ить и им в этом предварительном сообщении хоть несколько строк.
Необходимость возможно сократить это мое сообщение заставляет меня привести здесь в качестве опор моей теории только по одному образчику важнейших звездно-суточных воздействий Галактики, исключив ее звездно-годовые воздействия. Но в рукописях у меня начиная с 1932 года, когда я впервые начал систематически заниматься этим предметом, уже находятся сотни таких перечислений по систематическим записям многих геофизических и метеорологических обсерваторий земного шара, и прежде всего двух Шпицбергенских (временных в Горн-Зунде и в Трейренберге), Соданкильской в Исландии (временной), и затем в постоянных обсерваториях: Павловской (теперь Слуцкой), Ленинградской (Главной физической обсерватории), Свердловской, Вильгельмсгафенской, Гринвичской, Парижской (в Val Joyeux), в Старой Дале (близ Будапешта), Петровско-Разумовской (близ Москвы), Чельтенгамской (Cheltenham) близ Вашингтона, Барселонской, Тбилисской, Ташкентской, Кесарийской на Ливане, Тэксонской (Tucson) в штате Аризона, Пекинской, Гонконгской, Алибагской (Alibag) близ Бомбея и Сингапурской.
А для Южного полушария в моем пользовании были записи обсерваторий: в Батавии на Яве, на о-ве Святой Елены, в Тананариве на Мадагаскаре, в Буэнос-Айресе, в Крист-Черче (в Новой Зеландии) и на Южном полярном континенте во временных обсерваториях на мысе Ройдса (Royds) и на мысе Эванса (Evans).
Все эти обсерватории известны каждому специалисту, а указываемые мной их ежегодники имеются у нас в библиотеках: Академии наук, Пулковской астрономической, в Главной физической обсерватории (в Ленинграде). И все сотни резюмативных перечислений на звездное время, составленные мной и моими сотрудниками по этим изданиям, и все вычерченные по ним диаграммы показывают единогласно, что действия Галактики на метеорологические и геофизические процессы земного шара носят закономерный характер и настолько велики, что без введения их в расчеты нельзя даже и мечтать о научном предвычислении погоды, хотя бы и на месяц вперед.
Тут прежде всего вырисовывается никл в 521 юлианский год, так как только через этот период повторяются прежние сочетания Солнца, Луны и Галактики для каждого данного места земного шара. Такой длинный период не дает, конечно, никакой практической помощи для предвычислений потому, что в течение большей части его не было еще никаких метеорологических записей. Однако вырисовывается и другой период в 19 лет, но только по этому периоду выходит, что циклон, который, например, пронесся над Ленинградом сегодня, пронесется через 19 лет где-нибудь над Иркутском, потом над Токио, потом над Сан-Франциско и т. д., и т. п. А в Ленинград придет тот циклон, который был 19 лет назад где-нибудь вроде Лондона, а 38 лет назад — близ Нью-Йорка и т. д.
Нельзя не упомянуть здесь также и Гельманова периода в 11,35 года, определенного по чередованиям толщины древесных колеи и совпадающего с таким же периодом солнечных пятен, при оговорке, что и сам этот последний период может быть объяснен только воздействием на Солнце, а с ним, конечно, и на Землю излучений какого-то светила, обращающегося вокруг своей оси в 11,35 года. Никакого другого рационального объяснения тут не может быть, точно так же как и 280-летнего цикла, состоящего почти из 25 таких же (в точности из 11,35-летних) повторяющихся довольно правильно на кольцах гигантских калифорнийских сосен Sequoia Cigantea, например на сосне «Марк Твен», отрезок которой хранится в Нью-Йоркском музее естественной истории (сосне этой было 1341 год, когда ее срезали)[119].
И этот период ничем нельзя объяснить, кроме того, что в Галактическом космосе существует еще более могучий центр, вращающийся вокруг своей оси в 280 лет (± несколько лет).
Все это показывает, что для абсолютно точного предвычисления погоды необходимо определять не только передвижение Луны, Солнца и галактических центров над горизонтом места наблюдения, но также и то, какой стороной своей поверхности последние обращены в этот момент к земному шару.
