где кипит злым алым огнем лавовое озеро, — ложбина… там Гидеон и Фабиан угощали ее, уставшую, вином и поджаренными лепешками… два ее рыцаря, оба погибшие ради того, чтобы она поставила еще один жезл.
Паола вновь обернулась к кристаллам. И в этот миг опал, растекшись лужей, лавовый фонтан, и она увидела — вместо ее жезла стоит чужой. Отливающий адским пламенем, источающий тот самый жар, от которого земля горит, расходится ранами-трещинами, наполняется огненной лавой вместо воды.
Боль и ненависть вскипели в душе, обожгли, забурлили не хуже той лавы. Паола выругалась сквозь зубы, грязно, по-солдатски. Всхлипнула, прикусила губу и махнула на демонский жезл, всю себя вложив в одно желание — исчезни! Сгинь с лица моей земли.
Ее — их — не учили убирать чужие жезлы. Маги Гильдии едва коснулись этой возможности. Объяснили единственное: в столкновении с чужой магией победит лишь та, чья воля, силы и желание сойдутся в одну точку и ударят слитно и мощно, подобно бьющему в цель копью воина веры. Но сейчас Паола не вспомнила тот урок. А вспомнила бы — навряд ли бы у нее получилось. Всю себя не отдашь по приказу — только по велению души.
Слова Ольрика всплыли в памяти чуть позже. Когда демонский жезл оплыл, словно горящая свеча, и растекся лужей багровой лавы.
Руки тряслись, голова кружилась, и тонкий предобморочный звон заглушал клокотание лавы. Знала бы, что столько сил уйдет, испугалась бы, наверное.
Хорошо, что не знала.
«Подобно бьющему в цель воину веры», — прошептала Паола и хрипло, горько рассмеялась.
Воин веры не щадит себя в битве, не помышляет о спасении тела, но одной лишь души. Она, Паола, не думала о душе, уничтожая чужой жезл. Вообще ни о чем не думала. Иначе сообразила бы, что исчезновение жезла не останется незамеченным. Что врагу и искать ее не придется. Она сама сообщила Проклятым: «Я здесь». Можно сказать, во весь голос крикнула.
Теперь вопрос лишь в том, как скоро ее здесь накроют.
Паола нашарила в сумке тряпицу с белоярником, выудила сразу две веточки. Слабый запах на мгновение разогнал сернистую вонь. Девушка жевала с трудом, даже на это сил не хватало. Но постепенно становилось легче. Ушла обморочная слабость, руки перестали трястись. Синева кристаллов манила обещанием Неба. Мало убрать чужой жезл. Но хватит ли сил поставить взамен — свой?
Должно хватить.
Слышишь, Ола, должно. Это жизнь твоей земли. Сила твоего народа. Синева твоего неба. Все то, ради чего ты вообще живешь.
И потом, ты ведь уже здесь, и надежды уйти почти нет, так о чем и думать.
Судьба.
Стальная руна не обманула.
Паола вздохнула еще раз, взяла еще одну веточку белоярника. Старая лекарка говорила, его опасно употреблять слишком часто и слишком много; но сейчас — не все ли равно? Да и дело того стоит. Медлить нельзя. Иначе все окажется зря. Должно получиться. Подумаешь, сила не вернулась. Ей ведь даже не обязательно оставаться на ногах — после. Лишь бы жезл стоял.
Именем Неба…
Силой Всевышнего…
Исцелись, моя земля.
Паола махнула, и жезл возник, сияя золотом и синевой, чуть подрагивая, словно пущенный умелой и сильной рукой дротик — в яблочке мишени. Единственное оружие, доступное крылатой деве… Паола улыбнулась сравнению. Потом подумала — а мне не так уж плохо. Только в глазах темно, но это пройдет, точно пройдет. Совсем немного отдохнуть, и…
И в этот миг с неба обрушился огонь.
Испугаться Паола не успела. Огонь обтек ее, не причинив вреда, совсем как в драконьей пещере. Багровое пламя бушевало вокруг, клубилось, жалило, но ощущалось не больше, чем ветер в летний полдень. Вот так… сработала защита, верно подсказала тогда мудрость Вотана, и сама она выбрала верно, не зря рисковала…
Клубы пламени опали, рассыпались искрами и погасли. Паола нервно рассмеялась: что, съели? Взмахнула крыльями, поднялась повыше, огляделась, высматривая врага.
Врага не было.
Но… как?!
Да вот так. По крайней мере никого не видно.
Клубы пламени возникли снова, стиснули, взревели. Верно, мелькнуло, ведь обычная защита чаще всего действует на один раз. Есть тут вражеский маг, есть! Просто не виден среди огня и дыма.
А может, есть правда в байках, что по-настоящему могучие колдуны и волшебники умеют насылать чары издали? То есть совсем издали, не из укрытия где-нибудь на краю поля боя, а сидя себе спокойно в башне посреди столицы? Но если так, надо просто улетать скорей!
А улетать всяко надо, усмехнулась Паола разброду в собственных мыслях. Здесь ей нечего больше делать. Сейчас… спадет пламя, станет видно куда…
Лети сейчас, толкнуло девушку, немедленно, куда угодно, лишь бы отсюда! Предчувствие опасности было острым, как никогда прежде. Скорей, прочь!
Но улететь Паола не успела. Едва взмахнула крыльями, набирая высоту, как пламя скатилось с нее, и тут же невидимый колдун накрыл другим заклятием.
