Ирвин скривил губы, три женские улыбки насмешкой повисли в воздухе.
– Не по зубам, – фыркнул Ирвин.
Он прошёл в комнату. Кольцо вернулось на почётное место у корешков книг. Пальцы наждачной бумагой шаркнули по верхнему ящику комода, который, подчиняясь прикосновению, выехал вперёд. Ирвин достал из него шкатулку с украшениями. Он-то знал, что в них кроется частица души любимой. Супруга так часто надевала эти кольца, серьги, бусы, кулоны, цепочки. Душа её прячется там, за восковым блеском сердолика, вытягивается в жемчужное ожерелье, обвивает малахитовым браслетом. Ирвин открыл шкатулку и погладил спутавшиеся украшения. Тайна заключалась в том, что разбудить душу любимой мог только он. Старик удерживал её жизнь своей. Она была всё ещё жива для мира благодаря его воспоминаниям. Погибнет вещь – и некому будет вместить суть. Кто ты? Откуда родом? Ирвин знал, что, отвечая на вопрос, человек назовёт город, страну, укажет дом, даже подробно опишет и само жилище, и ландшафт. Но что, если границы размоются и страны не станет? Что, если город разрушится и уйдёт под землю? А на месте домов зацветут поля? Или будут воздвигнуты новые строения? Как ты покажешь, откуда ты? Тебя не станет. Ты окажешься отголоском прошлого, пленником воспоминаний. И Ирвин делал что мог, «хранил скорлупу». Она остаётся свидетелем, подтверждает, что яйцо было, что ты существовал.
«Раз жив я, – повторял себе Ирвин, – жива и ты, дорогая. И все те, кто знал меня и кого знал я. Для вас, покинувших наш мир, я – скорлупа». Ирвин прикрыл глаза.
…Руки покойных тянулись к нему.
– Смерть! – молнией пронзило Ирвина.
Он проснулся. Тело напряглось, как по команде «смирно!». Стражницы всё ещё оставались в комнате.
Пальцы Ирвина грели сокровища шкатулки. Напротив сидела Молодая Смерть. Её кисть легла поверх ирвиновской. И мужчина встретился взглядом с глубокими тёмно-серыми глазами. Свободной рукой Смерть держала мундштук, из которого сладкой струйкой тёк вверх дым. Элегантным движением она выхватила со дна коробки то самое серебряное кольцо.
Ирвин метнул взгляд к книжной полке. Но оставленное там кольцо продолжало лежать на месте. Взгляд вернулся к раскрытой ладони Смерти. Призрачное кольцо (двойник обручального) матово блестело на восковой коже…
– Последние годы она всё больше молчала, – начала Молодая. – Всё держала в себе. Вот сердце и не выдержало.
Ирвин крепче сжал зубы. Нет уж, говорить с «этой» он не намерен.
– Я пришла за ней, – совсем тихо добавила Смерть и повернулась к окну. – Я обняла её.
Молодая слегка повела плечиком, и струящаяся ткань испустила аромат прелой листвы. Ирвин фыркнул и резко выдохнул, стараясь выдавить из себя запах увядания.
– Она устала бороться, искать смысл жизни. Он ускользал. Бессмысленность разъедала всё, что казалось ей важным. Тебе это тоже знакомо?
Пальцы гостьи сомкнулись, скрывая кольцо. Ирвин содрогнулся, пряча от гостьи глаза. Он опустил лицо так, чтобы её взгляд упирался в косматые брови.
– Почему ты не помог ей? – голос Молодой Смерти звенел у Ирвина в ушах.
Почему он не помог ей? Он видел её замкнутость, переходящую в отрешенность. И так молчаливая, супруга окончательно ушла в себя. События, происходящие во внешнем мире, слегка цепляли лишь внешнюю оболочку. А ведь когда-то даже самые обыденные вещи она пропускала в самую глубь души. Он, дурак, вместо того чтобы растрясти её, «влезть под кожу», обиделся. Как так – она отвергает его? Он обнимает, а она уходит от прикосновений? Он говорит, а она не слышит. И даже не переспрашивает, хотя бы для виду. Супруга посмела сравнять его с внешним миром, его, единственного, не выделить. Когда Ирвин очнулся, когда понял, что она не просто отворачивается, а на самом деле уходит, было уже поздно. Душа жены забрела так далеко, что ему не под силу оказалось догнать.
Ирвин остановил себя. Мысли его, в ответ на слова страшной женщины, закрутились, он вступил в диалог… А решено было – не разговаривать.
Старик упёрся средними пальцами в виски и надавил. Молодая Смерть указала дымящейся в мундштуке сигаретой в сторону двери на кухню.
– Расправила крылья, а я подхватила её в свои объятия, – тихо сказала элегантная собеседница.
В тот день супруга долго не поднималась, проспала завтрак и вошла на кухню к обеду. В её глазах блеснул огонёк интереса. И Ирвин вздохнул с облегчением – хандра прошла. Уголки губ спутницы жизни поднялись вверх. Она оперлась спиной о холодильник и долго смотрела на мужа.
– С добрым утром, – наконец сказала она.
Ирвин напрягся. Он подумал, что неплохо будет слегка проучить её за столь долгое пренебрежение. И пока он размышлял, отвечать ли любимой на приветствие, она шагнула к нему, протянув вперёд руки, чтобы заключить его в объятия, но тихий вздох оборвал движение на полушаге. Руки, как крылья, раскинулись в стороны, и любимая повалилась на пол. Ирвин едва успел подхватить её.
– Моментально, – заключила Молодая.
