Итак, перед нами стояли два френдлизца, два молодых парня. Сержант и рядовой. Насколько я понял, их задачей было обнаружение очагов сопротивления кассидиан и наведение на них основных сил наступающих. Думаю, что они уже давно обнаружили нас, но подходили очень осторожно, опасаясь засады. Похоже, что я разгадал ход их мыслей. Кричал один человек. Солдат Господа не стал бы этого делать ни при каких обстоятельствах на поле боя! Тогда зачем же кассидианину надо так громко кричать в районе боевых действий? Это было непонятно, а потому требовало повышенной осторожности!
Но теперь они увидели, кто был перед ними— ньюсмен и его помощник. Оба гражданские.
— Что такое, сэр? — спросил меня сержант.
— Черт вас побери,— крикнул я.— Разве вы не видите, что мне необходима медицинская помощь? Доставьте меня в один из ваших полевых госпиталей, да побыстрее!
— У нас нет приказа,— немного поколебавшись, произнес сержант,— возвращаться с поля боя.— Он посмотрел на своего товарища.— Единственное, что мы можем для вас сделать, это доставить на место сбора пленных, где наверняка есть врач. Это недалеко отсюда.
— Черт с вами, давайте!
— Гретен, возьми его, а я понесу твою винтовку,— приказал сержант рядовому. Солдат взвалил меня на спину, и мы двинулись в путь. Мы довольно долго пробирались через лес, то там, то здесь встречая следы недавнего сражения. С большими трудностями нам удалось, наконец, добраться до места назначения. Шесть вооруженных френдлизцев охраняли группу пленных.
— Кто из вас старший?— спросил их сержант, доставивший нас.
— Я,— вышел вперед один из френдлизцев. Это был обыкновенный полевой стрелок в звании младшего сержанта. Несмотря на столь низкое звание, он был уже довольно пожилой— похоже, ему было уже за сорок.
— Этот человек— ньюсмен,— сказал сержант, указывая на меня винтовкой,— а другой — его помощник. Ньюсмен ранен, и поскольку мы не можем доставить его в госпиталь, может быть, вы сможете вызвать ему врача по радио.
— Нет,— покачал головой младший сержант. — У нас здесь нет рации, а командный пункт метрах в двухстах отсюда.
— Мы с Гретом могли бы помочь вам, пока кто-нибудь сбегает туда.
— Это невозможно,— опять покачал головой командир охраны,— у нас нет приказа покидать этот пост.
— Даже в особых случаях?
— Такие не указаны!
— Но...
— Повторяю, сержант. Нам не было указано ни на какие исключения! Мы не сдвинемся с места, пока не появится старший командир.
— А как скоро он может появиться?
— Не знаю.
— Тогда я схожу сам. Подождите меня здесь, Гретен. Командный пункт в этом направлении? Спасибо.
Он закинул свою винтовку на плечо и исчез за деревьями. Больше мы никогда его не видели.
До этого момента я держался из последних сил, но тут уж можно было бы и дать себе слабинку. Скоро будет помощь. Медленно, очень медленно я погрузился в беспамятство.
Очнулся я от ужасной боли. Раненая нога ниже колена распухла, и малейшее движение вызывало судорожные боли, молотом отдававшиеся в голове.
Постаравшись принять положение, при котором боль хоть ненамного уменьшилась бы, я начал осматриваться.
Я лежал в тени на самом краю поляны. На другом ее конце находилась группа пленных и рядом с ними несколько охранников. Но большинство солдат располагались невдалеке от меня. Среди них я заметил новое лицо. Человека лет тридцати в чине фельдфебеля, который, угрожающе размахивая руками, что-то говорил им.
Небо над нами отдавало красным. Это лучи заходящего солнца создавали удивительную картину. Его лучи падали на мундиры френдлизцев, создавая причудливую игру красок.
Красное и черное, черное и красное,— цвета зловеще отражались на кронах деревьев.
Я прислушивался и услышал, о чем разговаривали солдаты.
— Ты мальчишка! — рычал фельдфебель. Он потряхивал головой, не в силах сдержать своих эмоций. Его лицо было красным в лучах заходящего солнца.
— Ты мальчишка! Сопляк! Что ты знаешь о борьбе за выживание на наших суровых, каменистых планетах? Что ты знаешь о целях тех, кто послал нас сюда защищать Слово Божье? Неужели ты не хочешь, чтобы наши дети и женщины жили и процветали, когда все вокруг хотели бы видеть нас мертвыми?
— Но кое-что я знаю,— ответил знакомый голос.— Я знаю, что мы правы. Мы во всем придерживаемся Кодекса Наемников.
— Заткнись! — рявкнул фельдфебель.— Что этот Кодекс перед Кодексом Всемогущего? Что значат эти клятвы перед клятвой Всевышнего. Элдер Брайт сказал, что мы обязаны победить! Эту битву должны услышать в будущем. Нам нужна только победа!
— Но я говорю...
— Молчи! Я не желаю слушать тебя. Я твой командир! И только я могу говорить Слово Божье! Нам приказали атаковать врага. Ты и еще четверо должны немедленно отправиться на командный пункт. Не мне тебе напоминать, к чему может привести неповиновение командиру.
— Тогда мы возьмем пленных с собой...
Фельдфебель вскинул винтовку и направил ее на спорящего с ним солдата.
— Так ты отказываешься подчиняться приказу?
