[1842]. Чингисхан пребывал в хорошем настроении: поступили вести о том, что без боя, дабы избежать разрушений, сдался Лянчжоу (современный Увэй), ключевой город на северной части Шелкового пути, занимавший стратегическое местоположение на стыке трех плато — Лёссового, Тибетского и Монгольского[1843].
Захватив большую часть севера Ордосской излучины, Чингисхан упорно брал в клещи тангутов. Он уже был на подходах к Желтой реке, выслав вперед отряд разведчиков к знаменитым «Девяти переправам», чтобы вызнать все капризные повадки могучей реки[1844]. На левом берегу монголы неожиданно натолкнулись на яростное сопротивление города Инли. Эта крепость держалась столь отважно и долго, что Чингисхан только в начале декабря смог перебраться на другой берег и осадить главную твердыню Линчжоу, защищавшую подступы к столице тангутов, до которой оставалось пройти всего лишь двадцать миль. Но прежде чем брать штурмом Линчжоу, он овладел, устроив массовую бойню, городом Яньчуаньчжоу и перевел туда ставку 16 декабря[1845].
В это время поступили вести о том, что тангутский правитель Сянь-цзун умер, и трон занял император Мо-ди (также Ли Сянь). Чингисхан обдумал возможные последствия и затруднения. Еще две недели потребовались для того, чтобы сломить оборону Линчжоу (монголы называли город Дормехай). Снова погибло множество людей: окрестности города были изборождены сложной системой арыков, и монголы, как обычно, гнали перед собой пленников[1846].
Мо-ди оказался более деятельным, чем предшественник, и набрал огромную армию; хронисты по своему обыкновению предались фантазиям, приводя сведения, варьировавшиеся от ста тысяч до полумиллиона человек[1847]. В любом случае, Мо-ди располагал устрашающей силой. Чингисхан не без труда одержал свою последнюю победу над тангутами, и она была впечатляющей. Армия Мо-ди продвигалась по западному берегу Желтой реки, предположительно, намереваясь перерезать линии коммуникаций монголов. В это время года пойма была покрыта льдом, а вода, перелившаяся через берег, образовала ледяные озера. Чингисхан приказал идти по этим «озерам», и, как сообщается в источниках, он понес существенные потери, но застал неприятеля врасплох и нанес сокрушительное поражение[1848].
Победа была настолько очевидной и убедительной, что Чингисхан доверил провести заключительную операцию — осаду столицы тангутов — своим заместителям, а сам отправился воевать с цзиньцами. Он разделил армию на три части: первому корпусу поручалось вести осаду, второму — блокировать подходы и пути поступления подкреплений от любого союзника — сунцев или цзиньцев, а третьему — под его началом совершить очередной рейд в цзиньский Китай. Замышлялась совместная с Субэдэем кампания: две армии должны были действовать на значительном удалении друг от друга, но поддерживать постоянную курьерскую связь. Субэдэй захватил целый ряд малых поселений, но не сумел взять ни одного крупного города. Чингисхан нанес удар в восточном направлении по долине реки Вэй, круша все на своем пути и наводя ужас на жителей. Однако и его победы имели в большей мере символическое, устрашающее значение. Перед наступлением летнего зноя Чингисхан вернулся в горы Люпань, захватывая попутно тангутские опорные фортификации[1849].
Осадой тангутской столицы Чжунсин (современный Иньчуань) командовал верный Чаган, получивший для ускорения процесса дополнительные силы с севера, из Урахая. Мо-ди предпринял последнюю отчаянную попытку вырваться из окружения и даже преуспел в этом, ушел через горы Хэлань (Алашань) с довольно значительным отрядом в Урахай. Войско, стоявшее в Урахае, не стало отлавливать его в горах, а дождалось, когда уставшие солдаты спустятся со склона. Тогда свершилась очередная кровавая расправа, монголы немилосердно перебили почти всех воинов Мо-ди, а самого императора загнали обратно в столицу[1850]. Даже после такой незадачи Мо-ди вначале упорствовал и отвергал предложения о капитуляции. Но постепенно и у него иссякло желание проявлять стойкость и мужество: на город обрушились не только военные, но и природные бедствия, сначала землетрясение, а потом эпидемия чумы, распространившаяся и на монголов[1851]. Наконец к июлю возникла острая нехватка продуктов питания. Мо-ди понял, что сражение проиграно. Он согласился на капитуляцию, выдвинув экзотическое условие: монголы должны предоставить ему месяц для того, чтобы собрать дары, приличествующие тому моменту, когда он будет отдавать поклон завоевателю. Покорившийся император отправил Чингисхану и патетическое послание: «Я напуган. Прими меня как сына»[1852]. Чингисхан не был расположен к великодушию и, зная, что сам был близок к смерти, повелел убить императора и всю его семью, когда они прибудут сдаваться.
