Оп-па, становится всё интереснее. Такой запах весьма характерен для последствий проклятия, но если бы чары наложила Вероника, запах бы едва ощущался, он становится заметнее лишь со временем, чем дольше — тем сильнее. Получается, кузнец напоролся на что-то, несомненно тёмное и старое… Хм, неужели Вероника использовала такую магию для собственной защиты? Мне она о ней ничего не сказала, впрочем, чародейка вообще не из тех, кто любит пускаться в объяснения.
— И что же вы сделали?
Женщина сконфуженно усмехнулась:
— Смердела одёжа уж больно сильно, я её даже стирать не стала, в печи, где мусор палю, сожгла. А у Бади позже тишком и выпытала, как он на ведьму эту проклятую польстился, да она его огнём серым прижгла. Я мужа хотела целительнице показать, да она его не любит, домой к себе приводить запретила, настоев до порошков только дала. Не помогли они, сгинул муженёк мой, эх…
Я ещё раз внимательно посмотрел на женщину.
— А вы после смерти мужа сильно изменились?
Вдова глазами озадаченно похлопала:
— Сначала пластом лежала, все думали, помру, а потом ничего, оклемалась. Травница за мной всё ходила, пока её проклятие не пристукнуло, такая славная женщина, добрая, хорошая, и лежит теперь, точно колода. А я ничего, оклемалась, все говорят, даже похорошела и расцвела, словно и не любила никогда мужа-то.
— А вы его во сне часто видите?
Женщина покачала головой:
— Совсем он мне не снится. Да что там, я ведь его лицо едва помню, вот такая вот я распустёха негораздая. Не успела мужа похоронить, как уже забыла.
Ну вот, как говорится, что и требовалось доказать. После смерти объекта привязки и, сильно подозреваю, зачищения всех магических следов у жертвы любовного приворота дела пошли на лад. А неслабый такой чародей живёт в Лихозвонье, тёмной магией не брезгует! Знать бы ещё, кто это да что с ним сталось? Только на данный конкретный момент для меня другой вопрос важнее. Куда теперь направиться: к Веронике или травнице? И та, и другая могут быть мне весьма полезны, только одна подобна колоде, а вторая не горит желанием со мной откровенничать, хотя не может не понимать, что от этого зависит её жизнь! Вот ведь женщины!
Любезно простившись с вдовой кузнеца и от чистого сердца пожелав ей всего самого наилучшего, я покинул кузницу и направился… Нет, не к травнице и не к Веронике, а домой, по пути яростно шепча формулу призыва дракона. Да, знаю, Эрик терпеть не может, когда его тревожат по пустякам, ему вообще чрезвычайно лестно считать себя вольной птицей, никому и ничем не обязанной, только вот дело моё отлагательств не терпит. В двух местах разом быть у меня не получится при всём желании, Вероника со мной откровенничать не спешит, а значит, право разговорить упрямую чародейку я предоставлю своему другу. Второго такого обаятельного балабола я не встречал, как знать, может у него и получится подобрать ключ к сердцу Вероники, раз у меня это так и не получилось за всё время нашего знакомства. Я зло тряхнул головой, досадуя, что нельзя просто взять и выдрать из сердца кусок, накрепко спаянный с одной медноволосой чародейкой. Хотя, сильно подозреваю, если бы такой манёвр был возможен, убирать пришлось бы большую часть, а то и вообще всё сердце, уж больно крепко она там угнездилась, зараза такая. Я опять тряхнул головой, завернул за угол и едва не сбил с ног встрёпанного и чрезвычайного недовольного Эрика, порты которого были натянуты наизнанку, а рубашка и вовсе была зажата в кулаке.
— Ну, чего тебе? — сварливо буркнул дракон, сочно зевая и потягиваясь.
— Ты решил вообще всех баб в городе оползать или хотя бы через одну?
Дракон насмешливо фыркнул, глядя на меня со смесью интереса и снисходительности, как старший брат на младшего:
— Завидуешь что ли? Так не стоит, в Лихозвонье бабы и девки весёлые и ласковые, никому в своём внимании не откажут, тем более самому инквизитору. Наоборот, для них это честь невероятная будет.
— Обойдусь без такой чести и её последствий, — пробурчал я, смущаясь, словно деревенский паренёк, впервые оказавшийся в борделе.
Эрик плечом дёрнул, мол, как хочешь, и уже совсем другим, лишённым дурашливости тоном спросил:
— Так чего звал-то?
— Ты сейчас отправишься в крепость…
— Ку-у-да-а-а?! — ахнул дракон, на всякий случай отходя от меня на два шага.
Я вздохнул и терпеливо, словно учитель не самому догадливому ученику, повторил:
— В крепость. К Веронике.
— Это той ведьме, на которую ты весь мой язык пламени извёл? Её ещё в чёрной ворожбе обвиняют?
Если бы взглядом можно было поджигать, по Эрику бы уже вовсю плясали языки пламени, для дракона, впрочем, абсолютно безвредные. Друг понял, что ляпнул что-то не то, примиряюще вскинул руки и зачастил:
— Ладно, ладно, я всё понял, не сердись. Я отправляюсь в крепость к этой, как её, Веронике, чтобы… А чтобы что?
— Тебе нужно узнать, что за магическую защиту от домогательств она себе поставила. И как это связано с эпидемией в городе. А ещё узнай, кто из городских чародеев запрещённой любовной магией промышлял.