Большой помощью при употреблении опорных пунктов для определения предстоящих перемен погоды в данном географическом районе должны служить уже имеющиеся предвычисления солнечных и лунных затмений. Прибавка к ним галактических влияний, несомненно, устранит все случаи неудачи таких предвычислений по одним солнечным и лунным влияниям, но для этого нужна работа не одного человека или группы людей, а работа многих метеорологических учреждений при использовании всей сети метеорологических записей земного шара.
Из сборника«ЗВЕЗДНЫЕ ПЕСНИ»
Мы умираем только для других.
О смерти собственной умерший не узнает —
Ушел он в новый путь, он мертв лишь для живых,
Для тех, кого он оставляет.
Вот гроб стоит, и в нем недвижим тот,
С кем я делил и радость, и страданье.
Он умер для меня, но он во мне живет,
А я исчез в его воспоминанье
Я умер в нем, меня хоронят с ним.
В его душе мое исчезло отраженье.
В стихийный мир ушел попутный
пилигрим, Хранивший в памяти мое изображенье.
А для меня тесней сомкнулся горизонт.
Русло моей души как будто уже стало.
Но в глубину времен душа спустила зонд,
И пить его нигде до грунта не достала.
Сомкнулся мир стихий, былое заслоня,
В нем своего конца, как все, я не узнаю,
Но с каждым из людей, умерших для меня,
Мне кажется, я тоже умираю.
И все ж не умер тот, чей отзвук есть в других,
Кто в этом мире жил не только жизнью личной!
Живой средь мертвых мертв,
а мертвый жив в живых, —
Как это странно все, как это необычно!
Планеты
В бездонном пространстве вселенной,
Где блещет звезда за звездой,
Несутся стезей неизменной
Планеты во мгле мировой.
Им прочно сомкнула орбиты
Работа таинственных сил,
И газовой дымкой обвиты
Поверхности дивных светил.
Путей их предвечны законы…
Сменяются ночи и дни,
Проходят веков миллионы,
Но мчатся, как прежде, они.
Лишь жизни их тайной дыханье
Творит беспредельность существ,
Вливая любовь и сознанье
В созданья стихийных веществ.
И, полные к свету влеченья,
Стремясь неотступно вперед,
Свершают на них поколенья,
Как волны, торжественный ход.
Им властно дала бесконечность
Веление жизни: живи!
И жизнь переносится в вечность
Великою силой любви.
Но быстры планет измененья,
И долог вселенский их путь,
Могучий закон тяготенья
Меняет их мощную грудь.
Другие ряды элементов
На смену отжившим придут,
Влиянья иных реагентов
Грядущую жизнь создадут.
И жадно со дна атмосферы
Во мраке планетных ночей
Направятся в горние сферы
Опять миллионы очей,
И, новою жизнью одеты,
Как прежде, одна за другой
Все будут носиться планеты
Предвечной стезей мировой.
Близ устья
Струйка журчала
Серой скале:
«Я так устала
Течь по земле.
Встречу я вскоре
Берег родной,
Близко уж море,
Близок покой.
С ним я рассталась
Слишком легко,
К небу умчалась
Я высоко.
Паром летала
Я в облаках,
Снегом упала
В дальних краях,
В почву спустилась
Ранней весной,
Долго сочилась
Я под землей.
Вышла я в двери
Яркого дня, —
Люди и звери
Пили меня.
В людях текла я
В теплой крови,
Страстно желая
Счастья, любви.
К истине жажду
Вечно тая,
Каплею каждой
Верила я.
Знала страданья,
Знала любовь…
В детском дыханье
Вышла я вновь,
На землю пала
Яркой росой,
Снова я стала
Чистой струей.
Все я узнала!
Долог был путь!..
Время настало
Мне отдохнуть.
Буду я вскоре
Синей волной
Близко уж море,
Близок покой!..»
При свете лампы
Нефть — метаморфизированные остатки первобытных животных и растений.
Когда сижу один я с лампою своей
И в полутьме гляжу на пламя керосина,
Рой странных образов мне чудится над пей!
Давно минувших дней рисуется картина.
Я в глубину веков переношусь мечтой
И вижу мир чудес, воскресший из забвенья.
Из пламени летят, кружась передо мной,
То контуры зверей, то странные растенья.
Все те, чья жизнь дала начало веществам,
Горящим в этот миг, встают передо мною.