Замелькали перед глазами огненные птицы, налетели, впились когтями… Жар наполнил тело изнутри, разлился кипящей лавой по жилам, взревел, взорвался огненным фонтаном в затылке. Крылья отказались слушаться, и Паола рухнула вниз, прямиком в оставленную демонским жезлом лавовую лужу. Мелькнула, туманя рассудок, надежда: может, и этот огонь не возьмет? Но…
Боль, обжигающая и беспредельная, до краев заполнила мир. Да нет, не осталось вовсе никакого мира. Не было совсем, нигде и никогда! Только огонь, пожирающий изнутри, текущий вместо крови по жилам, стучащий в висках, превращающий мозг в кипящий котел с адским варевом. Только пузырящаяся лава, в которой обугливаются ее крылья, лава — не магический огонь, от которого она защищена, а жар самой земли.
Только совсем уже близкая смерть.
И — трава у самого ее лица. Зеленая трава, обещающая исцеление сожженной земле.
— О-ля-ля, вот так находка. — Насмешливый гортанный голос разбил гудящую огнем тишину. — Голубица Господня!
Пинок в бок отозвался волнами огня, пробежавшими по телу.
— И уже нашкодила!
Мысли с трудом пробились сквозь багряную пелену. Ее нашли. Нашли враги. Она не успела умереть. Вряд ли добьют быстро.
Да не все ли равно теперь.
— Переверни ее, раб. Я хочу видеть ее лицо. И она пусть знает, кто с ней говорит.
Наклонившийся к Паоле воин показался знакомым. Странно, ну где она могла видеть Проклятого? Но где-то видела, точно… красивое, запоминающееся лицо… Огненная печать на лбу мешала понять, искажала благородные черты.
Воин приподнял ее и развернул, резко, рывком. От резкого движения темные волосы упали на его лоб, скрыв печать, и Паола едва не застонала в голос. К горлу подступила тошнота.
Она узнала.
Боже Всевышний, Отец Небесный, сохрани! Что угодно, только не так!
Этот воин уходил из столицы с самым первым посланным на врага отрядом. Ехал в первых рядах рыцарей, рядом с Гидеоном и Фабианом, потому и запомнился. И не вернулся. Погиб.
Слишком многие тогда погибли, а выжившим было не до того, чтобы унести трупы с собой или хотя бы похоронить как подобает. Раненых-то с трудом донесли. А мертвецов просто бросили на поле боя.
И вот итог.
Бывший рыцарь Империи отступил, и Паола увидела ту, что командовала им, называя рабом.
Демоница, точь-в-точь та, с которой пришлось сразиться им с Гидеоном на пути в горы. Жезлоносица.
Значит, все зря. Ее добьют, а потом…
Паола закрыла глаза и отдалась течению боли. Может, унесет… вот тоже странность, от меньшего сознание теряла, а тут… Что за мерзкое заклятие.
Еще один пинок плеснулся огненной волной под веками:
— На меня гляди, птица-голубица. Успеешь подохнуть, а пока я с тобой говорю.
А пошла ты, подумала Паола. Стервь, падальщица.
Она помнила, какой страх — темный, животный ужас — источает жезлоносица-демоница. Тогда, в первую встречу с адским отродьем, она с трудом поборола этот ужас. Но теперь — чего бояться?
Стать такой, как этот раб с печатью на лбу, услужливо подсказал призрачный голос. Хочешь?
Не стану, упрямо подумала Паола.
— Не таких обламывали, — презрительно бросила демоница. — Ты в наших руках, значит, нашей и станешь. А как, сама решай. Покорись добровольно Князю Тьмы, и вся вечность будет твоей. Тех, кто верен ему, наш господин вознаграждает щедро. А нет… — Презрительный смешок иглой вонзился в мозг. — Все просто: будешь ты повелевать или станут повелевать тобой. Дело вкуса, разумеется.
— Изыди, — выдохнула Паола. — Тварь.
Демоница рассмеялась в ответ.
— Упрямая? Хорошо. Тем веселей.
Шагнула к Паоле, присела, поддела кончиками острых ногтей подбородок. Глаза раскрылись сами собой. Видеть адово отродье так близко оказалось не столько страшно, сколько гадостно. В чертах лица демоницы, откровенно красивых, ярких, читалась не злоба, а порочность. И то — злоба, ненависть, они ведь и людям свойственны, Всевышний прощает… А тут — мерзость, отрицающая Небо и милость Господню. Темные глаза подцепили, словно крючком, взгляд Паолы, чувственные губы изогнулись в ухмылке. Демоница проворковала нежно:
— Люблю обламывать упрямых. Очень люблю. Вот он, — встала, небрежно хлопнула по плечу своего спутника, — мог бы подтвердить. Тоже упрямым был. Си-ильно упрямым. Не один раз умер, покуда покорился. Хорошо повеселились, вспомнить приятно. Бери ее, раб. Отойди и жди.
Проклятый вздернул Паолу на ноги, взвалил на плечо, сделал несколько шагов и замер, обернувшись к госпоже. К горлу девушки вновь подкатила тошнота, а огненный фонтан в затылке взвился, кажется, до небес, норовя расколоть голову на мелкие кусочки. Но глаза так и не закрылись. Она видела, как демоница потянулась, расправив крылья, и летучей мышью порхнула к гнезду синих кристаллов. Все зря. Сейчас эта тварь уберет ее жезл и снова поставит свой, и не будет больше травы, не будет неба… Господи Всевышний, не допусти!
У самого лица вжикнуло — раз, другой. Паола моргнула, вгляделась в укутанную дымом фигуру дьяволицы. Та повалилась на землю, с явным трудом поднялась на ноги и теперь оборачивалась — медленно, неловко. В шее торчала стрела, еще одна, похоже, пробила кожистое крыло.