— Запрещённой любовной магией? — восторженно ахнул Эрик. — Да ладно?!
— Прохладно, — буркнул я, искренне не понимая восторга приятеля от грубого нарушения магических законов. — А я к травнице наведаюсь, попытаюсь с ней побеседовать, может, что и узнаю.
— Люди говорят, она совсем плоха, колодой лежит, даже пальцем шевельнуть не в силах, — робко заметил Эрик, благоразумно не уточняя, что за люди сообщили подобные сведения. Ох, чует моё сердце, Лихозвонье покидать нам с большим скандалом придётся!
— Вот я и говорю, попытаюсь с ней побеседовать, — повторил я и, кивнув другу на прощание, направился к травнице.
День третий. Вероника
Только попав в подземную камеру тюрьмы понимаешь, что тишина тоже имеет оттенки, мельчайшие, незаметные в обычной жизни нюансы. Вот тихо шлёпает о камень сорвавшаяся вниз капелька, вот едва заметно скрипит попавший под ногу камешек, вот вдалеке забухали тяжёлые сапоги стражника. О, эти шаги, я научилась слышать их и узнавать даже сквозь сон! Два раза в день к этому приглушённому буханью присоединяется чуть слышное дребезжание ключей, верный признак того, что меня собираются кормить. А вчера к топоту стражника добавился стремительный, едва уловимый шаг вышедшего на охоту хищника, профессиональная поступь инквизитора. Я тогда даже и не предполагала, что этим инквизитором окажется Тобиас. Ах, Тоби… Я негромко вздохнула, но тут же нахмурилась, яростно передёрнула плечами, отчего сковывающие меня цепи оглушительно зазвенели. Права всё-таки была матушка Тобиаса, я редкостная дура! Моя жизнь висит на волоске, а я предаюсь давно уже никому не нужным мечтам да грёзам! А впрочем, что мне ещё тут делать прикажете, не наряд же подвенечный розоватым жемчугом вышивать! Я устало прислонилась к стене, привычно прислушалась. Как странно, в коридоре бухали, постепенно приближаясь к моей камере, шаги стражника, я рядом с ним звучала ещё одна поступь, какая-то странная, не похожая на шаги обычного человека. Ещё один инквизитор? Нет, сии господа предпочитают работать в одиночку и друг у друга на пути не вставать. Может, Тобиас отказался от дела? Тоже вряд ли, он не из тех, кто бросает начатое, не доведя его до блестящего финала. Палач? Снова нет, пытать ведьму после приезда инквизитора и до конца следствия запрещено законом, который жители Лихозвонья чтут с похвальным усердием. Может, стражник сынишку с собой привёл? Так у него никого не осталось, да и не станет страж родичами рисковать, к ведьме их водить.
Шаги стихли, в замке зацарапался ключ, а затем ревматически заскрипела дверь. Я закрыла глаза, чтобы свет факела не ударил по глазам, и навострила ушки, невольно сжимаясь в комок. Кого это боги ко мне привели, добро или худо несёт мне нежданный визитёр? Откуда он вообще обо мне узнал?
— Эй, ты, — мне в бок с силой ткнулся сапог стражника, — гость к тебе пожаловал, да ещё какой, самого господина инквизитора слуга! Смотри, гадина, не вздумай его даже пальцем тронуть, а то пожалеешь, что во время пыток не сдохла!
Интересно, каким же это образом я могу навредить слуге, если меня крепко сковали сразу после ухода Тобиаса? Если только плюнуть, так от подобного безобразия мне же хуже и будет. Пытать-то меня, конечно, запрещено, но повалить на живот и исполосовать кнутом очень даже можно. Или лишить и так-то скудной еды, а то и воды. В первые дни моего заключения тюремщик весьма охотно продемонстрировал мне все свои возможности, да и сейчас не упускает случая ударить или оскорбить.
— Полагаю, не стоит так грубо общаться с дамой, — с лёгким, едва уловимым порыкиванием заметил бархатистый голос, особенно характерный для юношей, уже покинувших пору детства, но ещё не вступивших в зрелость.
Я осторожно приоткрыла глаза, из-под ресниц осмотрелась. Прямо напротив меня сидел худосочный парнишка, вроде бы ничем из себя непримечательный и простоватый, но ведьмино чутьё упрямо шептало мне, что это не так. И к мальчику надо присмотреться внимательнее и быть с ним очень и очень осторожной. Я выпрямилась, постаралась сесть поудобнее и одарила посетителя вежливой улыбкой, начисто игнорируя сопящего сбоку стражника:
— Чем обязана визитом, сударь?
Паренёк сверкнул белозубой улыбкой, отвесил мне изящный поклон и тоном записного ловеласа заворковал:
— Госпожа Вероника, весть о ваших страданиях дошла до моих ушей, и я не медля ни минуты, ринулся к вам, дабы облегчить вашу скорбную участь.
Ух, как сладко, уверена любительницы душещипательных историй непременно прослезились бы и не задумываясь отдали бы отважному рыцарю свои сердца и прочие части тела. Только я к сим барышням и в лучшие годы жизни не относилась, мда-с.
— Вы гробовщик? — сухо поинтересовалась я, не спеша растекаться сахарным сиропом. — Мерки пришли снимать?
Ответ последовал незамедлительно:
— Сударыня, вас ожидает сожжение на костре, насколько мне известно, после подобной процедуры услуги гробовщика вам не потребуются.