– Убирайся, – взревел Ирвин и опрокинул на убийцу шкатулку. – Ты, ты отняла её у меня!
На диване никто не сидел, но Ирвин знал: она и другие – рядом. Глаза смотрят на него из теней, из слепящего света, их дух пробирается в него с порывами свежего ветра, с запахом стоялой воды.
Ирвин бережно собрал украшения в шкатулку.
– Думаешь разжалобить меня? Виной задавить? Ослиные потроха тебе, а меня не видать! Подавись, подавись!
Сквозь его крик не сразу пробился телефонный звонок. Когда звук всё же добрался до ушей хозяина квартиры, он замолчал, перевёл дух и потопал к телефону. На том конце провода бодрый женский голос долго и витиевато объяснял, что представляет муниципалитет, управу, правительство и ещё полсотни официальных инстанций. Затем голос стал выражать восхищение победами Ирвина и глубокую благодарность за мир. И наконец, голос пригласил Ирвина поделиться с обществом своим уникальным опытом.
Старик так устал слушать, что успел возненавидеть и неизвестную обладательницу голоса, и все инстанции, подрядившие её на это задание.
– Нет, – прохрипел Ирвин в трубку и бросил телефон.
Через пару минут экран компьютера окрасился голубым и комнату заполнила мелодия.
– Видеозвонок… – проворчал старик. – Негде уж и спрятаться от треклятой цивилизации.
Ирвин нажал кнопку, и голубой свет погас.
– Ты был в меня влюблён, – хихикнул Юная Смерть, приобнимая Ирвина за локоть. – Конечно, не до такой степени, чтобы путь к тебе открылся… Но я долго чувствовала твою нежную привязанность.
Ирвин брезгливо вырвал руку.
– Прочь! Пшла, курва, пшла! – погнал Юную старик.
– Почему, когда опасность нависала чёрной тенью, когда оставался шанс – погибнуть героически, ты не призвал меня? Я бы освободила тебя от бремени выбора и совести. Страшные картины не преследовали бы тебя…
Ирвин не смотрел на юную красавицу. Он подумал, как глупо выглядит старик, с которым флиртует совсем ещё ребёнок. Её лёгкое прикосновение смыло бремя лет. Ирвин почувствовал себя молодым. Ещё до армии. Студент техникума. Хорош собой.
В то время, следуя инстинкту, он влюблялся в каждую из своих любовниц, чтобы резко и легко отпускать их и чтобы голова кружилась, как если долго висеть вниз тормашками и резко подняться.
– Только женщина способна отказаться от возможности повлиять на ход истории, в пользу насеста и десятка цыплят, – услышал Ирвин собственный моложавый голос.
– Я бы и не подумала, – Молодая Смерть легко обхватила изящными пальцами его запястье, – что через двадцать лет ты будешь измерять свои достижения женщиной… Что не подвиги, а она станет подтверждением твоих заслуг и успехов. Ведь без неё жизнь уже много лет норовит рассыпаться на утерявшие смысл дни.
Мурашки липкой холодной патокой сползли по спине старика. Молодая Смерть выпрямила руку, и с её ладони скользнуло на пол широкое серебряное кольцо. Ирвин инстинктивно дёрнулся к нему, чтобы поймать. Но вместо тяжести металла в руке осталась лишь тень. Ирвин судорожно сглотнул. Неужто они выманили его из укрытия? Они поманили и он побежал?
Старик отступил. «Молчи. Не поднимай глаз. Ты можешь только обороняться».
– Почему ты не выбрал смерть героя? Куда приятнее самому решить, когда и как умереть, чем жить в ожидании роковой неожиданности. – Юная Смерть играючи оттолкнула Молодую. И браслет нежных пальцев разомкнулся на запястье Ирвина.
– Я не умру, – отрезал Ирвин. – Сейчас, как и тогда, я не умру.
Молодая и Юная резко схватили его за руки, и он почувствовал острые ногти, впивающиеся в кожу. Лбами они прижались к его вискам.
– Ирвин, Ирвин, Ирвин, Ирвин, Ирвин… – зашумели, заурчали, запели они на тысячу разных призывных голосов.
– Так зовут русалки-утопленницы. – Молодая лениво облизнула его ухо. А комнату по нарастающей заполняли голоса, они давили, кричали. И Ирвин согнулся. Он хотел закрыть уши, но Смерти крепко держали его руки. Голоса сливались и расходились, как водные потоки, как порывы ветра в ураган, и гнули старика, стремясь сломать. Он запоздало разбирал зов однополчан, любовниц, внучек, одноклассников, друзей… Голоса выдёргивали из памяти обрывочные воспоминания, наводя в них хаос.
– Стойте! – властно приказал хриплый голос.
И Ирвин упал. Голоса исчезли, никто не держал его за руки. Старик потёр лицо, стараясь избавиться от наваждения.
– Не сейчас, – раздался тот же голос вдалеке.
И Ирвин почувствовал: что-то изменилось. Словно закрылись двери поезда, и он понёсся прочь от остановки. Он знал, что один в комнате; медленно поднялся и, тяжело ступая, подошёл к дивану, рухнул на него.
Минуты медленно окутывали его кожурой бесчувственности, выталкивая из головы только что произошедшее и возвращая Ирвина в его ритм жизни. Наконец, произошедшее окончательно растворилось в небытие. И Ирвин вернулся в привычный день.
Нужно заняться делами, – проворчал он. – Пойдём в продуктовый, выберем чего-нибудь съестного, – и старик потёр обручальное кольцо на своём пальце.