Он проснулся в светлой палате. На стене – панель с разными приборами, за окном и правда бушевало красками лето. Маленькая Смерть сидела на краю кровати и болтала ногами.
– Почему ты вернула меня? – спросил Ирвин.
– Доделывай свои дела. Я держу слово, – сказала она.
«Дела…» – лениво шевельнулась в голове мысль.
Старику уже не хотелось строить планы. Он представлял, как поток жизни несёт его, опустившего руки. И ничего не надо делать. Даже думать. А она говорит: дела…
Ирвин собрался, заставил себя сосредоточиться. Он стал обдумывать свою жизнь, формируя список дел. Попрощаться с родными? А что он может им сказать? Он не откладывал разговоров и тайн на чёрный день, каких-то особых прощальных слов тоже не находил. Здесь закрывать, в общем-то, нечего. Вещи и люди, которых он хранил, – их стало слишком много. Он больше не мог держать их в мире живых. Мёртвые перетягивали его к себе. Сын? Слишком большой, не нуждается в его опеке. Внучки… что ж, они переживут. Иришка заберёт любимый немецкий сервиз. Лера наверняка выцепит какое-нибудь винтажное украшение. Правнук принадлежит настолько далёкому и непонятному поколению, что отсутствие прадеда не станет для него особой потерей. Банковских работников некому будет строить, но они не расстроятся. Молодая жена друга так и не дождётся извинений… но так даже лучше: по крайней мере, повод уважительный и с этим не поспоришь. Война и молчание – вот что беспокоило старика.
– Я не могу сказать правды про войну, но не могу и солгать. Я могу только молчать, – пожаловался Ирвин Малышке.
– Тогда молчи, – пожала плечами она.
– Что же мне делать? – Ирвин умоляюще посмотрел на неё.
– У тебя было столько времени, – ответила она с обидой и сочувствием. – Столько лет для того, чтобы отклонить вектор истории. Но ты предпочёл молчать. Твоё бездействие привело к тому будущему, которого ты так боишься.
– Что я мог?
– Это лучше спросить у тебя, Ирвин.
Склонилась седая голова. Отчаянно запульсировала сеть сосудов в изношенной временем плоти.
– Верни меня домой, – смиренно попросил старик.
– Там слишком много привычных тебе мыслей. Твой ум сядет на мель воспоминаний, всколыхнёт их. И те, от кого я спрятала тебя, почуют твоё присутствие.
– Домой, моя Малышка. Я слишком устал, для того чтобы скрываться от погони.
– Скоро тебя выпишут. Остальное от меня мало зависит.
И девчушка с улыбкой похлопала его по нагрудному карману пижамы, легко соскочила на пол и скрылась в дверях.
Ирвин хотел ещё что-то сказать Малышке, но её прикосновение оставило странное ощущение. Ирвин сунул пальцы в нагрудный карман и наткнулся на гладкий металл. Он извлёк содержимое и положил на ладонь. С переплетения глубоких линий кожи на него смотрело обручальное кольцо супруги. Ирвин сжал родной предмет и откинулся на подушке. Веки вспыхнули болью. Он уже смирился со своей смертью. Но всё ещё не мог позволить любимой исчезнуть из этого мира.
Тёплый аромат свежих, как только что скошенная трава, духов, сквозь которые проступал её запах, наполнил лёгкие.
– Таня, – прошептал Ирвин, не открывая глаз. Пусть хоть видением побудет рядом.
– Любимый, – горячим дыханием в ушную раковину прозвучал ответ.
Трогательная улыбка озарила лицо Ирвина. Как давно не звучало в их браке слова «любимый». Когда она стала называть его дорогим? В какой момент почувствовала, что он слишком дорого ей обходится, чтобы именоваться любимым?
– Я больше ничего не могу, – признался Ирвин.
– Разве?
Неужели он не ошибся, – в её голосе и в самом деле прозвучали нотки флирта?
– Что я могу? – спросил Ирвин с обидой. Он нахмурился и отодвинулся от источника голоса и аромата. Но глаз не открыл. – Рассказать правду, такой, как я её помню? И тем самым поставить под сомнение слова однополчан, свояков? Представим, решусь. И что с того? Меня задушат шквалом голосов, выставят сумасшедшим… Кому охота терять титул героя? Фабрика героев уже открыта. Что им стоит переступить через меня, щепку старого леса? Я всего лишь слабый человек, что я могу?
– Любимый! – И то ли по-летнему тёплый ветер скользнул по сединам, то ли супруга легко погладила его по голове. – Обрати их инициативу против их же целей. Они протаптывают дорогу к новой войне, а ты разверни их ветеранский проект поперёк. Ты говоришь, что один? Организуй толпу! Позвони фронтовым друзьям, доверенным ученикам, привлеки семью… Участников телепроекта наделят статусом и силой. Они думают, что вложение средств безопасно – ведь вы для них всего лишь маразматичные дурачки, доживающие последние дни. А вы будьте умнее. Они раздувают вашу славу, чтобы напоследок вы вспыхнули, повернули ситуацию в их пользу. Инвестируют в вашу смерть, заставляя тратить силы, сокращая последние дни. Вы безопасны, потому что слишком малый срок остался вам в этом мире. Но напоследок ты ещё успеешь оскалить зубы.
