— Вот, познакомьтесь, — сказал Липягин, — начальник уголовного розыска полковник Ковалев Александр Семенович.
Некрасов и Ковалев пожали друг другу руки.
— Очень приятно, Евгений Николаевич, — улыбнулся полковник. — Если какие-то проблемы, вопросы и так далее — сразу ко мне. Поможем чем можем.
— Естественно, — очень отстраненно и холодно ответил Некрасов. — В Москве мне сказали, что вы тут немножко самодеятельностью занимаетесь…
Ковалев согнал с лица улыбку, взгляд его стал злым.
— Кто сказал?
— Это неважно, — покачал головой ученый. — Я прибыл, чтобы ознакомиться с материалами дела. Потом хотел бы побеседовать с подозреваемыми. Надеюсь, с этим проблем не возникнет?
— Это ваше право, если все допуски оформлены, — развел руками Ковалев.
— Не сомневайтесь, — Некрасов не подал руки на прощание, бросил на ходу: — Всего доброго.
Он двинулся к ожидающему Витвицкому, вместе они зашли в здание.
Ковалев проводил Некрасова долгим взглядом, процедил сквозь зубы:
— В Москве ему сказали… Суки!
Внезапно морщины на лбу Ковалева разгладились, он даже улыбнулся, но не довольно, а зло, и ткнул Липягина пальцем в грудь:
— Эдик, тебе задание: потяни резину. Пусть этот профессор драный с нашими «дураками» повстречается попозже. Послезавтра или вообще в пятницу, понял?
— Точно так, Александр Семенович. Вопрос можно?
— Ну…
— А зачем попозже? — майор спросил это с такой интонацией, что Ковалев скривился — он не любил, когда подчиненные валяли ваньку.
— Затем, что надо. Я за это время попытаюсь ситуацию, что называется, переломить, понял? У меня в Москве тоже… есть кому что сказать. Так, ладно. Я в горисполком на совещание, а завтра — в столицу нашей Родины. Все, давай.
Ковалев пожал Липягину руку, сбежал по ступенькам, уселся в служебную машину и уехал.
Некрасов сидел за столом, перед ним лежала раскрытая папка с делом «дураков». Он внимательно, вникая во все подробности, читал документ за документом. Витвицкий за соседним столом то и дело поглядывал на своего учителя. Неожиданно раздался стук в дверь.
— Да, да. Войдите! — отреагировал Витвицкий.
Вошла Овсянникова с папками в руках.
— Здравствуйте, Виталий! Я забрала копии из архива… Ой… — девушка заметила Некрасова. — Извините. Здравствуйте.
Мужчина оторвался от дела, которое читал, окинул взглядом Овсянникову, улыбнулся.
— Здравствуйте, прекрасная незнакомка.
— Евгений Николаевич, — Витвицкий встал, — это старший лейтенант Овсянникова.
— А имя у столь очаровательного старшего лейтенанта есть? — пророкотал профессор, тоже поднявшись.
Овсянникова улыбнулась, положила папки на стол.
— Меня зовут Ирина.
— Ириша, вы не стесняйтесь, не обращайте на меня внимания, работайте, — сказал Некрасов с такой интонацией, что сразу стало понятно: не обращать на него внимания — невозможно.
— Это профессор Некрасов из Москвы, — негромко сказал Витвицкий.
— Да я уже знаю — все управление гудит: «Приехал лучший в стране эксперт по маньякам», — еще шире улыбнулась девушка и спросила у Некрасова: — Может быть, вам чаю? С печеньем?
— Не откажусь, с удовольствием.
— Сейчас принесу, — старший лейтенант двинулась к двери.
— И мне… если можно, — сказал ей в спину Витвицкий.
— Конечно, Виталий… Иннокентьевич, — кивнула девушка, взявшись за дверную ручку.
Овсянникова вышла. Некрасов проводил ее, оценивая взглядом фигуру — талию, бедра, ноги. Улыбнулся Витвицкому:
— А я смотрю, на западном фронте таки намечаются перемены, а?
Мужчина не ответил, лишь смущенно отвел глаза.
— Эх, Виталий, Виталий, — с деланой укоризной сказал ученый, — и кому я про холодный и чистый разум толковал? Ну, чему быть, того не миновать. В конце концов, даже Фрейд, Юнг и Эйнштейн были женаты.
— Да нет, Евгений Николаевич, вы все не так поняли…
— Я все правильно понял. И хочешь совет? Будь решительнее. Женщины это любят, а в особенности женщины — сотрудники милиции. Не затягивай с этим делом, раз уж начал.
Витвицкий покраснел как мальчишка.
— Да я…
— Девочка-то красивенькая. Уведут! — засмеялся Некрасов, но тут же посерьезнел: — Кстати, а что за папки она принесла?
— Это мы делали анализ похожих дел за последние десять лет. Архивные материалы, — зачастил капитан, обрадовавшись, что разговор переключился на другую тему.
— Кесаев приказал?
— Да, это была его инициатива.
Профессор задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— А дай-ка ты мне их посмотреть, Виталий Иннокентьевич дорогой. Наш Тимур Русланович тонкий нюх имеет. И если он проявил эту самую инициативу — стало быть, не зря…
Чикатило ужинал, Фаина мыла посуду.
— Андрей, — спросила она, — а ты нож с черной ручкой не видел? Помнишь, который для мяса?
Чикатило, не отрываясь от тарелки, кивнул, что-то промычал с набитым ртом.
