Пожилому оперу первому наскучила эта коррида.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул он, достал «макаров» и передернул затвор.
Услышав это, Жарков кинулся в сторону, проскочил между двух милиционеров и выбежал со двора. Все бросились за ним. Внезапно послышался собачий лай — и тут же истошный крик убегающего.
Преследователи выбежали на улицу и остановились в удивлении. Жарков стоял, вжавшись спиной в стену дома, и тонко визжал. Его обнюхивала крупная собака. В нескольких шагах стояла ошалевшая не меньше милиции собачница с поводком в руке.
Первым в себя пришел пожилой опер.
— Уберите собачку, — сказал он хозяйке и взял Жаркова за плечо. — Гражданин Жарков, вы задержаны по подозрению в совершении тяжкого преступления.
Следующим утром в том же кабинете, где допрашивали Шеина, вновь закрутились бобины магнитофона — шел допрос Жаркова. Задержанный любитель костров с настороженностью смотрел на магнитофон, то и дело бросая испуганные взгляды на собравшихся в кабинете.
— Гражданин Жарков, вы знакомы с гражданином Шеиным? — спросил Ковалев.
Услышав знакомую фамилию, Жарков чуть расслабился, даже улыбнулся и кивнул.
— Да. Мы давно с ним дружим.
— Шеин арестован по подозрению в убийстве несовершеннолетнего Игоря Годовикова. Он показал, что вы с ним вместе совершили убийство. Это так?
Жарков на секунду задумался. Это выглядело так, будто у робота отключили электропитание, отметил про себя стоявший у дверей Витвицкий.
— Да, мы вместе, — кивнул задержанный.
Капитан нахмурился. Слишком уж легко и просто Жарков признался в страшном преступлении. Зато Ковалев, напротив, воодушевился.
— Задержанный Жарков, вы вместе совершили убийство в лесополосе возле станции?
— Да, в лесополосе, — кивнул Жарков. — Где электрички. Да, точно. Где электрички.
Ковалев, наклонив голову, украдкой бросил торжествующий взгляд на Кесаева, затем задал новый вопрос:
— Гражданин Жарков, вы отдаете себе отчет, в чем сейчас признаетесь?
Жарков обвел взглядом кабинет. В кабинете стояла звенящая тишина. Все взгляды были устремлены на него. От такого внимания задержанный воодушевился, вскинул голову, откашлялся и громко, так, чтобы было слышно каждому, произнес:
— Мы убили мальчика. Да. За железной дорогой.
— Каким образом вы его убили? — продолжил допрос полковник. — Вы зарезали его ножом?
— Ножом, — уверенно сказал Жарков. — Большим ножом.
— Остановите запись! — внезапно вмешался Витвицкий. — Так нельзя!
Кесаев, Ковалев, Липягин, Горюнов и другие, как по команде, посмотрели на Витвицкого. Ковалев кивнул офицеру у магнитофона, тот выключил запись.
— Выведите его в коридор, — с трудом сдерживая злость, указал Ковалев оперативникам на Жаркова.
Едва за Жарковым и сопровождающими закрылась дверь, Кесаев, опередив разъяренного Ковалева, резко спросил у Витвицкого:
— Что случилось, Виталий Иннокентьевич?
— Так нельзя, — повторил тот и повернулся к Ковалеву: — Вы некорректно ставите вопросы, Александр Семенович. Вы же его провоцируете!
В разговор вмешался Липягин:
— Капитан, ты в своем уме? Ты кого учишь?
Ковалев, погасив гнев, негромко, но веско произнес:
— Даже если формулировка не точна, суть от этого не меняется. Они оба дают признательные показания. И Шеин, и Жарков. Добровольно. Без принуждения. И независимо друг от друга. Так?
— Так, но… — начал Витвицкий и посмотрел на Кесаева. — Вы же понимаете, о чем я, Тимур Русланович?
— Александр Семенович прав, — ответил следователь. — Вы же их слышали, Витвицкий. И они действительно говорят одно и то же.
— Они оговаривают себя!
— Из чего вы делаете такие выводы, капитан? — Ковалев потянулся за сигаретами. Липягин тут же щелкнул зажигалкой.
— По совокупности… Я не могу доказать, но… я уверен, — сказал психолог, но как раз уверенности в его голосе и не было.
— В чем вы уверены, товарищ капитан? — Кесаев тоже повысил голос, чувствовалось, что его раздражает этот разговор. — Я вот не уверен в вашей профпригодности. Ни один человек не станет с радостной улыбкой брать на себя убийство ребенка. Зверское убийство.
— Вы мыслите в парадигме психологии взрослого, трезвомыслящего человека, — упрямо стоял на своем Витвицкий, — но…
— Достаточно, Виталий Иннокентьевич! — перебил его Кесаев. — Я думаю, будет полезнее, если допрос мы продолжим без вашего участия. Вам будут предоставлены записи.
Витвицкий вскинул голову, мрачно посмотрел на своего непосредственного начальника.
— Покиньте кабинет, — приказал следователь.
Сгорбившись, Витвицкий вышел.
В коридоре он нос к носу столкнулся с ожидающим там под конвоем Жарковым. На пару мгновений они встретились глазами, после чего Жаркова завели обратно в кабинет и Витвицкий остался один. Постояв, он пошел к лестнице.
