Он зашёл в кладовую, которую ещё до выхода на пенсию они с супругой переоборудовали под гардероб. Три одинаковые рубашки в тонкую фиолетовую полоску висели на обтянутых силиконом плечиках.
– Вот купила тебе, по хорошей цене, отменного качества. Думаю, возьму три… – прозвучал в голове голос супруги из воспоминаний. – По фигуре, фасон улётный, под тебя…
Он помнил, как тогда ему резануло слух это несолидное словечко «улётный». Одна из рубашек уже порядком поизносилась. Ирвин оставлял её для домашних дел, или, по крайней мере, убеждал себя в этом. Надев рубашку, он причесался, спрыснулся одеколоном, который на Новый год подарила ему внучка Ира, капнул на запястье духов из старого флакончика супруги. В его воспоминаниях жена приникала к нему всем телом и горячо шептала:
– Пусть соперницы чувствуют мой запах.
Часто он по возвращении домой снимал со спины её длинный светлый волос. И ему чертовски нравились её замаскированные собственнические привычки.
Ирвин перекинул сумку через плечо, деньги убрал поглубже, в карман под молнию. Снял с зарядки и положил в сумку мобильный телефон. У входной двери подъезда заглянул в почтовый ящик и обнаружил там квитанции за квартиру. Он представил, как сейчас придётся возвращаться домой, пересчитывать показания, сверяясь со счётчиками, вписывать свои цифры… И мелочная, питаемая слабостью мыслишка шепнула ему, что, мол, может, внуки… или социальные работники заплатят… И как только Ирвин осознал ущербность этой мысли, он почувствовал, как нарастает волна внутреннего возмущения, выхватил квитанции и уверенно зашагал обратно в квартиру. Спустя немногим меньше часа Ирвин окончательно покинул подъезд. Первым делом он решил зайти в банк, скинуть с шеи бремя социальных обязательств.
Ирвин уже давно заметил, как с каждым днём тяжелеют плечи, клоня его к земле. Но он упорно расправлял их, заставляя себя тянуться вверх, выситься над торопящимися мимо прохожими. Нет, он не намерен смотреть на них снизу, вывернув голову из-под горба. Эти случайные прохожие не станут для него господами, на которых он будет бросать завистливые взгляды. Он призирает их. Свысока. Этих суетящихся, чужих, странных людей с проводами, тянущимися от ушей к карманам, с очками, в которые встроены невидимые стороннему взгляду экраны, в странной одежде. Он презирает этих потребителей, поколение за поколением разрушающих прошлое родителей. Нет, он не может уйти. Уйти и оставить этим безответственным, безразличным людям на растерзание бесценное прошлое? Старое красное кресло и сервиз немецкого фарфора? Они с любопытством кладоискателей разорят гробницу украшений супруги и с беспечностью влюблённых барышень растеряют их в туалетах кафешек, на раковинах гостиниц, в поездах, в машинах; запутают в суете и забудут. Глубина горечи открывалась от осознания того, что дети и внуки – полноправные представители этих безответственных молодых масс. И, несмотря на нежную привязанность к Ирвину, к покойной бабушке, растащат по лоскутам всё блестящее, выкинут действительно значимое и растворят сохранившееся в своих бессмысленных жизнях.
Ходьба не шла Ирвину на пользу. Улица «разъедала» суставы, заставляла болеть мышцы. Пройди он ту же дистанцию дома, остался бы бодрым, а улица, чужеродная субстанция, жалила и кусала.
У входной двери банка старик потоптался. Ему нужна была толика времени, чтобы сосредоточиться и готовым к бою зайти в «муравейник» бюрократической машины.
Ирвин одёрнул рубашку, решительно мотнул головой и надавил на дверь. Тяжёлая, она всё-таки отворилась. Ирвина встретил приятный молодой человек в форме сотрудника банка. На его груди переливался бейджик с именем.
– Вам помочь? – донёсся до Ирвина вежливый голос сотрудника.
Старик прочёл имя – здоровое зрение являлось его гордостью. Он на протяжении многих лет тренировал глаза зарядкой каждые утро и вечер. Не так давно забросил. Но зрением всё равно гордился.
– Дмитрий… – Ирвин взял короткую паузу, чтобы сотрудник почувствовал должную степень уважения. Ветеран считал дурным тоном обращаться к людям нарицательно, если возможно обратиться по имени. – Мне нужно оплатить коммунальные услуги. К какому аппарату подойти?
Молодой человек пару раз щёлкнул по светлому полю сенсорного экрана и протянул Ирвину распечатанный на лоснящейся бумажке номер.
– Пройдите, пожалуйста, в крайний третий зал: там виртуализированные кассы, пошаговая инструкция с интуитивным меню. Проплатите каждую из квитанций в своём виртуализированном окне.
– Почему не единым платежом? – возмутился Ирвин.
– К сожалению, из-за внутренних переустройств в министерствах систему пришлось изменить. Но, поверьте, всё интуитивно понятно…
Ирвин с трудом подавил нарастающий гнев. Этот мальчишка насмехается над ним. Интуитивно понятное меню! Министерства, видно, издеваются…
Старуха Смерть дыхнула ему в затылок, и Ирвин ощутил могильный холодок, скользнувший от макушки к вискам. Ему показывают его несостоятельность, тычут неприспособленностью к жизни…
В пору зрелости Ирвин смирился с требованиями времени и освоил мобильный телефон, даже социальные сети. Но вот теперь мир, который он защищал, предаёт его обилием техники. Она нападает своим «интуитивно понятным меню», заставляя усваивать отторгаемые сознанием схемы, отравляющие разум, жать на кнопки ограниченной последовательностью ходов. Банк оскалил пасть, думал пережевать Ирвина, переварить древнего старикашку, но не тут-то было! Ирвин застрял костью в его горле.
