— Но это же чушь! Ерунда какая-то! — вспыхнул Витвицкий.
— Боюсь, грядет масштабная охота на ведьм. Поэтому не подставляйтесь. То, как вы вычислили Черемушкина, встало Брагину поперек глотки, а он человек злопамятный. До завтра!
Горюнов пожал растерянному Витвицкому руку и исчез в лестничном проеме.
Чикатило выбрался из кустов, вытирая на ходу тряпкой портфель, на него попали капли крови. Выкинув тряпку, он осмотрелся — вроде бы на аллейке никого — и, поправив шляпу, быстрым шагом пошел по посыпанной песком дорожке к выходу из парка.
— Э, мужик! — раздался за спиной грубый голос.
Чикатило на секунду замер, напуганный этим окликом, даже слегка присел от неожиданности, затем медленно обернулся. В другом конце аллейки стояли два мужика, судя по сумкам и прислоненной к столбу складной лестнице — электрики-ремонтники. Один высокий, другой пониже с родимым пятном на щеке.
Чикатило испугался. Он опустил шляпу, чтобы скрыть лицо, и сорвался с места.
— Мужик! Погоди! Курить есть? — закричал высокий.
Второй двинулся было следом за Чикатило, но вскоре остановился: не догнать.
— Покурили, бля… — повернувшись к напарнику, сказал он.
— Это шо? — подошедший к нему высокий наклонился и поднял с травы светлую тряпку с темными пятнами, которой Чикатило вытирал кровь с портфеля.
— Кажись, кровь. Это он выкинул…
Обладатель родимого пятна сделал шаг к кустам, раздвинул их, проговорил глухо, встревоженно:
— Тут вещи раскиданы… Ща, погодь. Вдруг шо ценное есть…
Он неторопливо скрылся в кустах, тихо зашуршали ветки, потом все замерло на несколько долгих секунд, и любитель чужих ценностей с громким треском ломанулся обратно через кусты, падая и ломая ветки. Когда выскочил на аллейку, лицо его было практически белым.
— Дмитро, шо тама?! — спросил высокий.
— Бля-я… Там пиздец… — замахал рукой второй электрик, и его вырвало.
Витвицкий сидел за столом, Овсянникова раскладывала макароны по тарелкам.
— Представляешь, после дежурства задержали, нужно было подписать какую-то петицию в поддержку голодающего доктора Хайдера[10], — рассказывала она со смехом, звякая ложкой. — И смех и грех.
Витвицкий отложил газету, тоже улыбнулся. Овсянникова вдруг стала серьезной:
— А еще… Я уже уходила, когда сообщили: в Новочеркасске, в парке «Красная заря», — женский труп. Электрики нашли.
— Наш? — резко спросил Витвицкий.
Овсянникова молча кивнула, села к столу.
— И что нам теперь делать? — тихо спросил Витвицкий.
— Ужинать. — Овсянникова принялась за еду и через несколько секунд заговорила. — Я хотела у тебя спросить, как у психолога и мужчины: какая женщина выглядит доступнее: в чулках сеточкой или вообще без чулок?
— Ты опять за свое?! Я… Ира, я запрещаю тебе! — взорвался Витвицкий.
— Запрещаешь что? — она пристально посмотрела на Витвицкого. — Работать в уголовном розыске?
1992 год
Зал суда был переполнен. Теперь в нем, помимо участников процесса и несчитаных родственников жертв, были еще и журналисты: в стране набирала вес так называемая желтая пресса, и тысячи акул пера рыскали повсюду в поисках горячих фактов и сенсаций.
Теперь судья был вынужден задавать Чикатило вопросы под щелканье затворов фотокамер.
— Подсудимый, во время освидетельствования вы рассказали комиссии о том, что ваш брат Степан был убит и съеден односельчанами, однако архивная проверка показала, что никакого брата у вас никогда не было. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Не знаю… Ничего, — ответил Чикатило из-за решетки.
— Также после запроса в воинскую часть и опроса ваших сослуживцев не подтвердилась информация о склонении вас к педерастии в пассивной форме и применении в отношении вас многократного сексуального насилия. Что можете сказать на это?
— Ложь! Вранье! Вы покрываете их! — внезапно тонким голосом закричал Чикатило. — Это все заговор! Я ни в чем не виноват!
— Вы также утверждали, что во время службы в армии вас якобы избивали по национальному признаку — за то, что вы украинец, — продолжал судья. — Однако установлено, что ваши сослуживцы — Погаренко, Савчук, Осадчий, Голубка, Шаний и другие — тоже являются украинцами по национальности. По их показаниям, а также по показаниям других военнослужащих вашей части, никто вас не бил и никаких конфликтов на национальной и любой другой почве в части не было.
— Я узник совести! Выпустите меня! — Чикатило вцепился в прутья решетки, начал трясти их, продолжая кричать. — Это все чудовищная ложь!
— Также не подтвердились ваши слова об обращении за психиатрической помощью. Ни одного случая в вашей медицинской карточке не зафиксировано… — Голос судьи стал громче.
— Они сожгли старую карточку! А потом написали новую! Я болен. Мне плохо. — Чикатило буквально повис на решетке, затем сполз по ней, лег на пол, закрыл глаза и сложил руки на груди, словно покойник.
Все это не укрылось от журналистских камер.
