ленных групп. Такая ситуация по всему миру, наша страна здесь не исключение. А нужны люди, с одной стороны, компетентные – на войне побывавшие, а с другой – в ней не заинтересованные – отцы, деды, потомки которых будут на этой войне погибать. Ветераны станут народными представителями, вооружёнными знаниями, обладающими опытом и даром убеждения.
– Третья сила… – протянул «винтик» бюрократической машины. И из-под маски усталости выступили на поверхность хищные черты. – Интересно.
Ирвин с уважением смотрел на внучку. Действительно умна. А активная, наполненная общением жизнь научила правильно ставить акценты в деловых переговорах. Она станет достойным лицом его дела.
Ира тепло смотрела на сестру.
– Из тебя, веточка ольховая, мы розгу сделаем, – пошутил кто-то из присутствующих.
– И по чьей спине пройдёмся? – улыбнулась Лера в ответ.
– Мы на гребне волны. Действовать нужно сейчас и быстро, – Ирвин помрачнел. – Мы можем поймать волшебный по своей абсурдности момент, когда сверху тема ветеранов ещё будет раздуваться и продвигаться, а русло, по которому бегут эти силы, мы отведём в свою сторону.
Слова старика произвели впечатление. Решено: «Союз ольховых ветвей».
Ирвин не питал иллюзий по поводу пацифизма создаваемой организации. Он был воином. И он не восставал против войны. Он просто был уверен, что право вето на военные действия должно находиться у тех, чьи дети и внуки будут на ней погибать, а не у тех, чьи дети и внуки перекантуются за рубежом. Именно в этой прямой кровной связи суть третьей силы. Именно эта идея – сердце «Ольховых ветвей». На втором по значимости месте – распределение бюджета и дополнительных, направляемых через фонды «Ольховых ветвей» финансов. Ведь форма войны тоже в какой-то мере будет зависеть от них: не устроит формат подготовки – не будет и боевых действий. Ещё Наполеон говорил, что для войны нужно три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги. А потом уже патриотизм и влияние на общественное мнение – влияние вытекает из денег, которые выделяет власть и которые властью же и управляют. Раз право влиять на начало войны у «Ольховых ветвей», значит, всем военным организациям придётся сотрудничать и учитывать мнение ветеранов, чтобы не выпасть из «обоймы» и сохранить военные заказы. Получив право вето, «Ольховые ветви» не просто встроятся в военный процесс на определённом этапе работы «конвейера», но получат возможность отклонять его в определённом направлении.
Дальнейшие события навалились скопом на Ирвина, да так, что он с трудом одно от другого отлеплял. И муторная регистрация союза, и расширение официальных связей, и поддержка разных сообществ и учреждений. Ирвин согласился на эфир. Прямой. В том самом глобальном проекте. Молодая жена хохотала и аплодировала. А в промежутках диктовала Ирвину награды супруга, его заслуги и цитировала мудрые мысли. Она не знала, что на прямом эфире он коснётся имени её покойного мужа лишь вскользь. Ирвин обещал упомянуть и слово сдержал. Большую же часть выделенного времени старик рассказывал о подвигах предков, о Великой Отечественной войне, рассуждал о будущем и о неотъемлемом праве ветеранов накладывать право вето на войну и любые военные действия. А когда ведущий попытался возразить Ирвину, мол, история давно перемолола столь далёкое прошлое, такое, как Великая Отечественная, старик возразил:
– Мой дед после войны участвовал в строительстве дома, кирпичного, в котором я сейчас живу. Он отвечал за перекрытия. Дерево, которое использовали для этих целей, крепкое до сих пор, уже больше сотни лет. И как же, по-вашему, история прошлое «перемолола», если дом стоит? Прошлое живо, потому что мой дом до сих пор крепок!
Ведущий завизжал что-то патетическое. Зрители в зале перешёптывались. Ирвин, по возвращении домой узнал, что эфир с ним взлетел в топ рейтингов сети – несколько десятков миллионов просмотров.
Было и то, что Ирвин в эфире не сказал. К примеру, что его мама мечтала выйти замуж за выходца из ГДР. Она-то знала – побеждённые живут лучше победителей. И никакая пропаганда не зашоривала ей глаза. Может, в неё Ирвин и оказался таким упрямым, цепким в своих воспоминаниях и убеждениях. Сколь не менялось общественное мнение по тому или иному вопросу, Ирвин стоял на своём, давно прослыв неуживчивым и бескомпромиссным. Вот и матушкин набор немецкого фарфора урвал себе столь долгий век. Оттуда, из маминых странных фантазий и непривычное для обывателя имя Ирвин. Она хотела, чтобы сын однажды уехал за границу. И там, среди побеждённых, но живущих как победители немцев (для неё заграница очерчивалась преимущественно Германией), Ирвин стал «своим». А он, упёртый, непереубеждаемый мальчик, а затем юноша и мужчина, упорно доказывал местным, что, несмотря на имя, он – свой.
В старинном сервизе пряталась мечта давно покойной матушки. И Ирвин берёг её. А когда заваривал особенно крепкий чай, сквозь который не видно дна, старик думал о маме. О том, что для её родителей чашка символизировала победу, являла собой трофей… для их дочери трофей стал талисманом (не подтверждением факта, а символом будущего), который, как магический артефакт, должен был это будущее притянуть. Для Ирвина же – подтверждением собственного существования, того прошлого, из которого он вышел и которое свидетельствовало в пользу того, что он объективно существует. Чашка тонкой работы как бы говорила: ты, Ирвин, появился не из ниоткуда, а значит и не уйдёшь в никуда…
– Решил поиграть в героя? – прочванькал мерзкий голос над ухом. – А? Ты людей убивал за деньги.
