Рыбак сильно волновался и сопровождал каждую фразу жестом так, будто, если он не укажет на то, о чем говорит, милиция его не поймет.
— Всё, дальнейшие рыболовные подробности опустим, — оборвал волнительный монолог Липягин. — Где нашли тело?
— А, шо? Тело? Вот тут и нашли. Я закинул…
— Бать, дай я, — перебил сын рыбака и, повернувшись к Липягину, заговорил быстро, четко и уверенно. — Тело было притоплено, запуталось ногами за водоросли. Батя зацепил его блесной, сперва мы решили — коряга, но потом пошло, а когда наверх подняли, сразу стало понятно, что человек.
— Во сколько это было? — уточнил майор.
— Десять тридцать две, — лаконично ответил сын рыбака и, видя удивленный взгляд Липягина, поспешно пояснил: — Я зафиксировал. Как учили.
— Молодец, — кивнул майор. — Где служил?
— Погранвойска, Дальний Восток.
Липягин пожал руку молодому рыбаку, его отцу и, не обращая на них больше внимания, направился к телу.
Возле тела на корточках сидел эксперт, рядом все так же в задумчивости стояли Овсянникова и Витвицкий.
— Ну что тут? Наш, не наш? — поинтересовался майор.
Эксперт повернулся от трупа и поднял взгляд на подошедшего Липягина, заговорил неспешно:
— Удушение, на шее четко видны следы пальцев. Скорее всего, ее убили вчера вечером, привезли, сбросили с моста. Если бы не зацепилась за водоросли, течением могло далеко унести.
— Не похоже, что потрошитель, — подметила Овсянникова. — Следов насилия, порезов и прочего нет. Глаза на месте.
— Серьги тоже, — добавил Витвицкий.
— Что вы сказали? — обернулся на него Липягин.
— Серьги… — повторил Витвицкий.
Ирина наклонилась к телу, протянула руку и приподняла мочку, чтобы лучше рассмотреть сережку в ухе убитой. Сережка была на удивление знакомой. Само украшение Овсянникова видела первый раз, а вот его рисунок…
— Это серьги с убитой Астафьевой! — удивленно сказала Ирина.
Липягин наклонился рассмотреть поближе. Посмотрел на Овсянникову:
— Точно?
Старший лейтенант кивнула.
— Еще овечья шерсть… — заторопился Витвицкий, обращаясь к эксперту. — Проверьте, пожалуйста.
— Ну вы еще поучите жену щи варить, товарищ капитан, — проворчал эксперт. — Все сделаем как положено. — Он кивнул своим людям. — Грузите тело.
1992 год
Чикатило сидел на стуле перед комиссией и блаженно улыбался, всем видом своим давая понять, что он не от мира сего, а в этом мире — явление временное. Произвело ли это впечатление на психиатров, сказать было сложно. Врачи сидели с непроницаемыми лицами как люди, всего-навсего выполняющие свою работу.
— Гражданин Чикатило, были ли в вашем детстве случаи, когда кто-либо совершал над вами сексуальное насилие? — спросил профессор.
— Нет. Такого не было, — помотал головой тот.
— А что было? — уточнил высокий.
— Меня мать… — Чикатило перестал улыбаться и нервно сглотнул. — Мама в погреб запирала. На целый день. Мы тогда в селе жили.
Он сделал паузу, словно бы собираясь с мыслями, и заговорил более связно.
— В селе жили. Голод был. Сильно все голодали, есть нечего было совсем. Ну война же была, вы знаете. И мать меня в погреб запирала. Вместе с братом. Брат у меня был. Степа. Степан Романович.
— Зачем мать запирала вас с братом в погреб? — голос профессора звучал спокойно, даже мягко. — Это было наказание?
— Нет, нет. Она нас прятала. А потом Степан… Он убежал. Он маленький был, шустрый такой, — Чикатило снова улыбнулся, будто ему стало тепло на душе от нахлынувших воспоминаний, — кудрявый… Он убежал и больше уже не приходил. И я в погребе один сидел.
— Почему ваш брат больше не приходил? — в голосе высокого прозвучало недоумение. — Что с ним случилось? Он убежал из дома? Куда?
— Нет, не убежал, — в глазах Чикатило появились вдруг слезы. — Его дядьки съели.
В комнате повисла тишина, члены комиссии непонимающе переглядывались.
— Что вы сказали, простите? — уточнил профессор. — В каком смысле — «съели»?
— В простом. Голод же был. Степушку поймали дядьки́ из соседней хаты и съели. А меня мама в погребе ховала[9]. Мама хорошая была.
Члены комиссии заговорили в голос. Если Чикатило хотел внести смуту в работу комиссии, ему это удалось. Старенький профессор поднялся, постучал ладонью по столу.
— Товарищи. Товарищи, перерыв. — И мягко попросил, повернувшись к охране: — Уведите, пожалуйста, больного.
— …Под ногтями погибшей Аллы Савельевой обнаружены частицы кожи, принадлежащие стороннему лицу. На одежде обнаружены прилипшие волоски, идентифицированные как овечья шерсть. По структуре она совпадает с шерстью, обнаруженной на одежде предыдущей жертвы. У меня всё. — Эксперт закончил доклад и сел.