Я тени ящеров гигантских вижу там,
Липидодепдронов с чешуйчатой корою.
Порой ихтиозавр мелькнет над фитилем,
Как только вспыхнет там на миг его частица,
Порою триллобит вдруг глянет над огнем,
И первобытных рыб промчится вереница.
Но не страшит меня существ минувших рой,
Что светит для меня из лампы одинокой.
Они воскресли здесь от смерти вековой,
Чтобы блеснуть на миг в безмолвье тьмы глубокой.
Я знаю, час пробьет… Остатки наших тел
Исчезнут, как они, в слоях земли холодной!
Но будет ли потом таков же их удел,
Или истлеют все в могиле безысходной?
Дадим ли нефть и мы? — Пусть лучше будет так!
Пусть в нефть нас превратит подземных сил искусство,
Чтоб осветили мы далекой ночи мрак,
В потомках пробудив признательное чувство!
Небесная Дева
Скоро осень сменит лето.
И, как эхо дальних стран,
Слышу я во мгле рассвета
Гимн старинных христиан:
«Кончен час Господня гнева,
Ясны звезды в небесах!
Над зарей восходит Дева
С ярким Колосом в руках.
Звездный мир благоволенье
Шлет в лучах во все концы,
И, как символ примиренья,
Там в зените — Близнецы».
Кто принес мне мысли эти?
Чары ль старого волхва?
Иль звучат еще на свете
Эти древние слова?
Вечной жизнью мы обвиты,
Естеством ее дыша,
Воедино с миром слиты
Наше тело и душа.
Наши души — виадуки
Из глубин былых веков,
В них идут оттуда звуки
Отдаленных голосов,
И теперь во мгле лучистой
Я с волненьем ощутил
Отголосок веры чистой
В божестве ночных светил.
Это — культ предвечной Девы,
Им полна душа моя,
Ей забытые напевы
Из веков услышал я.
Это вышли христиане
Созерцать ее восход,
И поет ей на кургане
Гимн склонившийся народ.
В вечности
Там, где ветры не стихают,
Проносясь издалека,
В чистом воздухе гуляют
Кучевые облака.
Украшают сталактиты
Своды тайные земли,
Мощно гнейсы и граниты
Под корой земной легли.
В глубине бездонной мира,
Бесконечно далеки,
Возникают из эфира
Яркозвездные венки…
В каждом атоме Вселенной,
От звезды и до звезды,
Видны жизни вдохновенной
Вездесущие следы.
Торжеством бессмертья вея,
Мысль летит издалека,
И проносятся пред нею
Непрерывные века.
В ней проходит, как на ленте,
Каждый вздох и каждый стон,
Заключен в одном моменте
Целый ряд былых времен.
В нескончаемом эфире
Целы все твои мечты, —
Не умрешь ты в этом мире,
Лишь растворишься в нем ты!
Созвездие Лиры
В созвездиях горняго мира
Полночною тихой порой
Нетленная Звездная Лира
Горит над уснувшей землей.
В таинственной мгле бесконечной,
В безмолвьи пространства и лет
Мелодией дивной и вечной
Звучит в небесах ее свет.
И если дыханьем науки
Очищено сердце твое,
Услышишь ты нежные звуки,
Как только увидишь ее.
Но с музыкой горняго света
Останется тот незнаком,
Чья тусклая жизнь не согрета
Любви беспредельным огнем.
Пусть внемлют созвездию ясно
И горы, и реки, и лес, —
Все будет он слушать напрасно
Мелодию вечных небес.
Кто мы?
Кто мы? Подобья людей
Только для зренья обычного.
В свете различных лучей
Все мы строенья различного.
В самом сознанье своем,
Словно мельканья мгновенные,
Мы как миражи плывем,
Только на миг неизменные.
Все мы в катодных лучах
Кажемся легкими дымками,
В электрогенных волнах
Движемся мы невидимками.
В мире свободном идей
Мы, точно сны, нереальные.
К цели предвечной своей
Гонят нас силы фатальные.
Все мы — микробов конгресс,
Временной плазмы сплетения.
Кто мы? Мы только процесс,
Жизни стихийной явления!
Южный Крест
Что может быть поразительнее «угольного мешка» за созвездием Южного Креста? Древние христиане Египта и Аравии считали его за двери в ад, прикрытые крестом распятого Иисуса.