Когда город наконец впустил монголов, последовали стандартные процедуры разграбления и массовой резни. Аша-гамбу был убит сразу, но Моди с семьей до последнего мгновения не знали своей участи, целиком и полностью зависевший от прихоти Чингисхана[1853]. Победители намеренно оскверняли царские могилы Си Ся, чтобы навсегда уничтожить любые напоминания о репутации, статусе и достоинстве государей тангутов[1854]. Чингисхан фактически придерживался политики геноцида, однако, похоже, сохранилось и немало жизней. Часть тангутов переселилась в Сичуань, часть — нашла прибежище в Северо-Восточной Индии, большая колония обосновалась в долине реки Ялун на востоке Тибета. Многие тангуты нашли приют в китайских провинциях Хэнань и Хэбэй, где их присутствие прослеживается до середины эпохи династии Мин[1855][1856].
Поскольку жестокое обращение Чингисхана с тангутами Си Ся нередко приравнивается к геноциду, то возникает вопрос: почему же он не был последовательным в проведении этой кровавой политики? Здесь можно найти несколько объяснений. Во-первых, Чаган уже сохранил жизнь некоторым тангутским олигархам и проявлял больше милосердия в отношении Чжунсина после смерти Чингисхана, когда у монгольских правителей появилось множество иных забот. По мнению других авторов, действие инстинкта импульсивных убийств ослабила эпидемия тифа, поразившая обе противоборствующие стороны[1857]. Бытует и такое предположение: Чингисхан сам отменил приказание «убивать на месте», после того как на юго-западной стороне небосвода появились пять созвездий и прорицатели посчитали это плохим предзнаменованием[1858]. Но если даже политика массовых кровавых расправ и не была предумышленной, то монголы по крайней мере сделали все для того, чтобы Си Ся и тангуты никогда больше не возрождались.
Завоевание Си Ся было одним из самых значительных достижений — по мнению некоторых историков, самым выдающимся военным успехом Чингисхана — тем более выдающимся, если принять во внимание тот факт, что военную операцию он проводил, находясь не в лучшей физической форме. Перед тем как пойти через пустыню Гоби, возможно, в январе 1226 года, он устроил грандиозный выезд на охоту, во время которой его сбросила лошадь, и хан, вероятно, получил серьезные внутренние повреждения. Во всяком случае, после этого падения состояние его здоровья так и не выправилось[1859]. По всей видимости, уже понимая, что жизнь на исходе, вероятно, уже пребывая в тангутском походе, и, возможно, во время одной из остановок в горах Люпань, Чингисхан созвал курултай, чтобы определить порядок наследования престола и устройство империи после его смерти. Можно лишь подивиться его способности сохранять выдержку и уверенность в себе: война с тангутами была в самом разгаре, а он был настолько уверен в неминуемой победе и своих силах, что не чувствовал необходимости передавать кому-либо бразды правления до кончины.
Прежде всего Чингисхан утвердил систему улусов. Империя делилась между четырьмя сыновьями и их наследниками. Угэдэй получал Алтай и все земли верховий Оби, Иртыша и Енисея, простиравшиеся от озер Зайсан и Убсу-Нур (Убса) до Сибири; младший сын Толуй наследовал земли центральной Монголии возле рек Селенга, Орхон, Тола, Халха, Онон, а также озеро Байкал; Джагатаю доставались озеро Балхаш, долина реки Или и Трансоксиана[1860]. Потенциально самый богатый улус оказывался в распоряжении Батыя, сына Джучи: похоже, Чингисхан не передал сыну «грехи» отца. Наследственные земли Батыя пролегали от Арала «до тех пределов, куда могут доскакать наши кони», а это означало, что теоретически он мог владеть всеми территориями вплоть до Атлантики[1861].
Чингисхан пожаловал сыновьям с правом наследования потомками всего лишь по 4000 семей в качестве некой феодальной собственности, что, по его расчетам, не могло позволить ни одному из них обрести независимость. Хотя никто не предполагал, что четыре выделенные территории должны стать независимыми ханствами, такая возможность теоретически существовала с самого начала. С административной точки зрения, Чингисхан принял правильное решение: империя была слишком обширная и громоздкая для централизованного управления одним самодержцем. Но в психологическом и политическом отношении это была величайшая ошибка, и вовсе не удивительно, что именно по схематичным разделительным линиям улусов империя со временем развалилась; проблема усугублялась и тем, что монголы интегрировались в другие культуры, теряя постепенно традиционные племенные обычаи