Чикатило подошел к окну, отодвинул занавеску, выглянул, подозрительно окинул взглядом пространство двора. На площадке мальчишки гоняли мяч, в стороне молодая женщина в халате развешивала белье.
— Меня никто не спрашивал? — с тревогой в голосе поинтересовался Андрей Романович.
— Нет. А ты кого-то ждешь?
Чикатило шарил взглядом по двору, но не увидел ничего подозрительного. Взгляд его то и дело возвращался к соседке, развешивающей белье. Женщина наклонялась к стоящему на асфальте тазу, демонстрируя загорелые ноги. Чикатило достал платок, вытер влажные губы, отвернулся от окна.
— У нас банка есть? — спросил он у жены.
— Тебе зачем? — не поняла она.
— Пива хочется, — уклончиво ответил Чикатило.
Серый жигуль стоял в десятке метров от подъезда Чикатило, в салоне сидели опера, Горюнов и Липягин.
— С работы ушел рано, — докладывал старший. — Поехал в травмпункт. Потом вернулся домой. Пробыл с полчаса, вышел с авоськой, в авоське банка была. За квасом пошел, видимо, или за пивом. Но вы не беспокойтесь, товарищ майор, Володька за ним следит.
— Вернется, будем брать, — сказал Липягин.
— В квартире? В подъезде? — сразу уточнил опер.
— Зачем нам в подъезде толкаться? — вмешался Горюнов. — Здесь на свежем воздухе и примем.
— А если он сопротивление окажет?
— Дима, он, по-твоему, кто? Рецидивист особо опасный? — усмехнулся Липягин. — Огнестрельного у него нет, мирных граждан случайно не зацепит. Максимум — пробежишься за ним.
Оперативник тоскливо посмотрел на Липягина. Горюнов, видя это, улыбнулся.
— Не переживай, лейтенант, далеко бежать не придется, мы подстраховались.
В этот момент во двор вошел Чикатило. Он был в пальто, очках и шляпе, в руке покачивалась авоська с трехлитровой банкой, а в ней, оставляя на стенках пенные разводы, плескалось небольшое количество пива.
— Вон он! — подал голос второй опер.
Липягин подался вперед, рассматривая Чикатило.
— Это он литр, что ли, взял? Или пол-литра? Здоровый вроде мужик, чего так мало? — удивился старший.
— Вот сейчас сам у него и спросишь, — сказал Липягин — Работаем!
Чикатило шел через двор к подъезду. В задумчивости прошел мимо машины, не обратив внимания на открывшуюся за спиной дверцу.
— Чикатило Андрей Романович? — спросил Липягин.
Услышав свое имя, Чикатило замер, чуть вжав голову в плечи. Это была его обычная реакция на опасность. Медленно обернувшись, он увидел Горюнова, Липягина, оперативников.
— Да. А что такое? — сипло спросил Чикатило.
Липягин раскрыл перед Чикатило удостоверение.
— Вы задержаны. Садитесь в машину.
1992 год
Начальник СИЗО, в котором содержался во время суда Чикатило, был не в духе. Он шел по коридору, за ним цокала каблучками журналистка, та самая, которая обещала жаловаться Ельцину. Мимо проплывали железные двери камер.
Начальник остановился перед одной из дверей — за нею была комната для допросов, — обернулся, с неудовольствием посмотрел на журналистку.
— Запретить я вам с вашим допуском не могу, но… Вы уверены?
— Это моя работа, — холодно улыбнулась журналистка. — Просто пустите меня к нему.
Начальник СИЗО вздохнул, открыл дверь, кивнул — мол, заходите.
Чикатило сидел у стены, выглядел он сейчас совершенно нормально и безобидно. Журналистка посмотрела на него заинтересованно.
— Здравствуйте, Андрей Романович. Как себя чувствуете? — спросила она.
Чикатило изучающе посмотрел на журналистку.
— Здесь спокойно, — ответил он.
— Как по мне — жутковато, — доверительно сказала журналистка. — Меня бы кошмары замучили в таком месте спать.
— А я вот прекрасно сплю, и кошмары не мучают.
— Как с вами обращаются?
— Как в застенках.
— Как кормят?
— Да мне что, я привыкший: всю жизнь по командировкам. Мне что ни поешь, все нормально. А тут рыба, овощи. Сижу, читаю. Апелляцию вот написал. В Президиум Верховного Совета и генпрокурору подал. Они там, в следствии, навешали на меня трупы со всего Союза.
Журналистка покивала, достала импортный диктофон с мини-кассетами, включила, положила на стол.
— Позволите задать вам пару вопросов?
Чикатило ничего не ответил, и журналистка приняла это за согласие.
— Вы пишете апелляции, значит, надеетесь на помилование?
— Да я уже так, отстраненно, где-то не на земле, а выше, у Бога, что ли. Во Вселенной где-то, смотрю на все оттуда. Я уже выше всего этого, — тихо сказал Чикатило.
— Вы верите в Бога?
— Да так, средне. Надеюсь.
После задержания Чикатило, не откладывая дела в долгий ящик, Липягин, Горюнов и оперативники поднялись в квартиру — нужно было сделать обыск.
Чикатило сидел у стола, рядом стояла растерянная Фаина. Тут же сидел Горюнов, а в углу на тахте — двое испуганных соседей: старик и женщина средних лет, понятые. В комнате все было перевернуто вверх дном.
Один из оперативников потянул ящик комода. Ящик не поддался. Оперативник дернул сильнее, фасадная доска ящика с одной стороны отвалилась, наполовину выдернутый ящик повис под неправильным углом, вещи из него посыпались на пол.
