— Я говорил, что он выглядит как обыкновенный человек. Но думать, что вы разговорите его методами, которыми, как выражаются в вашем ведомстве, «раскалывают» мелких жуликов, — наивно. К нему нужно подходить с другой стороны.
Витвицкий недовольно посмотрел на Некрасова.
— И что вы предлагаете?
— Для начала позавтракать, — опять улыбнулся Некрасов.
Часть VIII
Брагин шел по коридору, чуть помахивая папкой, и, судя по выражению лица, размышлял о чем-то очень позитивном, когда его догнал и практически подрезал Липягин.
— Виктор Петрович, на минутку…
— Что вам, майор? — недовольно буркнул Брагин.
— Тут такое дело… Через, — Липягин посмотрел на часы, — двадцать шесть часов нам задержанного отпускать придется. Что думаете по этому поводу?
Брагин нахмурился. Он сейчас не чувствовал себя так уверенно, как в кабинете, и слегка «забуксовал»:
— А что тут думать… — Однако долго быть в замешательстве Брагин не привык и сразу перешел в атаку: — Работать надо было лучше! Это же ваша задача — расколоть преступника, нет? Вот вы и должны… Подход найти к нему какой-то, я не знаю. Если уж нет груза неопровержимых доказательств. Ясно вам?
— Да яснее ясного. И все же?
— Вот и давайте. — Брагин повернулся, чтобы уйти. — Время еще есть.
— Я, собственно, потому и подошел. Нарисовался один вариантец, — Липягин потер подбородок.
Брагин остановился, снова повернулся к Липягину.
— Что еще за «вариантец»?
— В СИЗО, в семнадцатой камере, сидят Федорчук и Обольшин, рецидив. Сто сорок пятая и сто восьмая, гоп-стоп с отягчающими. Обоим корячиться по восьмерику. Я с ними уже… Ну, перетер, понимаете, да? Мы сажаем Чикатило к ним, они тепло и по-дружески, — Липягин хищно, широко улыбнулся, — беседуют, и он к утру пишет признательное. Чик-трак, и мяч в воротах.
— Хм, — Брагин понимающе прищурился. — Цена вопроса?
— Они ставят условие — скостить хотя бы до пяти.
— А получится?
— Есть там одна лазейка… — еще шире улыбнулся Липягин.
Когда Некрасов и Витвицкий после завтрака вошли в кабинет, Горюнов что-то писал, то и дело отрываясь и перечитывая написанное.
— Здравствуйте, товарищ майор. Давно не виделись, — доброжелательно приветствовал Некрасов.
Горюнов поднял голову, увидел профессора, улыбнулся, встал, протянул руку.
— Здравствуйте, Евгений Николаевич! Да уж, давненько. Как долетели? Устроились? Может быть, что-то нужно?
Некрасов внимательно посмотрел на Горюнова, затем перевел взгляд на Витвицкого.
— То есть пригласить меня была ваша инициатива, товарищ майор? А начальство вообще в курсе?
— Ну… в общих чертах, — усмехнулся Горюнов.
— Получается, — тонко улыбнулся Некрасов, — что мы, по сути, действуем на свой страх и риск?
Витвицкий попытался что-то сказать, но Горюнов жестом остановил его.
— Не совсем.
Он достал удостоверение КГБ, продемонстрировал Некрасову. Профессор с интересом изучил корочки, кивнул:
— Комитет государственной безопасности… Ну это меняет дело, Олег Николаевич. Хорошо, теперь я все понял. Сколько у меня времени?
— Меньше суток, — жестко сказал Горюнов и подал Некрасову папку с документами. — Тут собраны все материалы и аналитическая записка по эпизодам дела. Почитайте.
— Обязательно, — с серьезным лицом сказал Некрасов. — Мне потребуется часа два — а потом я готов с ним встретиться.
Традиция «крылечных» перекуров, введенная еще предшественником Ковалева, блюлась работниками ростовского УГРО свято. На крыльце можно было не только дышать свежим воздухом, но и разговаривать свободно, не опасаясь, что кто-то стоит за твоей спиной.
Липягин уже докуривал сигарету, когда из здания вышел Ковалев с красным, злым лицом.
— О, Семеныч! — Липягин достал пачку, протянул начальству. — Угощайся…
Ковалев навис над Липягиным, зашипел ему в лицо:
— Эдик, ты охуел?!
Липягин оторопело опустил руку с сигаретной пачкой.
— А чё?..
— Хуй в очо! Нет, ты скажи: ты совсем ебанутый? Ты нахуя… — он быстро оглянулся, не слышит ли кто: — Ты нахуя Чикатило приказал перевести в семнадцатую?! Ты чем думаешь, блядь?
— А, ты про это, — поскучнел Липягин. — Ну так а хули еще делать? Нам его завтра отпускать придется…
— Опять набой? Тебе истории с Кравченко мало было? Я тебя, дурака, тогда еле отмазал…
— Я с Брагиным все обсудил, он сказал, что прикроет, — опустив глаза, промямлил Липягин.
— Да Брагин твой! — закричал Ковалев, но тут же осекся и заговорил прежним тихим голосом. — Брагин твой орден получит и в Москву уедет. А потом сам же против тебя служебку запустит, понял? Чтобы тебя из органов поперли — и концы в воду.
— Я ж для всех старался. Как лучше хотел, — развел руками Липягин.
— Как лучше, — передразнил его Ковалев.