Ирвин знал, что чёрная тоска, переполняющая сердце от так и не зажившей утраты, выливается голосом супруги. Тоска переполняет, перехлёстывает через край, обращаясь ощутимым образом жены. Посмертное присутствие любимой – высшая точка страсти Уныния и страсти Печали. Но он не мог заставить себя раскаяться и тем самым отречься от своих страстей, отпустить этих двух предвестииков смерти, притягивающих злобных химер. Мысль, что супруга не настоящая, а всего лишь отголосок его памяти, Ирвин давно вытеснил на особую орбиту – изолированную от сознания линию. Голос супруги – не её слова: всего лишь то, что он хочет услышать. Он оттолкнулся от услышанного и решился…
По выходе из больницы Ирвин обзвонил тех из своих сослуживцев, кому больше всего доверял. Ирвин убеждал их, что они последнее поколение, знавшее те войны, а современные мальчики и мужчины пороху-то не нюхали. Да и война для них, как и вся жизнь, сведётся к монитору. А раз в стране такая ситуация, то страна, пусть даже сама того не зная, в них, ветеранах, нуждается. И у них есть шанс опять стать нужными своей Родине. Ирвин говорил «опять», а про себя думал «впервые по-настоящему». Старик вещал о героизме: они ведь ещё живы, а значит, рано становиться легендой. Нужно действовать. Герой – человек, который живёт определённым образом, находится в героическом процессе. И, однажды совершив подвиг, должен держать «высоту». Иначе подвиг станет случайностью. Наиболее доверенным Ирвин раскрывал более глубокую суть проекта: взять себе своё, вернуть отнятое влияние и отклонить колесо истории в нужном им направлении. Ирвин обсудил план мер с «приближёнными», поставил в известность о последовательности действий остальных. А затем позвонил внучкам.
Они приехали на следующий день. Лера и Ира сидели рядышком и избегали смотреть друг на друга. Лера выглядела напряжённой, Ира – рассеянной. Первая кислотно-розовыми ногтями ковыряла собственные ладони. Вторая блуждала взглядом по комнате, отталкиваясь от попадающих в поле зрения предметов и спеша перейти к следующим, чтобы и от них оттолкнуться и, спотыкаясь, проследовать дальше.
Ирвин начал издалека. Рассказал о войне. Лера пару раз нервно хихикнула. Ира покусывала губы. Затем Ирвин стал говорить о дне сегодняшнем, о военном положении и правилах игры в военных учреждениях. О том, что распоряжаться правом начинать и завершать военные действия могут только те, кто сам по-настоящему воевал и их потомки. Почему не последователи? Никогда нельзя сказать, что стоит за словами последователя, что прячется под официозом мыслей и убеждений. И на что способен такой человек в критической ситуации. Есть люди, которые выступают против воровства. Они не воруют. Но доведи их нужда до края… Кто знает? А есть те, кто, умирая от голода, не переступит через внутреннюю границу. Эта грань характера впитывается с молоком матери, до того, как маленький человек учится осмысленно говорить. И это качество проявляется не только в одном конкретном случае, оно проходит красной нитью по жизни, являясь фундаментальным.
– Вы выросли в семье боевого офицера, ваш отец таков же. Вы сами можете не чувствовать и не сознавать тех внутренних качеств, которые заложила семья, но переступить, даже при большом желании, даже осознанно оправдывая выбор, не сможете. И поэтому я хочу, чтобы вы стали моими наследницами и соратниками в том нелёгком деле, которое я начинаю. Когда мы официально зарегистрируем наше общество, будет уже поздно присоединяться. Вы должны влиться на самом раннем этапе, при закладке первого кирпича фундамента.
– Так о чём мы говорим, Тедди? – Лера смотрела прямо. А Иришка загадочно улыбалась. Она, кажется, уже поняла, о чём пойдёт речь.
– Как ты считаешь, милая, кто имеет право начинать войну?
– Правительство, – фыркнула Лера.
– Разве?
– Тогда те, кто, как ты говоришь, воевал, – Лера запнулась. – Ты сейчас о себе говоришь?
Глаза её сверкнули.
– А мы? – И она потянулась к Ире, но, не дотронувшись, отдёрнула руки. – Соратницы? Наследницы? Не дешёвой бижутерии, а настоящего дела? – Лера даже приподнялась.
Ирвин сморщился. Слова о дешёвой бижутерии резанули слух.
– Извини, Тедди, – сообразив, поправилась Лера и осторожно погладила его по колену.
– Достань, пожалуйста, сервиз и налей нам чаю, а то я староват, а сестра твоя и дома с чаем намаялась, – ответил Ирвин.
Лера на несколько секунд замерла, переваривая слова деда в поисках подвоха или оговорки, поднялась и выполнила поручение.
Когда клубы пряного чайного духа затанцевали над чашками, Ирвин продолжил:
– Ты, Лера, станешь лицом нашего небольшого союза. Внешние связи, их приобретение и налаживание лягут на тебя. Можешь начать с подготовки релиза и привлечения СМИ. Только осторожно. Мы должны провернуть нашу авантюру, не привлекая лишнего внимания. Любое неловкое движение, шаг вперёд раньше времени – и право вето на войну уплывёт из наших рук.
Лера задумалась.
– Ты, Ирушка, станешь душой нашей «военной кампании». Внутренняя политика, просчёт ситуации лягут на тебя. Ну, раз уж ты смогла сохранить свой семейный очаг от претензий современности, то и нашу идею не дашь погубить. Ты как никто чувствуешь, как должно быть… Но только вместе, сохраняя единство, вы сможете удержать мою задумку на плаву. Каждая из вас смотрит со своей точки зрения и видит разное. Вместе охватите целое. Слушайте друг друга. У каждой из вас будет лишь «половинка луны».