очень скоро я понял, что название, которое мне навязал редактор ОГИЗа, неудачно. Мало того, что оно не отражало сути работы, — многие, не взяв на себя труд даже ознакомиться с произведением, обвиняли меня в том, что в тот момент, когда все борются с религией, я пишу книги о Христе. Им было невдомек, в силу неграмотности, что «Христос» (Cristox) по-гречески значит «посвященный, помазанник в тайны высших знаний». Именно в этом смысле он и фигурирует в моей работе и имеет малое отношение к евангельскому Христу.
К моменту начала печатания реально готовым был только первый том. Что касается остальных, то основной материал для них был подобран, но он постоянно увеличивался, так как работа все время продолжалась. Когда после вмешательства Ф. Э. Дзержинского работа над изданием началась, можно было более целенаправленно трудиться над каждым томом, доводя их до «товарного вида», состояния, удобного для издания.
К сожалению, импульса, данного Ф. Э. Дзержинским, не хватило на все издание. Его хватило лишь на издание шести томов. А для того чтобы увидел свет седьмой том, потребовались дополнительные усилия. Дело дошло до того, что при издании этого тома «наверху» было принято решение разбить уже готовый набор. Работники типографии, вместо выполнения приказа, поставили меня в известность. А я, в свою очередь, срочно выехал в Москву, где получил поддержку у Председателя СНК Союза ССР А. И. Рыкова и управляющего делами СНК СССР Н. П. Горбунова, с которым был знаком еще со времен, когда я добивался издания своего первого тома. Удалось добиться следующего: решение о приостановке печатания книги отменили, но тираж ее существенно уменьшили, и распространяться он должен был через спецраспределители, а не через свободную продажу.
В октябре 1932 года седьмой том поступил в продажу. В Ленинграде его можно было купить лишь в одном месте — в закрытом распределителе на Невском, 72.
Издание началось, но очень медленно. В год выходило по одному тому, и поэтому пришлось не только руководствоваться первоначальным планом, но и изменять его, прислушиваясь к мнениям читателей, а нередко и к их советам.
Это увеличивало объем выходящих томов. В них включалось то, что по первоначальному плану не предполагалось, а планируемое приходилось переносить в другие тома.