— Да что же это?! — воскликнула Фаина.
— Успокойся, Фенечка. Люди работают, ищут что-то, пусть ищут, — сказал Чикатило негромко.
— Что ищут? Ты опять что-то у кого-то взял на время подержать, как тот аккумулятор?
— Клянусь тебе, я ни у кого ничего не брал. — Чикатило взял жену за руку.
— Андрей Романович задержан по подозрению в убийстве, — сухо сказал Горюнов.
Фаина побледнела, выдернула руку, зажала рот.
— Это какой-то бред! — воскликнул Чикатило. — Постеснялись бы такие вещи говорить. Тут все-таки соседи.
— Не соседи, а понятые, — поправил Горюнов. — И я ничего «такого» не сказал, Андрей Романович. Если вы не виноваты, мы принесем вам свои извинения. Если виноваты, будете отвечать по всей строгости закона.
— Бред какой-то. Это все какой-то бред… — пробубнил Чикатило.
В дверях появился Липягин с папкой подмышкой и парой ботинок в руке, в глазах его читался азарт. Майор потряс ботинками.
— Гражданин Чикатило, эти ботинки обнаружены нами у вас в прихожей. Это ваши ботинки?
— Да. А что, ходить в ботинках преступление? — спросил Чикатило со скрытой издевкой.
— Понятые, прошу обратить внимание, гражданин Чикатило признал, что это его ботинки, — сказал Липягин старику и женщине-соседке, перевернул ботинки и продемонстрировал рисунок подошвы Горюнову:
— Похоже на отпечаток в парке?
Горюнов посмотрел на подошвы, прищурился, кивнул — они и в самом деле были похожи по рисунку на след, но сказать наверняка по памяти было нельзя.
— Эксперты разберутся.
Фаина громко всхлипнула.
— Успокойся, Фенечка, — сказал Чикатило. — Я эти ботинки в ростовском универмаге лет семь назад купил. И они там не одни такие были. С тех пор наша обувная промышленность, должно быть, еще сотни тысяч таких ботинок наштамповала.
— Я смотрю, ты разговорчивый, — хмыкнул Липягин. — Посмотрим, как ты в камере заговоришь. Паша, что там у тебя?
Окликнутый Липягиным оперативник отошел от комода.
— Закончил, Эдуард Константинович. Ничего.
— Бери понятых, перемещайтесь на кухню.
Горюнов поднялся из-за стола.
— Пойдемте и мы на кухню, Андрей Романович.
Горюнов и Чикатило следом за операми вышли, Фаина хотела было последовать за ними, но Липягин остановил ее, преградив путь.
— А вы останьтесь. У меня к вам несколько вопросов.
Фаина села к столу, заняв место мужа. Майор устроился рядом, там, где сидел Горюнов.
— Ваш муж часто в командировки ездит?
— Это его работа, он снабженец и…
— Я вас не об этом спросил, — перебил Липягин Фаину. Он достал из папки лист бумаги, положил на стол. — Сможете припомнить, был ли ваш муж в командировках вот в эти даты? И если был, то где?
В это время на кухне Горюнов усадил Чикатило за стол и, дав команду операм начать обыск, как бы между прочим спросил:
— Ну что, Андрей Романович, вы по-прежнему ничего нам не хотите рассказать? Или показать?
— Я не понимаю ваших намеков и не знаю, что вы хотите найти. Нужно — ищите, — отрезал Чикатило.
— Зря вы так. Когда найдем, поздно будет, — кивнул Горюнов.
В этот момент оперативник, осматривающий ящики стола, удивленно присвистнул и обернулся к Горюнову.
— Товарищ майор, можно вас на минуточку.
Понятые с любопытством вытянули шеи. Чикатило дернулся, но остался сидеть. Горюнов подошел к столу, заглянул в ящик. Там аккуратно, один к одному было разложено не менее двух десятков остро заточенных ножей.
— Граждане понятые, подойдите, — сказал Горюнов.
Старик первым подскочил к столу, следом подошла женщина.
— Обратите внимание на эти ножи. — Горюнов посмотрел на Чикатило. — Гражданин Чикатило, чьи это ножи?
— Мои. То есть нашей семьи, — тихо ответил тот.
— Понятые, обратите внимание, гражданин Чикатило подтвердил, что это его ножи, — повысил голос Горюнов. — Гражданин Чикатило, собирайтесь. Вы поедете с нами.
1992 год
Диктофон тихо жужжал, шла запись, журналистка внимательно слушала, наклонив голову. Чикатило рассказывал спокойно, без так привычных в зале суда истерик:
— …Мы в войну жили на оккупированной территории. После боев собирали трупы по частям, в крови… И детей разорванных видел на улицах. Свист пуль, взрывы, пожары — хаты горели. Прятались в подвалах. Голодные моры, организованные режимом Сталина…
Чикатило посмотрел на журналистку, взгляд его зацепился за вырез на ее кофточке. Там, между грудей, поблескивал серебряный кулон в виде лезвия безопасной бритвы. Голос Чикатило замедлился, словно вырез на кофточке и крохотное бритвенное лезвие в ложбинке загипнотизировали его.
— В тридцать третьем году, по рассказам матери, моего старшего брата Степана в голодовку украли и съели, — хрипло, словно бы через силу, продолжил он. — И меня родители всегда предупреждали: никуда не ходить из дому. Голод и холод постоянные были в детские годы. Я умирал с голоду, лежал в бурьянах…