е это сказал ему: «Я люблю китайскую кухню: хлюп-чавк, чавк-хлюп!»
Он не задавал никому того вопроса, который его мучил, потому что боялся услышать ответ. И больше всего его мучило то, что, возможно, истинное положение вещей очень легко установить. Он хотел, чтобы это было очень трудно, но в то же время он хотел быть оправданным.
И поэтому он начал собственное расследование. Надо было начать с Шэрон. Он вспомнил, как она сказала тогда таксисту адрес: «Саус Блу Айленд Авеню, около Троуп». А что если все это просто плод его разгоряченной фантазии, просто из-за его затянувшегося поста и голодания? И не было ни той ночи, ни той женщины, ни красного платья? Он хотел знать наверняка. Возможно, по этому адресу вообще нет никакого жилого дома.
Но он там был — восьмиэтажный монстр из коричневатого кирпича с облупившимися оконными рамами, с дверью, расписанной из баллончика огромными инициалами, словно клейма, нанесенные какими-то дикарями. Все нижние рамы были опалены. Паркер этого не помнил. Был ранний вечер, и если Шэрон существовала. то она должна была быть дома.
Паркер оставил свою машину в квартале отсюда, на Саус Вотер Маркет, где столпилось несколько копов. Это был нехороший район, и Паркер очень переживал за свой автомобиль. Он прошел вперед, рассекая жаркий душный воздух, радуясь, что видит незнакомые здания и кривые улочки. Он думал: я здесь никогда не был.
Под звонками не было табличек с именами. Входная дверь была сильно искорежена, замок вырван. Лестничные клетки были душными и темными, ему стало трудно дышать. Он поднялся на три пролета и чуть не чихнул. Его глаза слезились от пыли. Здесь тоже не было таблички с именем.
Дверь была покрашена в черный цвет, а с потолка свисало несколько жвачек. И пусть даже ему откроет дверь незнакомая напуганная женщина и обвинит его в попытке вторжения в ее дом! Он, по крайней мере, узнает правду. Он даже хотел, чтобы она обвинила его. Пусть даже устроит отвратительную сцену, ударит его, но он будет жить.
Паркер нажал на звонок, имеющий скорее раздражающий, чем приятный звук, который, казалось, разлился эхом по всей громадной площади квартиры.
Он позвонил второй раз и третий, наполняя все комнаты эхом этого звука, и только потом увидел, что дверь закрыта на все замки. Никого нет. Может, она переехала? Может, это не ее дверь?
Его настойчивые звонки насторожили соседку Она приоткрыла дверь, совсем немного, было видно только ее крупное лицо. На ней был фартук, волосы были растрепаны, она была явно разгорячена и напугана. Женщина слегка повернулась боком, и Паркер увидел огромный горб на ее искривленной спине. Она поспешила прикрыть дверь своими старческими дрожащими руками.
— Я ищу женщину, которая здесь живет.
При этом Паркер кивнул на черную дверь, закрытую наглухо.
— Ее нет.
Эта фраза вселила в Паркера надежду и ободрила его, ведь «ее нет» означало, что она просто не дома.
Но затем старуха добавила из-за уже почти закрытой двери: «Она умерла».
Затем дверь закрылась, и Паркера снова окутала темнота.
Он со всех ног выбежал на улицу, думая: «Я сейчас умру!»
Паркер не пошел домой — просто не мог. Он не мог бы сейчас вынести общества Барбары и в любом случае не желал ей ничего доказывать. И малыша он тоже бы сейчас не перенес. Паркер даже не смог бы удержать его на руках. Он бы сжал его слишком резко, и малыш раскричался бы. Казалось, что во всем доме есть только мама и малыш: их было либо слышно, либо видно.
Вдруг он остро почувствовал, что ему нужна Ева. Ведь она чужая. Он хотел доказать, что ей не стоит его бояться. Он понимал, что сильно напугал ее тогда, на парковке, и больше всего на свете ему сейчас хотелось развеять этот страх. Если мне это не удастся, если я не смогу успокоить ее, тогда я заслуживаю только смерти.
— Пойдем поедим где-нибудь, — оставил Паркер сообщение на ее автоответчике. — Я перезвоню тебе через часок.
Он вернулся в Лоуп и бродил там, размышляя, не зайти ли к себе в офис. Но вместо этого он продолжал бродить. Он медленно прошел по густой тени моста Эл, купил вечернюю газету и жадно просмотрел ее, надеясь найти хоть что-то новое о Вольфмане. Но об этом не было ничего. И Паркер пытался понять, каким же зверем должен быть убийца, чтобы заслужить прозвище Вольфман.
А еще он думал о том, что сказала бы Ева, если бы он спросил ее об этом убийце. Она бы еще больше испугалась, если бы Паркер заговорил об этом. Было совершенно ясно, что при одном упоминании об этом деле все вздрагивали, зная, что это было очень жестокое убийство. Но почему читатели знали об этом больше, чем он?
Обрывки фраз прохожих напомнили ему о некоторых подробностях этого убийства, но от этого было только еще хуже, ведь эти подробности так ужасны. Они словно острые ножи врезались в его память. Он вспомнил искореженную входную дверь, затхлый воздух с запахом чего-то неживого, и эти образы сильно напугали его. Четкие отдельные слова; имя Шэрон; узел с женской одеждой у помойного бака; девушка в автобусе с широко открытым ртом и напряженными мышцами шеи, словно на приеме у стоматолога; женщина, сидящая в парикмахерской под сушильным колпаком с таким видом, будто она сидит на электрическом стуле; образы жестких фотографий Мэплторпа; умоляющие объявления в разделе «Знакомства». Любой смех прохожего он воспринимал как снисходительную насмешку триумфатора над ним. Голоса доводили его до отчаяния.
