— Эдуард Константинович, вы хотите что-то сказать?
Майор отрицательно покачал головой, развел руками — нет, мол, молчу.
— Ваш проспективный портрет определил основное направление нашей работы, — повторил Кесаев и обратился ко всем: — Продолжаем искать и проверять, товарищи. Особенной бдительности нужно требовать от сотрудников, работающих на железнодорожных и автовокзалах. Не лишним будет проверять пригородные электрички.
— Продолжаем искать иголку в стоге сена, — громко, чтобы все услышали, сказал Ковалев.
— У вас, Александр Семенович, есть другие предложения? — сразу напрягся следователь.
— Мои предложения вам известны, — буркнул Ковалев и поднялся: — Мне нужно идти. До свидания, товарищи.
И, на ходу пожав руку Некрасову, вышел.
После суда уголовного Чикатило ждал суд товарищеский, объединенный с партийным собранием. В президиуме сидели несколько человек, среди них директор и парторг. Директор был мрачен — Чикатило для него прежде всего являлся ценным работником. Будь его, директора, воля, он закрыл бы глаза на этот долбаный аккумулятор да еще и пару добавил бы — лишь бы Чикатило остался на предприятии. Таких снабженцев днем с огнем не найти.
— Главный вопрос на сегодняшней повестке — дело Андрея Романовича Чикатило, — говорил парторг, косясь на сидевшего отдельно от всех на стуле Чикатило. — Суд признал его виновным и присудил наказание в виде обязательных трудовых работ. Но мы, со своей стороны, не можем оставить этот вопрос без внимания. Кто хочет выступить, товарищи?
Встала активная тетка из планового отдела. Директор поморщился — сейчас начнется…
— Я считаю, что таким, как гражданин Чикатило, не место в наших рядах.
Нормировщик Зуев, лобастый и плечистый мужик предпенсионного возраста, прогудел из первого ряда:
— Андрей Романович Чикатило — член партии с шестидесятого года. Выходит, больше двадцати лет партия в отношении него заблуждалась?
— А даже если и заблуждалась, — сразу взъерепенилась активистка из планового. — Никогда не поздно признать свои ошибки.
— Люди меняются. Жил себе честно, а потом взял и упер аккумулятор с линолеумом, — раздался голос из зала.
— Ну, линолеума-то, положим, у него не нашли, — обронил немолодой водитель. — Линолеуму кто-то другой ноги приделал.
В зале начался гвалт. Парторг хлопнул ладонью по столу.
— Тише, товарищи. Я не думаю, что здесь есть повод для дискуссии. С ситуацией все знакомы, ставлю вопрос об исключении на голосование. Кто за то, чтобы исключить Андрея Романовича Чикатило из рядов Коммунистической партии Советского Союза?
Активная тетка первой подняла руку. Следом поднялись руки остальных участников собрания…
А после в курилке коллеги Чикатило обсуждали произошедшее.
— Херня это все… из-за какого-то аккумулятора, — глубоко затягиваясь, крутил головой водитель.
— Аккумулятор, между прочим, такая же социалистическая собственность. А еще линолеум, — возражал ему инженер.
— И с линолеумом этим все мутно. Как будто кто-то свои грешки под шумок списал. Да и не был Романыч никогда вором…
— Откуда вам знать? — не сдавался инженер.
— Какой из него на хрен вор? — водитель сплюнул в урну. — Из него и мелкий несун никакой — сразу попался. А вообще, мужики, все что-то тащат. Что, не так? Как этот… Жванецкий сказал: «Что охраняешь, то имеешь…»[12].
— Вот только не надо на всех наговаривать. Жванецкий высмеивает отдельные перегибы на местах! — инженер говорил как по писаному.
— Какой наговор? Другие вон каждый день чего-то прут.
— «Другие» не попадаются, — бухгалтер, докурив, аккуратно затушил окурок, бросил в урну. — А раз он попался — значит, это кому-нибудь нужно…
Вечером дома Чикатило собирал вещи — наутро нужно было явиться в милицию для дальнейшей отправки. Он складывал в чемоданчик белье, рубашки. Вошла Фаина, встала в дверях, прислонившись к косяку и следя за мужем печальными глазами. Мужчина почувствовал ее взгляд, обернулся. Фаина подошла ближе.
— Как же так, Андрюша? Зачем?
Чикатило взял жену за руку, посмотрел ей в глаза.
— Я не вор. Это все навет, Фенечка, — вкрадчиво сказал он. — Меня попросили сохранить, я не знал, что оно украдено.
— Кто попросил? — Фаина верила и не верила мужу. Он неожиданно открылся для нее с какой-то странной, пугающей стороны.
— Я не могу тебе сказать…
— Как мне теперь людям в глаза смотреть, Андрей? Как Юрка в школу ходить станет?
— Мы переедем, Фенечка. Переедем туда, где нас никто не знает, — сказал Чикатило и вернулся к сборам.
— Когда? Через год? Тебе год исправительных работ присудили.
Чикатило попытался подбодрить Фаину улыбкой, но улыбка вышла натянутой.
— Буду трудиться и вести себя хорошо, отпустят раньше. Ты смотри на это иначе. Может, нас так судьба от чего-то похуже оберегает.
— От чего похуже? — с недоумением в голосе спросила женщина. — Тебя из партии исключили, с работы уволили. Соседи шепчутся, что ты вор. Куда уж хуже?