— Подсудимый Чикатило! Вы слышите меня? Немедленно встаньте! — Судья поднялся с места, сделал знак конвою. — Поднимите его! Перерыв!
Часть V
Овсянникова приехала на пригородную станцию электрички поздно вечером. Она вышла на темный перрон в длинном плаще, оглянулась — на платформе было пустынно, только вдали, под фонарем, у расписания, стояли две женщины.
Ирина сняла плащ, перебросила его через руку. Теперь она была одета так, как показывалась Витвицкому: короткая юбка, кофточка с глубоким вырезом, чулки сеточкой, туфли на высоком каблуке. На свету стало видно, что на лице у Овсянниковой был яркий, даже вызывающий макияж.
Подъехала электричка, из нее вышли несколько мужчин. Они шагали по перрону, оглядываясь на Овсянникову. Она приветливо улыбнулась им, зашла в вагон. Через освещенные окна было видно, как она идет по вагону, вглядываясь в немногочисленных пассажиров.
Ирина не заметила, как один из пассажиров, в плаще и шляпе, поднялся и пошел за ней. Пройдя через весь вагон, Овсянникова зашла в тамбур. Человек в шляпе — следом…
Овсянникова вышла из тамбура, мужчина в шляпе и плаще шел за нею. Она села к окну, стала смотреть на проносящиеся мимо ночные пейзажи.
Мужчина в плаще и шляпе сел напротив, пристально глядя на нее. Ирина, заметив взгляд мужчины, который скользил по ее ногам, улыбнулась краешками губ и провокационно закинула ногу на ногу.
Электричка стала сбавлять ход. Добившись внимания со стороны обладателя шляпы, Овсянникова встала и, покачивая бедрами, пошла к выходу.
На платформе было безлюдно. Ирина сделала несколько шагов, дождалась, когда электричка уедет, остановилась под фонарем, достала из сумочки помаду, подкрасила губы. Делала она это таким образом, чтобы украдкой оценить происходящее на платформе в зеркальце. Вроде бы перрон был пустым, но вскоре в свете редких тусклых фонарей в стороне она увидела знакомый силуэт мужчины в плаще и шляпе. Мужчина не спеша шел в сторону Ирины. Больше на платформе никого не было.
Убрав помаду, Овсянникова легко спустилась с платформы, перешла через пути и направилась через лесополосу к расположенному в стороне поселку. Она шла по тропинке вдоль железнодорожного полотна, прислушиваясь. Сзади были слышны поспешные тяжелые шаги.
Тропинка сворачивала в лесополосу. Ирина нащупала на поясе под блузкой пистолет, сняла с предохранителя и спокойно свернула за деревья.
На то место, где она повернула, суетливо вышел мужчина в плаще и шляпе. Чуть задержавшись, посмотрел на убегающую за деревья тропинку и двинулся вперед, постоянно оглядываясь.
Было раннее утро. Настолько раннее, что когда отряд милиции добрался до парка, где обнаружили труп женщины, было еще темно. Горюнов и Витвицкий опрашивали электриков, пытаясь восстановить картину произошедшего.
Несчастных свидетелей била дрожь. Высокий все время курил, зажигая одну папиросу от другой, его напарник то и дело прятал руки в карманы.
— Да мы бы и не заметили, товарищ милиционер, — рассказывал высокий. — Покурить хотели, курево кончились… А тут он на дорогу из кустов вывалился. Мы его окликнули, он и побёг.
— Как выглядел? — спросил Горюнов.
— Да как?.. Никак. Росту малость повыше среднего, но сутулился. Шляпа, плащ… Портфель еще у него был. Мы ж его только со спины видели. Как позвали, так он не обернулся даже. Припустил. Не догнать.
— А дальше?
— А шо дальше? Убег. Потом Дмитро вон полез в кусты, ну посмотреть хотел, чего этот в шляпе так всполошился, а там… — Он кивнул на бледного напарника. — Да вы у него спросите, он вам лучше расскажет.
— Что-то ваш напарник не очень разговорчивый, — заметил Витвицкий.
Электрик с родимым пятном на лице вдруг неожиданно резко повернулся, посмотрел на Виталия. Взгляд его наполнился смыслом, лицо сделалось злым, как будто Витвицкий его обидел.
— А шо тут скажешь? — почти крикнул он. — Вам-то все равно. Вы к такому, поди, привычный… А мне тех секунд, что я… Что на нее смотрел… Мне на всю жизнь хватило… И говорить тут нечего, сами ж все видели.
— Видели, — кивнул Горюнов и сделал знак рукой. К ним подошел оперативник. — Андрей, съездите с товарищами в отдел, пусть все вот это повторят под протокол.
— Спасибо за помощь. — Витвицкий по очереди пожал электрикам руки.
Они сели в машину, тронулись, и в этот момент подъехала серая «Волга». Из нее вылез сердитый, невыспавшийся Ковалев, пошел к коллегам, на ходу надевая фуражку.
— А Брагин где? — крикнул он издали.
— Полагаю, спит, — ответил Горюнов, закуривая.
— Можно было не спрашивать, — проворчал Ковалев. — Он днем из кабинета не высунется, а утром из койки и подавно.
— Может, и к лучшему.
Ковалев посмотрел на кусты, в которых работали эксперты.
— Что тут?