– Молчи, языкастая тварь! – гаркнул Ирвин.
– Куда уж мне! – усмехнулась Старуха. – Кто я такая, чтобы судить самого Ирвина! Создателя «Союза ольховых ветвей». Такого великого… почти святого… Не пропадать же историческому опыту – давай, Ирвин, как и многие до тебя, перечеркни собой настоящим себя прошлого.
Ирвин замотал головой, стараясь вытряхнуть её слова из сознания.
– Странный ты человек, – продолжала Старуха. – Перед камерой молчишь и помнишь, где правда, коллег своих осуждаешь, а перед лицом Смерти ищешь оправдания. Неужто ты меня боишься, старик?
– Я хотя бы пытаюсь, – прошептал Ирвин, запоздало понимая, что ответом пускает собеседницу в своё пространство. – Не очень умело. Поздно. Когда потеряно слишком много времени и слишком много верных людей. И нет, я ни на что не рассчитываю, – предугадал Ирвин вопрос химеры. – И не пытаюсь выслужиться. Но если я не смог оставить возможность единственному сыну, оставлю хотя бы надежду любимым внучкам. Кому как не мне о них позаботиться? А я что? Меня давно уже нет. Я по ту сторону чёрной тоски.
Последние слова окончательно растворили страх перед собеседницей, как кубики льда в крутом кипятке. В конце концов ему и вправду поздно гнать от себя Смерть.
– Ищешь вечность в продолжении рода? – Старуха зацокала языком. – Несовременно… Сегодня не модно прокладывать будущее родственной кровью, все стремятся оцифроваться. Ещё не поздно ухватиться за эту возможность. Дерзай, Ирв, за всех друзей! А? – В голосе Старухи мелькнули задорные нотки. – Оно и надёжнее. Дети-то и внуки надежд могут не оправдать – пусть гены и перетянут в свои тщедушные тела, а духовное наследие наверняка порастеряют. Да и род могут оборвать: рождение малышей, пелёнки там, распашонки – сегодня не в моде. Страшно подумать, что будет завтра… и – прощай, Вечность!
– Ты же знаешь, – произнёс Ирвин, понизив тон. – Я предпочитаю экстремальные виды спорта. В оцифрованности всё слишком предсказуемо – никакого риска.
В ответ – молчание.
Ирвин вздохнул. И на выдохе ощутил одиночество. Даже Старая Смерть покинула его. Он остался совершенно один в своей омрачённой вдовством квартире… Как бы сказала Лера, – не одинокий, а свободный.
– Убивал за деньги?.. – Ирвин пробовал фразу «на вкус». – Да. Выбрал такую работу? Да. Плохой человек? Да. Было ли это ошибкой? Нет. Ошибка длиною в жизнь – почти смешно. Осознанный выбор зрелого человека? Да. Знала ли ты, чёрная химера, что во времена моей юности, во времена крушения привычного уклада и тотальной безработицы, когда будущего нет и весь мир концентрируется в сегодняшнем дне, мужчина мог реализовать свои амбиции только за счёт женщин? Их количество становилось мерилом успеха. Работы – нет. Смысла в учёбе – тоже. Оставалось коллекционировать женщин, гордиться, хвастаться этим. Как только я понял эту простую истину – то взял верх над ситуацией. Когда понимаешь систему, перестаёшь быть её слепым рабом. Никаких коллекций с любовными похождениями. Только глубокие, захватывающие чувства, о которых приятнее молчать, нежели хвалиться перед приятелями. Армия дала хоть какую-то точку опоры – занятие и сомнительную стабильность. Я выбрал риск и чёрную работу. Потом неоднократно мог уйти, но остался. Не ошибка. Не случайность. Не жизнь такая. Я такой.
Воевать у него получалось. Ирвину сопутствовал успех, и он наконец-то гордо расправлял плечи. Выживать в пылу битв, исполняя указания вышестоящих и одновременно отдавая их своим ребятам. Процесс военных действий стал ему родной стихией.
Он не обязан оправдываться перед Смертью за то время. Вести войну – его дар. Побеждать – его дар. Скотством было бы эти дары отвергнуть. Всё равно что предать себя. Уж кто-кто, а он, Ирвин, тогда точно занял в жизни своё место. И то, что он выжил, наглядное тому подтверждение. Он не болел идеей искупления, не уходил в скит самопознания. Наоборот, выворачивался наизнанку, чтобы спасти мальчишек, которых дали ему в подчинение, за жизни которых он нёс ответственность.
Он выжал себя досуха. И стал ходящими мощами. Но многих ребят вытащил из мясорубки войны, не дал им погибнуть или покалечиться. Осталось принести последнюю жертву.
«Может, хоть любимые на моих костях выплывут».
Ирвин кивнул своим мыслям. Всё решено.
Идея старика обрела плоть – материальное ядро из полусотни человек. Лера при помощи бывших учеников деда наладила связи. Нужные люди из министерства поддержали. «Союз ольховых ветвей» получил влияние. А за ним – ряд прав и рычагов политического влияния. Теперь они могли определять понятие «патриотизм» (со ссылкой на историю, конечно) и направлять силы для поддержки людей, идей, проектов. Был разработан, внесён на обсуждение в Государственную Думу и принят особый закон – теперь мнение ветеранов в лице «Союза ольховых ветвей» должно было учитываться при принятии решения об открытии военных действий.