Он не махал удостоверением ветерана, но вежливо обозначил его наличие. Он не кричал про медали, но вовремя о них упомянул. Он серьёзно, из-под нависших косматых бровей, отчитывал персонал. Он поднимался по рангам, уверенно и жёстко, по-офицерски, к командному эшелону. Кому как не ему знать, что самая ожесточённая, решающая война проходит в тылу. Кому как не ему, действующему офицеру, понимающему ситуацию на поле боя, продвигать верные инициативы.
Сотрудники провели оформление платежей за него. Ему даже, кажется, удалось пристыдить директора филиала.
Дверь за Ирвином захлопнулась. Он вышел победителем из этого боя со временем. Он ещё может прогнуть систему под себя. За спиной героя остался незамеченным плакат, посвящённый ветеранам и крупному телевизионному проекту, в который они приглашаются.
– Он мне нравится, – хищно улыбнулась Молодая Смерть.
Старуха проводила его поблёскивающими предвкушением глазами.
В банке Ирвин словно скинул пару десятков лет. Успех бодрил. Ирвин решил доехать до супермаркета на автобусе. Тот подошёл быстро. Свободных мест не оказалось. Но Ирвин и не намеревался садиться, ухватился за верхний поручень – рост и состояние суставов позволяли.
Транспорт мирно покачивал бочками, меряя колёсами километры, когда болезненного вида женщина подняла взгляд от вязания и уткнулась им в крепкого старика.
– Как вам не стыдно! – закричала она на девушку, сидевшую подле Ирвина. – Не видите – пожилой человек… Нет, чтобы место уступить! Нет, ну надо же, старичка не пожалела, вон он из последних сил!..
До Ирвина дошло, что речь идёт о нём. Пристыженный, он покраснел. Попытался спрятать взгляд, но навязчивая доброжелательница продолжала вещать:
– Что, не видите – человеку плохо!
Автобус остановился, и Ирвин с неожиданной даже для себя проворностью выпрыгнул из транспорта.
Добродетельница сквозь стекло удаляющегося автобуса проводила его удивлённым взглядом.
Такого унижения Ирвин давно не испытывал. Так в открытую унизить его немощью! Потребовать от женщины, пусть молодой, тем более молодой, чтобы она уступила место! Немыслимо! Его обезличили, кастрировали одной фразой.
Ирвин, пыхтя, сел на лавочку. Оставленные в банке годы нагнали его и запрыгнули на плечи. Не только окружающий мир, тело подводило его. Он сам себя подставлял – глубокими морщинами, пространным взглядом, медленным шагом. И пусть. Он спрячется за кажущейся немощью тела. Пусть весь мир окажется должен, не ожидая ничего взамен.
Подошёл новый автобус, и Ирвин, ворча себе под нос нечто нечленораздельное и шаркая ногами, чуть ли не заполз в него. В полупустом салоне в глаза бросилась женщина в летах. Она сидела одна в «коробке» из четырёх пассажирских мест, на коленях держала тоненькую, трясущуюся собачку. Её лицо показалось старику странно неприятным, и он поспешил в хвост автобуса.
– Хм… – пробурчала Старуха Смерть, укутывая даму с собачкой шерстяной вуалью. – Вот в чём секрет.
Молодая Смерть вопросительно посмотрела на товарку.
– Он чует отпечаток и дух Смерти. Он чувствует тропы нашего мира.
– Может быть, война открыла в нём эту способность? – предположила собеседница и пальцами стала мять одну из жемчужин на шее.
Старуха отрицательно покачала головой.
– Нет. Здесь другое, – пробормотала она, потихоньку надрывая волокна сердечной мышцы собачницы.
На «пьедестале» последнего ряда сидений Ирвин увидел дремлющего парня.
Набитый до отказа спортивный рюкзак стоял у ног, сноуборд в человеческий рост упирался в перешеек между окнами автобуса. Парень полусполз, сложив руки на груди и низко опустив голову.
Ирвин даже остановился, пристально разглядывая незнакомца. В нём было что-то особенное, но Ирвин никак не мог понять, что именно. Яркая куртка лимонного цвета, фисташковые спортивные брюки. И наконец, Ирвина осенило. Вот он, мерзавец! Вот он, занявший его место! Из-за этого сопляка маразматичные курицы принимают его, Ирвина, за немощного, из-за него в банках поставили виртуализированные системы. Конечно, ведь такие парни любят навороченную технику. Они специально придумывают её посложнее, чтобы выказать Ирвина дураком. А Ирвин – не дурак!
Старик уверенно зашагал к наглецу. Он заставит его уступить и займёт нечестно забранное место!
Чёрным филином старик навис над парнем и ткнул кулаком в колено.
– Молодой человек, не стыдно? – заскрипел Ирвин в отместку той доброжелательной даме. (Она хотела видеть старика? Вот, получите!) – Уступите пожилому человеку место!