Над полярным Южным кругом,
Где лучиста высота,
Вечно ходят друг над другом
Звезды Южного Креста.
Им стезей меридиана
Так хотелось бы уйти
И в тропические страны
Ясный свет свой принести,
Но за ними словно туча
В небе искристом лежит.
В той стране она могуча
И влечет их, как магнит.
Страшной звездною могилой
Взору кажется она,
Но неведомою силой
Глубина ее полна.
На Дороге Звезд предвечной
В ней, громаден и глубок,
Полон тайны бесконечной,
Виден «угольный мешок».
Много звезд собой затмила
Вечной тучи чернота
И она же приманила
Звезды Южного Креста.
В их великой доле звездной
Уж пути иного нет,
И пред мрачной мира бездной
Льют они свой дивный свет!
Ледяной континент
В свете Южного сиянья,
Как в венке из ярких лент,
Зиждут силы мирозданья
Новой жизни континент.
Там, вдали от океана,
Погрузясь в глубокий сон,
Облаками Магеллана
Южный полюс осенен.
Перед ним, во мгле холодной,
Вечный сторож этих мест,
Над равниною свободной
Тихо ходит Южный Крест.
И в лучах его сиянья,
В одеянье снежных слез,
Дремлет полюс в обаянье
Вечно юных дивных грез.
В нем под грудью ледниковой
Зародился странный сон,
Что зарею жизни новой
Светит южный небосклон,
Что промчались дни людские
В вечной жизни вещества,
И на нем уже иные
Возникают существа,
Но что с той же жаждой знанья
В дольном мире светит вновь
Новым детям мирозданья
Вездесущая любовь.
И, замерзший, опустелый,
Он увидел даль времен:
Там на почве снежно-белой
Первый вестник жизни — он…
Из завесы лучезарной
На него пришла она…
И проснулся мир полярный
От чарующего сна,
И во мгле ночной лазури
Вспыхнул Южный Континент
От огней магнитной бури
Под венком лучистых лент.
А над ним в красе нетленной,
Высоки и далеки,
Колыхались во Вселенной
Вечной жизни огоньки.
Кометы
Вокруг сияющего света,
Что вечно льет источник дня,
Кружатся легкие кометы,
Как мотыльки вокруг огня.
Носясь среди планетной сферы,
Они недолго в ней живут,
Семьи небесной эфемеры,
Они свиданий с Солнцем ждут.
Их жизнь — мечта, стремленье к свету,
Лучистый шар — их идеал,
К нему толпой летят кометы,
Чтоб он на миг им счастье дал.
Но Солнца жгучие лобзанья
Не для кометных нежных тел;
Недолго длятся их свиданья,
И все находят свой удел.
Сгорают их мечты и грезы
Под жгучим солнечным лучом,
И часто падают их слезы
К нам с неба огненным дождем.
«Угольные мешки» небес
Пред очами мысленными
В небе нет препон,
Звездами бесчисленными
Блещет Скорпион.
Странны в нем единственные
В творчестве миров
Области таинственные
«Угольных мешков».
Кажутся вместилищами
Тьмы они былой,
Тайными хранилищами
Жизни отжитой.
Словно как доверенные
Черной их тени,
Скрылись в них потерянные
Вечные огни,
Счастьем не оплаченные
Слезы давних дней,
Радости утраченные
Не живых людей.
Атом жизни
Из каждой былинки
В земле и в воде,
Из каждой пылинки
Я слышу везде
Напев сокровенный,
Как сон наяву:
«Я атом Вселенной,
Я вечно живу!»
На каждом светиле
Таинственно скрыт,
В энергии, силе
Напев тот звучит,
Напев неизменный,
Как сон наяву:
«Я атом Вселенной,
Я вечно живу!»
Из центров сознанья,
В началах начал,
Я в каждом созданье
Напев тот слыхал,
Напев вдохновенный,
Как сон наяву:
«Я атом Вселенной,
Я вечно живу!»
* * *
Моих стихов невнятны звуки
Живущим тускло в наши дни:
В них мир таинственный науки,
В них неба вечные огни.
Мои слова — иероглифы:
Их разберет грядущий век.
И, что прочесть не смогут скифы,
Узнает новый человек.