— И че делать? Его уже перевели…
— Да не перевели его никуда. Я отменил все. Но ты Брагину, если что, скажи, что все на мази, понял?
— А все на мази? — Липягин недоверчиво улыбнулся.
— Хуй его знает, — Ковалев посмотрел на часы. — Но больше никакой отсебятины. Уяснил?
Липягин молча кивнул.
Чикатило сидел за столом, глядя перед собой. Вошел улыбающийся Некрасов — в руках неизменный блокнот и папка.
— Здравствуйте, Андрей Романович.
— Здравствуйте, — тихо ответил Чикатило и вдруг с напором спросил: — Почему меня держат в неволе? Это произвол!
Некрасов сел за стол напротив Чикатило, положил на край стола папку, посмотрел на Чикатило с интересом. Для Некрасова он был прежде всего любопытным случаем в научной практике.
— У вас широкий словарный запас. Это редкость.
— Я имею два высших образования, — раздраженно сказал Чикатило. — Я педагог. А вы держите меня в застенках! Безо всяких оснований держите.
Некрасов раскрыл блокнот.
— Ну я-то вас нигде не держу, — сказал он. — Я три часа назад прилетел из Москвы.
Чикатило впервые оторвал глаза от столешницы и посмотрел на Некрасова. В глазах Чикатило появился заметный интерес.
— Я — ученый, Андрей Романович, — продолжил Некрасов. — В плане образования мы с вами даже отчасти коллеги. У меня тоже два высших.
— Вы писатель, что ли? — кивнул на блокнот Чикатило.
— Нет, не писатель. Я врач, — Некрасов внимательно следил за реакцией Чикатило. — Психиатр.
Чикатило вздрогнул.
— Зачем психиатр? Сумасшедшего из меня решили сделать?
— Отчего же? Полагать, что психиатрия занимается только сумасшествием — обывательская точка зрения. Сумасшествие — вообще бытовое словцо, ненаучный термин. Вы же образованный человек, должны это понимать.
— Не заговаривайте мне зубы. Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь, — Чикатило нахмурился. — Хотите из меня бешеную собаку сделать. И обойтись потом как с бешеной собакой.
Некрасов закрыл блокнот, положил его вместе с ручкой на край стола. Затем разместил руки с открытыми ладонями на столешнице перед собой, принимая максимально открытую позу.
— Боюсь, вы меня не поняли, Андрей Романович, — мягко сказал Некрасов. — Я не работаю в милиции. Я не следователь, не судья. Я не собираюсь оценивать ваши поступки с точки зрения морали или уголовного права. Моя задача состоит не в том, чтобы наказать человека, а в том, чтобы помочь ему.
Чикатило пристально посмотрел на Некрасова, оценивая его слова.
— Хотите сказать, что я болен? — спросил Чикатило.
— Как раз сейчас пытаюсь это понять. Может быть, то, что с вами произошло, не ваша вина, а ваша беда? Возможно, вам нужна помощь. И никто, кроме врача, вас не поймет.
Чикатило подался вперед.
— И что, по-вашему, со мной произошло?
— Я не могу ставить диагноз, пока не услышу это от вас. Но могу предположить…
Некрасов сделал паузу. Чикатило ждал, он был очень внимателен.
— Знаете, люди считают, что дети, убивая животных — мучая котят, надувая лягушек, — получают от этого удовольствие. Это не так. Они не получают удовольствие. Они уходят от неудовольствия. Подросток меняет свое самоощущение: он испытывает чувство торжества от того, что он может распоряжаться чужой жизнью, — продолжил Некрасов.
Чикатило по-прежнему был очень внимателен.
— То же самое происходит и с серийным убийцей, — продолжил Некрасов.
Чикатило кивнул, будто Некрасов поддел его на крючок. Некрасов мягко улыбнулся.
— Я понимаю, что речь идет о вещах интимных. Но я не следователь, я врач. Я здесь не для того, чтобы вас судить и наказывать, а для того, чтобы вам помочь. Стоит только начать рассказывать. Потом будет легче.
Чикатило смотрел на Некрасова очень внимательно и кивал, словно между ними наладилось взаимопонимание.
— Я родился в селе Яблочном Великописаревского района Харьковской области на Украине, — начал он. — У деда были поросята…
Некрасов начал делать пометки, продолжая улыбаться. Чикатило вдруг резко поменялся, утратив мягкость и внимательность, лицо стало жестким, глаза злыми.
— Думаете, раз у вас два высших образования, так вы все обо мне знаете? Ничего вы обо мне не знаете! — бросил он.
Эмоциональная вспышка Чикатило, совсем не тронула Некрасова.
— Вы так думаете? — все с той же мягкой улыбкой спросил он.
Чикатило закивал.
— Вы человек, несомненно, образованный, интеллектуальный. Вы не терпите праздности. Не любите легкомыслия, — сказал Некрасов.
— Это вам моя жена рассказала?
Некрасов достал из внутреннего кармана паспорт, заложенный билетом на самолет. Положил билет на стол перед Чикатило.
— Это мой билет на самолет от Москвы до Ростова. Обратите внимание на дату и время.
— Зачем мне ваш билет? — буркнул Чикатило.
— Чтобы вы поняли, что я с вами абсолютно честен. Я прилетел из Москвы несколько часов назад. У меня не было времени, чтобы поговорить с вашей женой.
Чикатило задумчиво посмотрел на билет, затем на Некрасова.