– Сердце! – И Ирвин схватился за грудь. – Вдохнуть не могу…
Он повалился на ближайшую лавочку, тяжело задышал. Малышка села рядом, не отпуская его руку.
– Где мы? – спросил Ирвин, отдышавшись.
– В саду, который много лет назад рос за твоим домом, – ответила девочка.
Липкий, по-весеннему промозглый страх пополз от стоп к коленям, залил тело и подступил к голове.
– Я особенный, совершенно уникальный! – отгораживаясь свободной рукой от Малышки, завопил Ирвин. Вторая рука оставалась в плену детских пальчиков. – И поэтому я не умру!
Беспомощность стёрла годы. И он стал просто капризным мальчишкой, укутанным в саван морщин, напуганным и не способным думать. Чувства вырывались словами. И Ирвин только что ногами не топал.
– Конечно, – грустно улыбнулась девочка.
– И мои дети не умрут! – выкрикнул старик и ухватил Малышку за другую руку.
– Я могу пообещать только то, что Смерть придёт к ним, когда они захотят.
– Да, да… – расслабляясь, пробормотал Ирвин. – Когда захотят…
– А вдруг они захотят сегодня, или завтра, или вчера?
– Нет! – закричал Ирвин, выдернул руку и с остервенением ударил ею по колену. – Нет, – добавил он сдавленно и жалостливо. – Только не мой сын… Он и внучки не захотят. И его супруга не захочет. Я точно знаю. Только не мой сын… С чего бы им хотеть? – по щеке покатилась слеза. – Они уверенно идут вперёд, строят планы, карьеру, семьи… Мой сын – медик. Он скоро откроет фармацевтический бизнес. Как только представится возможность…
– Он разочарован, – мягко заметила девочка. – И бывает, по ночам или в хмурые дождливые дни он зовёт мою сестру. Он так смертельно устал, что она кажется ему соблазнительной.
– Нет, нет, нет! – старик заткнул уши. – Не верю. Я же говорю: у него успешная карьера, он идёт вперёд, уверенно вперёд!
– Прямо в руки к моей сестре. – И девочка высвободила руку и положила на плечо старика.
– Ты врёшь, вредная девчонка. – Ирвин подумал, что не нуждается в сострадании. В сострадании нуждаются те, кто ошибся. А он прав! И старик надул щёки, совсем как ребёнок, которого отказались вести в зоопарк. – Пусть он зовёт сестрицу, а к нему приди ты! Ты же слышишь зов?
Малышка отрицательно качнула головой:
– У каждой из нас свои дороги.
Она повернулась к Ирвину лицом.
– Неужели ты совсем не помнишь меня? – сорвалось с детских губ.
– Нет, – Ирвин отодвинулся от собеседницы.
Сверху ему была видна макушка новой знакомой.
И почему-то не хотелось заглядывать в лицо.
– Я так хотела, чтобы ты запомнил… – и девочка осторожно сняла руку с плеча собеседника.
От её жеста опали складками морщины, змеиной кожей свернулись у ног. И омолодившееся тело стало ужиматься, подчиняясь обратному ходу времени. И вот Ирвин уже сравнялся с новой знакомой ростом.
Мальчик Ирвин сидел на скамейке в парке рядом с девочкой.
– Посмотри, – кивнула она.
Ирвин увидел озеро, подёрнутое ряской. К воде бежал песчаный спуск.
– И сейчас не помнишь? – девочка заглянула мальчишке в глаза. – Бывают старики с глазами детей. В день нашей встречи меня поразил мальчик с глазами старика.
Её взгляд вытягивал из Ирвина что-то странное, тёмное, похороненное под пластами памяти.
– Не хочу вспоминать! – вдруг выдал Ирвин поднявшуюся изнутри волну сопротивления и попытался вытолкнуть проницательный детский взгляд из себя… Но внутри уже надломилась тектоническая плита. Из-под неё горячей лавой полились в голову образы. Они расходились кипятком по шее, горячили темечко.
Ирвин видел себя осторожно ступающим по песчаному спуску к воде и как будто переживал происходящее впервые. Неосторожное движение. Потеря равновесия. Падение на выдохе в воду, на глубину, с пустыми лёгкими. Вода сомкнулась над головой, размыв дневной свет в блёклое холодное пятно. Ирвин честно сражался с озёрной толщей, пытаясь выплыть. Но дно тянуло мальчика к себе. Последний рывок – и силы покинули тело. На мгновение он замер на глубине, не всплывая вверх и не опускаясь вниз. Под рёбрами сгустилось разочарование. Ему больше не хотелось всплывать. Зачем? Каждый момент жизни провести в страхе смерти? В её тени? Ждать её на каждом углу и видеть в прохожих? Знать, что она таится в родных… Вооружиться лупой науки, веры или тайного знания, как будто они щитом спасут от самого факта? Сколько ни раскладывай любовь на химические элементы, она не изменит чувств. Сколько ни препарируй смерть, она останется. Пусть всё закончится здесь и сейчас. Так думал уставший мальчик со стариковскими глазами.
– Вот когда я тебя встретил! – озарило Ирвина-зрителя. И в его воспоминание вошла девочка. С её появлением вода рассеялась, как тьма на рассвете. Мальчик Ирвин с новой знакомой сидел на светлом пятне среди размытых белёсых теней. Она уговаривала его остаться, не спешить… В конце концов, раз ему не страшно умереть сейчас, то он перерос этот страх и сможет пройти жизнь без него. Он обгонит многих людей, потому что будет уже готов, потому что будет знать, что на самом деле давно умер. А мёртвому глупо бояться смерти.