Когда он стоял в очереди за «Мистер Мисти Фриз» около «Дэйри Куин», то слышал, как кто-то в очереди произнес имя «Вольфман». Это была полная злая женщина, которая говорила со своей худенькой подругой.
Поэтому Паркер осмелился обернуться на них только через несколько минут. В следующий момент он вздрогнул: ему показалось, что кто-то заламывает ему руки за спину.
Он снова набрал номер Евы и на этот раз застал ее дома.
— Я как раз ухожу в тренажерный зал, — отчеканила она, словно он знал об этом. И Паркер предположил, что она проговорилась. Что она там работает. Где бы это ни было.
— Мне надо срочно увидеть тебя.
Ее молчание породило в нем панику, и он вспомнил, что в прошлый раз говорил ей эти же слова, и знал, что и она это помнит. А к чему была в тот раз такая спешка? Паркер так и не смог вспомнить.
Она продиктовала ему адрес тренажерного зала. Он был на Саус Кларк, около «Бургер Кинг», там были одни черные. Паркер купил два мясных рулета с сыром. Он жевал их и ждал.
Вскоре показалась Ева со спортивной сумкой. Она была одета по-другому: спортивная куртка и шорты, но в тех же кроссовках Рибок. Она сказала, что ведет секцию кенпо для детей. Кенпо — это вид боевых искусств.
— Если хочешь, можешь позаниматься на любом тренажере, — предложила она. — У них тут много хороших штук. Я обычно качаю пресс вот на этой. А потом дюжина приседаний. И так три-четыре подхода.
В эти секунды он узнал о ней больше, чем за все время знакомства с ней. Но он нашел какое-то нелепое оправдание: у него нет с собой спортивной обуви. Так что Паркер только смотрел, но через час его недовольство и раздражение лишь усилились. Когда Ева закончила занятие, он был просто вне себя.
Она притащила его сюда и заставила смотреть, как учит детей болевым приемам и точным ударам, чтобы предупредить его? Скорее всего именно так. Но зачем? Ему не нужно было предупреждение от нее сейчас, когда он сам дрожал от страха как осиновый лист.
Когда они вышли из тренажерного зала, ее кожа все еще пахла гелем для душа, а волосы были слегка влажные.
— Чувствую себя прекрасно! — сказала она.
Он так хотел все рассказать ей. Но его останавливало одно опасение: она может начать задавать вопросы, на которые он не знает ответа.
Когда на Саус Кларк они прошли мимо компании молодых парней, которые, как ему показалось, как-то подозрительно косились на них, Паркер снова почувствовал такое же раздражение, как в тренажерном зале.
— Все эти люди, занимающиеся спортом, с их ежедневными пробежками, все эти качки — меня тошнит от них! — сказал он.
Паркер и сам не ожидал от себя такого, да и Ева очень изумилась, но его было не удержать, он почти бежал и все время ворчал.
— В глубине души они надломлены, они как роботы, они просто моральные уроды. Так смешно смотреть, как они уделяют своему телу так много внимания!
Он усмехнулся, и этот смех был еще страшнее, чем крик. Ева остановилась, даже слегка отпрянула и с ужасом посмотрела на Паркера. Ему был знаком этот женский взгляд: словно он ей совсем чужой.
— Эти тела абсолютно бездушны, — продолжал Паркер. — Это просто тупая гора мускулов. Вот почему эти люди так опасны.
— Кенпо — это не борьба, — оправдывалась Ева. — Это целая философия. Почитай об этом. Хочешь, я дам тебе несколько книг о кенпо?
— Это просто молотьба руками и ногами, — настаивал он, — я же видел все это только что своими глазами!
Ева продолжала идти вперед.
— Да, я могу пересчитать противнику ребра, если ты об этом. Если в этом возникнет необходимость. Слушай, а куда мы идем?
— А вот сюда, — ответил Паркер, увидев желто-красную вывеску «Хангри Тониз» и устремившись туда. Вместо кондиционеров там стояли большие жужжащие вентиляторы, похожие на пропеллеры аэропланов. Они швыряли в зал порции воздуха, который нещадно сдувал салфетки со всех столов.
Паркер съел два бургера с салатом и выпил колу, а Еву он уговорил на стейк.
— Можешь рассчитывать на меня. Я чувствую, что у тебя в жизни было много неприятностей. Возможно, даже какая-то трагедия. Я бы мог помочь тебе. Я хочу быть твоим другом. Можешь попросить все, что хочешь…
Но, похоже, эти слова только встревожили ее. Она жевала быстро, словно хотела поскорее покончить с этим и убежать домой.
Он настаивал:
— Просто помни всегда, что у тебя есть друг. Ты так хочешь отдаться кому-то. Я бы взял тебя. Я просто хочу видеть тебя счастливой.
— Ты только что видел меня в тренажерном зале, — ответила она. — Я была счастлива. — Она продолжала отрезать маленькие кусочки от своего стейка. — Я даже не знаю, зачем я тебя туда затащила.