— Да ты не торопись, прожуй нормально, — с досадой сказала жена.
Мужчина дожевал, встал, молча вышел из кухни, крикнул из коридора:
— Я его на работу брал!
— Зачем?
— Чтобы наточить.
Чикатило вернулся в кухню с портфелем в руках. Открыл портфель, достал тетрадь, заложенную ножом, вытянул нож и аккуратно, за лезвие, передал жене:
— Осторожно, Фенечка! Не порежься.
Фаина кинула нож в мойку, под струю воды, сказала с улыбкой:
— Как-то не резалась до сегодняшнего дня. Садись, доедай, остынет.
Чикатило чмокнул жену в щеку, сел за стол.
В кабинете заместителя Министра внутренних дел СССР царила приличествующая уровню хозяина кабинета тишина. Дубовые стенные панели и тяжелые портьеры скрадывали звуки, в полированной столешнице отражались книжные шкафы, в которых за стеклом стояли книги основоположников, разнообразная статусная литература и полное собрание сочинений Ленина. На стене друг против друга висели портреты Андропова и Дзержинского.
За столом, на котором толпилось с десяток телефонов, и в том числе правительственные «вертушки», сидел грузный, седой человек в форме, читал газету «Правда», время от времени прихлебывая чай из стакана в серебряном подстаканнике.
Прозвучал зуммер селектора, раздался голос референта:
— Владимир Панкратович, прибыл полковник Ковалев.
Генерал нажал кнопку селектора, ответил густым басом:
— Пусть зайдет. Костя, и распорядись, чтобы еще чайку принесли. С лимончиком.
— Сделаем, — ответил референт и отключился.
В дверь осторожно постучали. Не дожидаясь ответа, визитер открыл дверь. Он был в форме, что называется, при параде, с «дипломатом» в руках.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — бодро сказал Ковалев, входя в кабинет.
Генерал улыбнулся, отложил газету, встал, сделал несколько шагов навстречу Ковалеву.
— Ну, наконец-то! Здравствуй, Саша, здравствуй!
Генерал и полковник пожали руки, обнялись как старые знакомые.
— Ты что-то потолстел, а? — отстранившись, окинул посетителя взглядом генерал. — Работа сидячая?
— Если бы… Не дают сидеть-то, дядя Володя. А живот — это от нервов все.
Оба рассмеялись.
— Ну, проходи, садись, — хозяин кабинета вальяжно повел рукой, прошел на свое место. Ковалев уселся в кресло перед столом, спохватившись, выложил на стол «дипломат».
— Дядь Володь, тут вот лещ же! Копченый, наш, донской — как ты любишь.
Генерал сокрушенно вздохнул, похлопал себя по пояснице.
— Нельзя мне, Саша, теперь леща… Почки, мать их… Но Леночка с ребятами оценят, они любят посолониться.
— Вот и хорошо, — обрадовался полковник.
— Значит, мы вот как поступим, — деловито сказал мужчина. — Сейчас ты мне изложишь суть вопроса — чего это ты вдруг решил вспомнить про меня, старика. Потом я по своим делам, ты по своим, а вечером, часиков в девять, — ты у нас. Посидим, поговорим, батьку твоего повспоминаем. Лады?
Ковалев кивнул, достал папку.
— Я все по тому же делу, Владимир Панкратович…
Темнело. В парке уже горели фонари, освещая тусклым желтым светом аллеи. К вечеру парк из места выгула детей превращался в место для иных прогулок. Мамы с колясками и бабушки с внуками уступали жизненное пространство влюбленным парочкам и веселым компаниям с гитарами и портвейном.
Витвицкий и Овсянникова молча брели по дорожке, посыпанной песком. Капитан задумчиво смотрел под ноги.
— Виталий, вы сегодня почему-то грустный. Что-то случилось?
— Не то чтобы случилось… Просто… — он остановился и впервые, кажется, за эту прогулку посмотрел на свою спутницу. — Знаете, я прямо физически ощущаю, как мы даром теряем время.
— Мы с вами?! — изумленно приподняла брови Ирина.
— Да не мы с вами конкретно… — раздраженно вскинулся Витвицкий, но тут же и успокоился. — Извините. Просто пока все возятся с Шеиным, Жарковым и Тарасюком, настоящий убийца на свободе. Он ходит вот тут, среди нас, понимаете? Но он для нас — и для всех — словно накрыт невидимым колпаком. Он копит в голове свои мысли, сжимает рукоять ножа под плащом и уже выбирает себе новую жертву…
— Виталий, я все понимаю, но, мне кажется, вам нужно отдохнуть, — старший лейтенант подхватила капитана под локоть и повела дальше. — Такие мысли до добра не доведут.
— Вы думаете — я параноик? — Витвицкий будто расстроился. — Нет, отнюдь. Я нормален и даже спокоен. Просто мне… наверное, мне обидно. Это как биться о каменную стену. Надеюсь, профессор Некрасов…
— Вы знаете, — вдруг перебила его Овсянникова, — а мне он не понравился.
Мужчина снова остановился и теперь уже удивленно посмотрел на Ирину.
— Почему? Он редкий специалист, прекрасный ученый.
— Наверное, не стану спорить. Но вот человек он нехороший. Вы видели, как он на меня смотрел? — она высокомерно, прямо как Некрасов, посмотрела на Витвицкого и передразнила: — «Ириша»!
Психолог смолчал, но по всему было видно, что такой разговор об учителе и коллеге ему неприятен.