– Это будет наша маленькая тайна. – И девочка вложила свои ладони в его.
– Я вспомнил, – Ирвин оторвался от воспоминания. – Ты пообещала мне, что я не умру.
Девочка грустно кивнула:
– Пока сам не дашь согласия и не призовёшь свою гибель.
– Твоё слово хранило меня от Смертей, – прозрел Ирвин. – Ты – моя вторая жизнь.
Он посмотрел в её ясные голубые глаза. А Малышка Смерть отрицательно покачала головой.
– Нет? – изумился мальчик-старик.
И воспоминания, активизированные сомнениями, выстроились в линию арок. Ирвин пронёсся сквозь эту ретроспективу. И каждое воспоминание, сквозь которое его проносила необъяснимая тяга к прошлому, рассыпалось мелкими брызгами, словно плёнка из воды. Он, наконец, очутился в пузыре воспоминания – точке отсчёта, когда много лет назад он умер. Он вошёл в то же самое воспоминание, которое созерцал, смотрел не со стороны, а изнутри, в тот же самый момент, когда утонул.
Мальчик Ирвин стоял внутри пузыря и смотрел вперёд. Там пряталась необратимая Смерть. Ему хотелось поскорее покончить со всем этим. И он шагнул ей навстречу, но заметил девочку. Ему казалось, что он внутри неё и одновременно может её видеть.
Девочка показала на что-то у него за спиной, и он испытал чувство тревоги и замешательства. Он повернул голову в сторону – нечто внутри него отчаянно сопротивлялось взгляду назад. Ирвин со скрипом преодолел себя и обернулся. За плечами стояла его жизнь: сплетение множества картин, чувств, желаний, мыслей… Зелёное, бурлящее нечто с шипением подступило к горлу и, казалось, вот-вот начнёт обдирать его изнутри, выворачивать наизнанку, растворять. С ужасом мальчик Ирвин осознал, что всё время прятался от жизни, закрывался от неё. Даже в момент смерти что-то глубинное сопротивлялось, не давало взглянуть на жизнь прямо. Он осознал, что сам надел на себя шоры, не позволяющие правильно относиться к происходящему. И что его уход – всего лишь следующая ступень восхождения.
Мальчик Ирвин развернулся корпусом к живительному потоку, который пусть с болью, но очищал его сознание, разрушал искусственные барьеры защиты, выстроенные за многие годы. Ему вдруг захотелось вернуться – ведь жизнь прошла мимо. И это не она, а он сам с собой плохо обошёлся. Ему всегда казалось, что он чертовски умён и хорошо спрятался. Даже здесь, в лоне смерти, большого труда ему стоило не сбежать от себя. Прошло так много лет, а Ирвин-старик был всё ещё не готов встретиться с собственным «я».
Ирвин испытал горькое сожаление.
– Я могу жить, – тихо сказал мальчик Ирвин, сделал шаг навстречу новой точке отсчёта, ещё и ещё… он вошёл в неё, родившись из смерти.
– Пока сам не дашь согласия…
Они сидели на лавочке в парке, и взгляд девочки скользил по уходящей за холм мощёной дороге.
Ирвин посмотрел на холм, солнце немного слепило его, и сквозь маску света стали проступать образы: уходят дети, внуки, а он всё живёт, ползёт полуживым овощем, одинокий и бессмысленный, слишком выцветший, чтобы быть живым, слишком легковесный, чтобы привлечь приход Смерти.
– Если бы мне показала это твоя Старая… – Ирвин замялся, подбирая верное слово. Но оно так и не нашлось. – Подруга… Я бы посмеялся, я бы сказал: и этим ты пытаешься меня напугать? Так уговариваешь на уход? Постарайся-ка получше…
Ирвин грустно вздохнул, веки набухли от слёз.
– Я ничего тебе не показываю, – сказала девочка. – Просто привела тебя в особое место. Отсюда открывается прекрасный обзор – ничто от тебя не скрыто, мир на ладони.
– Я столько раз подходил к краю, чтобы почувствовать себя живым. – Ирвин коснулся шеи, как если бы ворот рубахи сдавливал дыхание. – Теперь понимаю почему. Рождённый из Смерти.
Мягкое, не имеющее формы пространство вокруг походило на кисель. Оно скорее скользко отталкивало, чем давало почувствовать опору под ногами. И в тоже время не отпускало в полёт.
– Где я? – спросил Ирвин.
– В больнице, – ответила Малышка. – Социальная работница, не достучавшись, вызвала «скорую». И получаса не прошло с момента твоего пребывания в палате. Не бойся. Ты скоро придёшь в себя, странный человек, переживший уже две клинические смерти.
Ирвину представилось, как он приходит в себя в светлой стерильно-вылизанной палате. На стене – панель с разными приборами, за окном бушует красками лето. Ни сына, ни внучек. И от этой мысли защемило в груди.
– Ты будешь рядом в этот момент? – стыдливо пряча глаза, спросил Ирвин. От собственных слов он стал совсем беспомощным и немощным, пасующим перед лицом одиночества.
– Так вот в кого Лера, – лукаво улыбнулась Малышка.
И Ирвину вспомнилось, как яростно она отстаивала своё право на одиночество и гордилась им. Он рассмеялся.
– Пора, – сказала девочка.
И солнечный свет залил глаза. Ирвин сомкнул уставшие веки, готовый раствориться в нём.