Он немного отошел в сторону, и только тут я заметил, что неизвестный, чей голос показался мне знакомым,— рядовой Гретен.
— Всю жизнь я преклонялся перед Богом и мне не страшно умереть...
Я пытался привстать, но ужасная боль пронзила мое тело.
— Эй! Фельдфебель! — закричал я, превозмогая боль. Тот быстро оглянулся, и ствол его винтовки холодно уставился мне в глаза. Осклабившись, он кошачьими шагами направился в мою сторону.
— О, ты уже очнулся?— поинтересовался он. Багровый отблеск заката играл на его физиономии. Его улыбка ясно показывала мне, что он отлично понимал, что даже малейшее физическое усилие может меня заставить страдать.
— Очнулся достаточно, чтобы услышать кое-какие интересные вещи,— прохрипел я. В горле у меня пересохло, нога начала непроизвольно вздрагивать. Но неукротимая ярость наполняла мое тело невиданной силой. Казалось, еще немного, и она, вырвавшись, испепелит негодяя.
— Разве ты не знаешь, что я ньюсмен? И все действия, которые могут причинить мне вред,— противозаконны! Вот мои бумаги.
Фельдфебель осторожно нагнулся, взял документы и начал внимательно их рассматривать.
— Все верно,— сказал я, когда он снова взглянул на меня.— Я ньюсмен. И я не прошу тебя, а приказываю! Мне необходимо срочно в госпиталь! И мой помощник,— я указал на Дэйва,— должен быть со мной.
Фельдфебель снова уткнулся в документы. Когда он оторвал от них взгляд, лик его был грозен. Это был лик фанатика.
— Я знаю тебя, ньюсмен,— заревел он.— Ты один из тех писак, которые в своих статейках чернят Слово Божье. Твои документы — халтура и бессмыслица. Но ты мне нравишься, так как уже успел получить свою долю справедливости. И поэтому я отправлю тебя в госпиталь, и ты напишешь историю нашей борьбы, историю торжества Бога и его последователей.
— О правь меня немедленно! — приказал я.
— Успеешь! — махнув рукой, прервал он меня.— В тех документах, которые ты мне дал, я нигде не нашел сведений о твоем помощнике. На его документах нет ни одной подписи наших командиров о том, что он твой помощник. А что это значит? А? А значит это то, что этот человек — шпион! И поэтому место его с другими военнопленными! И он встретит то, что угодно будет Богу!
Бросив документы к моим ногам, фельдфебель повернулся и пошел прочь. Я закричал, требуя, чтобы он вернулся, но он не обратил на это внимания.
Гретен подбежал к нему, схватил за руку и что-то зашептал на ухо, указывая на группу пленных. Фельдфебель грязно выругался.
Подойдя к солдатам, он закричал:
— Становись!
Стрелки поспешно бросились выполнять команду.
— Смир-но! Напра-во! Шагом марш! Рядовой Гретен! По прибытии на командный пункт доложите командиру, что я послал вас на помощь атакующим.
Фельдфебель немного постоял, глядя вслед удаляющимся солдатам, а затем, вскинув оружие на изготовку, медленно направился к пленным.
— Теперь, когда ваши защитники ушли,— угрюмо начал он,— все стало на свои места. Нас впереди ждет не одна атака, и оставлять вас, врагам в нашем тылу я не могу. А тратить солдат для вашей охраны тоже невозможно, на счету каждый боец. Поэтому я посылаю вас туда, откуда вы уже не сможете больше вредить помазанникам Божьим!
И только сейчас я окончательно понял, что он задумал.
Крик боли и ненависти, вырвавшийся из моего горла, потонул в громе автоматических выстрелов.
Я мало что помню после этого. Помню, как фельдфебель направился ко мне после того, как перестали шевелиться тела. Он тяжело шел, держа оружие в одной руке.
Он стоял возле меня и долгим задумчивым взглядом смотрел мне в глаза.
Я попытался встать, но не смог.
— Не беспокойся, ньюсмен, я тебя не трону,— сказал он. Его голос был глубок и спокоен, но глаза безумны.— Одного только прошу у тебя. Поспеши с этой историей. Ты будешь жить, чтобы всем рассказать о том, что здесь произошло! И пускай все узнают, как беспощадны могут быть Божьи воины к нечестивцам! Может быть, я скоро погибну в бою, этом или следующем, но я рад, что исполнил волю того, кто только что управлял моим пальцем! Твоя писанина ничего не значит для тех, кто читает только писание Бога Битв!
Он отступил назад.
— А теперь оставайся здесь, ньюсмен,— усмехнулся он одними губами.— Не бойся, они найдут тебя.— Фельдфебель повернулся и ушел. Я смотрел на его черную спину, таявшую в темноте, до тех пор, пока не остался один в темном лесу, один на один с трупами.
Не знаю, как я добрался до них, как нашел Дэйва. Он был залит кровью, я почувствовал ее. Я приподнял его голову и поставил рядом горящий фонарь.
— Эйлин,— внезапно спросил он, когда свет упал на его лицо. Но глаза он так и не открыл. Я начал тормошить его, что-то говорить, что-то очень странное.
— Она скоро будет здесь,— пытался я его успокоить.
Он ничего больше не сказал, а только тяжело дышал.
Отчаяние разрывало мне сердце. Я не обращал внимания на боль, терзавшую мое тело. Все мои мысли были заняты Дэйвом. Я что-то говорил, плакал, молил бога о помощи, но все было зря.