— Подождите, Виталий Иннокентьевич, — раздался за спиной Витвицкого голос Овсянниковой. Она выбежала в коридор и двинулась следом за капитаном.
Сделав еще несколько шагов, Витвицкий остановился.
— Ирина, если вы решили меня пожалеть, это совершенно излишне.
Подошедшая старший лейтенант удивленно посмотрела на московского гостя.
— Нет. Просто… — она сделала паузу. — Просто я считаю, что вы правы!
Витвицкий замялся, не зная, что сказать.
— Пойдемте на воздух, — наконец предложил он. — Тут душно…
Они вышли на улицу и пошли, медленно удаляясь от тяжелой, серой громады здания УВД.
— Я знаю этот интернат. У меня бабушка там работала, — рассказывала Овсянникова.
— А кто ваша бабушка?..
— Педагог. В прошлом году на пенсию ушла. Но это неважно. Я знаю интернат, знаю его воспитанников. Это же не психушка. Они не буйные. Просто у них отставание в развитии.
— Это называется олигофрения, — кивнул Витвицкий.
Овсянникова пожала плечами.
— Наверное, но они безобидные. Просто они как дети. Знаете, дети, бывает, рассказывают всякое. Но им же никто не верит.
— Дети не признаются в убийствах, — возразил Витвицкий.
— Но вы же сами сказали, что они наговаривают на себя!
— А еще я сказал, что не могу этого доказать, — вздохнул капитан.
— Неужели нет способа? — спросила Овсянникова.
Витвицкий посмотрел на нее, смутился, но все же принял решение и сказал, глядя в глаза девушки:
— Можно попробовать… Но мне понадобится ваша помощь.
Тихо гудел работающий магнитофон, крутились с легким шорохом бобины. Сидящие в кабинете люди мрачно смотрели на Жаркова, а он, уже полностью раскрепостившись, жестикулировал, улыбался или, наоборот, хмурился, в общем играл лицом, рассказывая все новые и новые подробности:
— …Девочку мы убили в парке Авиаторов. Она дурочкой была.
Ковалев наклонился к Кесаеву, тихо сказал, поясняя:
— Ирина Дунькова тринадцати лет была убита в парке Авиаторов летом. Тело нашли не сразу. Страдала умственной отсталостью.
— А еще раньше мы машину угнали, — почти кричал Жарков. — «Москвич». Такого цвета… как обложка на паспорте. Красивый. Мы на нем в Днепропетровск поехали. Там тоже убили. Двух девочек. Ножом.
Магнитофон со щелчком остановился — закончилась пленка. Освободившаяся бобина завертелась вхолостую.
Ковалев приказал конвойному:
— Уведи его. И давай сюда второго. То есть первого… Черт! Шеина!
Явно довольного собой и оказанным ему вниманием Жаркова увели.
— Что за две девочки? — спросил Кесаев.
Полковник, опустив голову, еле слышно ответил:
— Не знаю. Будем проверять.
Он повернулся к Липягину:
— Эдик… Эдуард Константинович, сделай запрос в Днепропетровск.
— Считайте, что уже, товарищ полковник! — заверил его Липягин.
Вернулся офицер, уводивший Жаркова. На его лице читалась растерянность.
— Я же сказал привести Шеина! — рявкнул Ковалев.
Офицер развел руками:
— Извините, товарищ полковник. Арестованного Шеина забрали для проведения следственного эксперимента.
Ковалев побагровел.
— Какого эксперимента? Кто забрал?
— Старший лейтенант Овсянникова…
— Идиотка своевольная! — не сдержался мужчина.
— Ну и дисциплинка у вас, Александр Семенович, — хмыкнул Кесаев.
— …И еще с ней поехал капитан Витвицкий, — добавил офицер.
На этот раз изменился в лице Кесаев. Ковалев только криво ухмыльнулся.
В лесополосе у платформы вновь стало многолюдно — за деревьями стояли милицейские машины, было выставлено оцепление, чтобы оттеснить собравшихся зевак.
— Граждане, расходимся, — в сотый, должно быть, раз повторял усатый милиционер. — Здесь не происходит ничего интересного. Обычные следственные действия.
В стороне, там, где был обнаружен труп мальчика, стояли Витвицкий и Овсянникова. Шеин безошибочно привел их к разворошенной куче листьев.
— Здесь вот. В листьях, — кивнул Шеин в сторону кучи.
— А удочку вы где бросили? — спросил Витвицкий.
— Какую удочку? — не понял подозреваемый.
— На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.
Шеин задумался и кивнул.
— А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.
— Что посмотреть? — быстро спросила старший лейтенант.
— Как это чего? — не понял Шеин. — Что там в листьях лежит.
Витвицкий и Овсянникова переглянулись.
К толпе зевак подошел Чикатило в пальто и шляпе, с портфелем в руке.
— Что-то случилось? — спросил он у усатого милиционера.
— Ничего не случилось, — устало сказал он. — Следственный эксперимент. Проходим мимо, гражданин.
Зеваки прислушивались к их разговору.
— Это из-за убийства? Здесь ведь мальчика убили? — поинтересовался Чикатило как ни в чем не бывало.
— А вы откуда знаете? — милиционер внимательно посмотрел в его лицо.
— Так все говорят, — мужчина кивнул на толпу зевак.
Люди закивали, подтверждая его слова. Чикатило посмотрел на стоящих возле кучи листьев Витвицкого и Овсянникову.