— Как знать… — тихо, еле слышно ответил Чикатило и опустил крышку чемодана.
Провожать Некрасова в аэропорт поехали помирившиеся Витвицкий и Овсянникова. Они стояли в зале вылета, ожидая приглашения на посадку.
— Ну что ж, коллеги, давайте прощаться, — сказал Некрасов.
— До свидания, Евгений Николаевич, — Овсянникова в европейской манере протянула ему руку.
Профессор взял ее ладонь, но вовсе не для рукопожатия. Куртуазно изогнувшись, он поцеловал девушке руку, причем сделал это так похотливо и жеманно, что стоявшему рядом Витвицкому стало неловко.
Некрасов отпустил руку Овсянниковой, протянул ладонь Витвицкому.
— Виталий Иннокентьевич…
Капитан ответил на рукопожатие.
— Когда поймаете, обязательно дайте мне знать, — напомнил Некрасов.
— Не волнуйтесь, Евгений Николаевич, я понимаю, как это важно для вашей работы, — кивнул Витвицкий.
— При чем здесь моя работа? — хмыкнул ученый. — Это в первую очередь важно для вашего расследования. Ты меня извини, но его разговорить надо будет. Кто это сможет сделать?
— А вы считаете, что никто, кроме вас, этого не сможет? — ревниво поинтересовался Витвицкий.
— А кто? — искренне удивился Некрасов.
Витвицкий отвел взгляд.
— Вот то-то и оно. Ну, все, молодые люди. Как говорится, долгие проводы — лишние слезы. Успехов вам.
Профессор развернулся и не оглядываясь пошел на посадку. Бывший ученик проводил его недовольным взглядом.
— Ты чего? — спросила Овсянникова.
— Он разговаривает со мной как с мальчишкой! А я давно уже не его студент. И мне не нравится, как он на тебя смотрит.
— И как же он на меня смотрит?
Витвицкий помолчал и ответил с интонацией Овсянниковой, практически повторив сказанное ею некоторое время назад:
— Так смотрят на женщину, когда ее хотят.
Девушка улыбнулась, но ничего не сказала.
…Некрасов скучал в очереди у выхода на посадку. Стоявший перед ним интеллигентного вида мужчина протянул сотруднице аэропорта документы.
— Вот. Паспорт, билет и командировочное удостоверение…
Сотрудница аэропорта, усталая немолодая женщина с ярко накрашенными губами, посмотрела на мужчину как на полное ничтожество.
— Свидетельство о рождении еще.
— Что, простите? — не понял мужчина.
— Ничего. На кой мне ваше командировочное? — раздраженно спросила она, вернула мужчине документы, посмотрела на Некрасова.
— Что стоим, мужчина? Ваш билет.
Профессор несколько секунд осмысливал услышанное, затем резко повернулся и практически бегом бросился обратно. Сотрудница аэропорта тяжело вздохнула — мол, в дурдоме день открытых дверей, повернулась к следующему в очереди на посадку пассажиру. Тот, не дожидаясь приглашения, уже протягивал билет.
— Что вы мне суете? — скривилась она. — Жене своей суйте…
Витвицкий и Овсянникова к этому моменту уже успели выйти из зала ожидания.
— Молодые люди, постойте! — раздался оклик.
Заслышав знакомый голос, они остановились, обернулись. Их нагнал запыхавшийся Некрасов, остановился, с трудом переводя дыхание, помахал указательным пальцем перед лицом Витвицкого.
— Евгений Николаевич, с вами все в порядке? — с беспокойством спросил капитан.
— Нормально. Фу-у-у… — Некрасов наконец отдышался и заговорил почти нормально: — А ля гер ком а ля гер. Вот что я забыл вам сказать, Виталий. Ваш убийца — путешественник. Считайте это моим прощальным подарком.
— То есть? — не поняла Овсянникова.
— То есть он часто ездит по работе в командировки. Отсюда и широкая география убийств по всей области. И если я прав — а я прав, — полагаю, он не ограничивается одной только областью.
Некрасов покровительственно взял Витвицкого за руку, потряс:
— Расширьте географию, и я уверен, вы узнаете для себя много нового.
И резво, не по комплекции, отвернувшись, Некрасов рысью побежал обратно, чтобы успеть на посадку.
С затянувшимися проводами они опоздали. Плановое совещание уже шло полным ходом, когда открылась дверь, в кабинет заглянул Витвицкий.
— Разрешите, Тимур Русланович…
Кесаев кивнул, но не преминул упрекнуть:
— Опаздываете.
Капитан вошел в кабинет, за ним в дверь проскользнула старший лейтенант.
— Простите… — на ходу заговорил Витвицкий, сильно волнуясь. — Мы провожали Евгения Николаевича и… в общем, он высказал одно очень важное предположение…
Ковалев хмыкнул. Витвицкий остановился перед Кесаевым.
— В общем… наш убийца часто ездит в командировки.
— Очень ценное наблюдение, — ростовский полковник усмехнулся. — И хотя не совсем понятно, на чем оно основано, это, безусловно, облегчает нам задачу и сокращает круг подозреваемых. — Он поднялся и заговорил с нескрываемым сарказмом: — Советских граждан, ездящих в командировки, очень немного. Примерно столько же, сколько половозрелых мужчин с четвертой группой крови.