На совещании сейчас было немноголюдно. Брагин обвел тяжелым взглядом всех присутствующих:
— Ну? Какие будут соображения? Версии? Варианты? Молчите? Тогда я скажу. Преступник водит нас за нос. Да нет, он просто издевается над следствием! Вдеть серьги, снятые с одной жертвы, в уши другой — это именно что издевательство!
— А если он подарил эти серьги Савельевой? — задумчиво произнес Витвицкий и принялся рассуждать вслух, так, словно находился в кабинете один. — Он, скорее всего, местный. Мужчина, молодой. Любит, что называется, красивую жизнь и имеет машину.
— Домыслы! — недовольно фыркнул Брагин. — И потом: что значит «подарил серьги»? Зачем?
— Мог расплатиться, — поддержал капитана Горюнов. — За сексуальные услуги, например.
— Позвольте? — подал голос эксперт.
Брагин покосился на эксперта, тот выглядел безобидно, и полковник раздраженно кивнул, говори, мол.
— Хочу напомнить, что на теле Савельевой нет следов сексуального насилия.
— Вот! — обрадовался Брагин. — Преступник вдел серьги нарочно. Он знает о каждом нашем шаге!
— Странный вывод… — тихо проговорил Витвицкий.
— Вы позволяете себе обсуждать руководство, при этом не высказав ни единой версии, товарищ капитан? — Зло поглядел на него Брагин. — Я вас правильно понял?
Виталий хотел было что-то сказать, но в этот момент Ирина под столом тихонько взяла его за руку. Капитан посмотрел на девушку, заметно успокоился и ничего не ответил на выпад начальства.
— Последнее убийство ясно показывает — у убийцы есть информатор в УВД, — чеканил между тем Брагин. — Он передает потрошителю данные о ходе расследования. И изобличить этого иуду — наша первоочередная задача.
К гаражам на окраине Батайска подъехал бежевый жигуленок. Остановился и погасил фары.
Смеркалось. Вечерами у гаражей не было ни души, сюда и в другое время немногие захаживали. Между боксами в тени деревьев было уже почти темно, лишь далеко, в конце ряда гаражей, тускло светился одинокий фонарь.
Черемушкин вышел из машины, подошел к одному из боксов, отпер железные ворота, шагнул внутрь и щелкнул выключателем. Под потолком зажглась желтая лампочка, висящая на коротком витом проводе. Парень огляделся. В гараже было пусто и сухо.
Удовлетворившись увиденным, Черемушкин вернулся к машине, сел за руль, неспешно заехал в бокс. Он заглушил мотор, вышел, аккуратно закрыв дверь, забрал из багажника сумку и ласково провел ладонью по полированному боку машины.
— Ну вот, моя ласточка, — мягко, с нежностью, какой от него не слышала ни одна женщина, произнес Константин, — тут тебя никто не найдет.
С этими словами он потушил свет, поспешно запер ворота и, на всякий случай оглянувшись по сторонам, быстро пошел прочь.
Липягин шел по коридору злой и угрюмый. Это было его нормальное состояние после совещаний с новым начальством. Майор не хотел признаваться даже себе, но факт оставался фактом: он уже почти скучал по Кесаеву. Если тот был просто гвоздем в заднице, то Брагин казался ржавым шурупом.
На мысли о крепежных изделиях и пятой точке Липягина нагнал Горюнов:
— Ну чего теперь делать будем, майор? — спросил Олег Николаевич без предисловий.
— Штирлица ловить, ты же слышал, — со злой усмешкой отозвался Липягин. — Кругом враги. Шпион среди нас.
— А если серьезно? — Горюнов не поддержал ернический тон.
Липягин пожал плечами:
— Я уже приказал своим сосредоточиться на машине. Витвицкий, скорее всего, прав: убийца местный, батайский. Найдем машину — выйдем на преступника. Потрошитель это или нет, но машина с чехлами из овчины в данном случае — ключевая улика. Не идет у меня из головы тот жигуль на автобазе…
— Потрошитель это или нет — время покажет, — кивнул Горюнов. — Ладно, мы пока займемся контактами Савельевой. Про серьги Витвицкий верно подметил: тут не просто убийство, тут что-то еще…
Витвицкий сидел во дворе на скамейке под деревом и ждал. Двор этот стал ему уже почти родным. Совсем стемнело, зажглись теплым светом окна. Это зрелище всегда завораживало Виталия Иннокентьевича: за каждым светящимся окошком своя жизнь, свои трудности, свои радости. И сколько их, таких жизней, в одном доме, а сколько в городе… От попытки представить себе эту жизнь во всем ее многообразии захватывало дух.
По дорожке через двор тихонько застучали каблучки. Витвицкий обернулся, поднялся с лавочки навстречу Овсянниковой. Ирина тоже заметила Виталия, зашагала навстречу.
— Ира… Привет.
— Привет. Ты чего здесь?
— Не нашел тебя в Управлении, — потупившись, признался Виталий.
— Сперва совещание было у Ковалева, потом меня отправили в дежурку, связаться с батайскими. Завтра едем туда.
— Зачем? — не понял капитан.
— Попробуем прощупать народ на месте. Вдруг что-то да выясним. Тут вот еще что… — Овсянникова запнулась. — Пойдем ко мне, есть разговор.
— Может быть, лучше ко мне? — предложил Витвицкий.
— Виталий, — Ирина мягко взяла его за руку, — мне завтра вставать в шесть. А разговор важный.