[1878]. Однако монголы попытались привезти его тело обратно в Монголию, в горы Бурхан-Халдун. Утвердилась традиция считать, что останки хана так и не попали в Монголию. Похоронный отряд застрял в горах севернее Ордоса, запаниковал и засыпал Небеса молитвенными посланиями, упрашивая пропустить шествие[1879].
Большинство историков согласны с тем, что Чингисхан похоронен не в Монголии, а рядом или на плато Ордос: в августовскую жару тело быстро разлагалось, а монголы не знали технику бальзамирования[1880]. Поскольку не сохранилось артефактов, награбленных в городах Персии и Китая, то высказывается предположение о том, что все они погребены вместе с ханом. В большей мере вероятна, нежели реальна, история о том, что все пятьдесят участников погребального отряда были увезены в другую местность и казнены специальной командой убийц с тем, чтобы они унесли с собой тайну местонахождения могилы хана. Мы не можем быть уверены в том, что именно так и было в данном случае, но нам известно, что монголы прибегали к этой практике в дальнейшем при погребении своих ханов[1881].
И эта ужасная расправа с погребальным отрядом не была последним эпизодом в традиции массовых убийств. Монгольская знать культивировала миф о том, что великий хан похоронен на священной горе Бурхан-Халдун, объявила это место запретной зоной и выставила сторожевые посты. После восшествия на трон Угэдэя здесь были принесены в жертву духу его отца сорок девственниц-аристократок[1882]. Чингисхан уходил из жизни так же, как и жил: приумножая смерть и кровопролитие.
Глава 14Угэдэй
На протяжении почти двух лет после смерти Чингисхана Монгольская империя находилась в состоянии оцепенения, а его младший сын Толуй исполнял роль регента. Значительная часть монгольской аристократии хотела, чтобы именно он стал ханом, поскольку считала его великим воителем. Но для этого надо было преодолеть серьезное препятствие: Чингис недвусмысленно определил преемником Угэдэя, второго (по старшинству после смерти Джучи) сына. Конфликт трех традиций — первородства, правопреемства младшего сына и побочного наследования — дополнился еще одним компонентом — личным мнением великого хана, и эту сложнейшую политическую головоломку предстояло разрешить на курултае, который созывался для избрания императора. В теории курултай обычно лишь ратифицировал общественный выбор, уже сделанный в закулисных «клубах» XIII века, но в данном случае избрание преемника превратилось в серьезную проблему[1883].
Почти двухлетний политический тупик был убыточным как в моральном, так и в материальном отношении: цзиньцы воспользовались вакуумом власти и отчасти восстановили свои позиции в Китае. Затягиванию кризиса можно найти лишь одно разумное объяснение: Толуй развернул кампанию за то, чтобы его избрали ханом. Однако два существенных обстоятельства опровергают это предположение. Первое — Толуй был любимчиком отца, и сам он никогда бы не выступил против желаний родителя. Второе — Толуй обожал Угэдэя. Джувейни писал, что степень обожания брата была «выше обыкновенных братских чувств»[1884], и между ними не было ни малейших признаков вражды, уродовавших отношения между Джагатаем и Джучи. Еще одним тормозом была солидарная поддержка Толуя аристократией: она не сразу убедилась в том, что приоритетными являются пожелания Чингисхана.
В одной из версий всей этой истории ключевой фигурой предстает Елюй Чуцай, ближайший советник Чингисхана и придворный астролог: именно он упорно отстаивал китайскую модель властной иерархии: на вершине пирамиды — хан ханов (каган); на второй ступени — принцы крови; на третьем месте — императорская семья, а за ней следуют придворная знать и аристократия. Концепция особой роли Елюй Чуцая обычно считается мифической, поскольку она преувеличивает его реальное влияние, и, кроме того, он не был душеприказчиком, официальным исполнителем письменного завещания Чингиса, так как Чингис не оставил такого завещания[1885].
Угэдэй неохотно согласился стать преемником, и его действия были чрезвычайно осторожные, несмотря на волю отца и письменные заверения Толуя в поддержке. Он всячески восхвалял брата перед народом, напоминал, что, согласно монгольской традиции, преимущество на стороне Толуя, обращался к авторитету дядьев[1886]. Монгольская знать все-таки приняла сторону Угэдэя и признала его новым ханом; он действительно был титулован каганом, но престолонаследование было совершено таким образом, что оно предрекало неизбежную замену его родовой линии династией Толуя. Он был избран ханом 11 или 13 сентября 1229 года[1887]. Олигархи, приехавшие на курултай, приняли клятвенный уговор, определявший порядок избрания будущих ханов:
«Пока существует плоть от плоти детей Угэдэй-хана — и если, хоть травой ее оберни, корова есть не станет, и хоть салом окрути, собака есть не станет, то все равно мы изберем его на ханство, и никто больше не сядет на трон»[1888].
Больше всего Чингисхан желал, чтобы преемники продолжили его завоевания и чтобы не было борьбы за власть между сыновьями. Ему повезло в том, что у него были сыновья, способные принять эстафету военных кампаний. По контрасту, деяния многих великих завоевателей и правителей впоследствии были загублены из-за отсутствия достойных преемников или, наоборот, слишком большого числа бездарных преемников. История богата примерами такого рода: Александр Великий, Марк Аврелий, Тамерлан, Наполеон и др.
Воцарение Угэдэя было столь же маловероятно, как и восшествие во власть Ричарда Львиное Сердце, представителя практически той же эпохи: оба они были третьими сыновьями. Путь к трону ему расчистила непримиримая вражда между первым и вторым сыновьями хана, Джучи и Джагатаем, которая в случае избрания любого из них могла неминуемо ввергнуть Монгольскую империю в гражданскую войну. Хорошо известен оскорбительный ответ Джучи второму брату, Джагатаю, непрестанно изводившему его намеками на незаконнорожденность и непригодность для наследования трона: «Ты превосходишь всех только одним качеством — глупостью»[1889]. Эта непреходящая взаимная ненависть вынудила Чингисхана еще десять лет назад объявить Угэдэя преемником и затем подтвердить свой выбор на смертном ложе. Он также дал ясно понять, что кандидатура Джагатая даже не рассматривалась, проведя все последние дни жизни в августе 1227 года в уединенных консультациях с Угэдэем и Толуем по поводу престолонаследования[1890].
Первые же действия Угэдэя свидетельствуют о том, что он строго исполнял предсмертные наказы отца. Он объявил амнистию за преступления, совершенные в период между смертью Чингиса и своим восшествием на трон, предупредив в то же время, что впредь будет принимать жесткие меры в отношении коррумпированных администраторов и вороватых губернаторов, сурово наказывать любые проявления должностной коррупции[1891]. Угэдэй сохранил систему территориального устройства, основанную на разделении сфер влияния и равновесии интересов, к чему стремился Чингисхан. Угэдэй стал формальным обладателем территорий на дальнем севере: горами Тарбагатай, долиной Кара-Иртыш и всем регионом от Алтайских гор до озера Байкал. Толуй наследовал отцовские воинства и собственно монгольские земли, установленные монгольской традицией[1892]. Джагатай получил самые богатые и плодородные земли бывшего государства Каракитаев и отдельные районы Трансоксианы (без Самарканда и Бухары, которые управлялись из канцлерства Угэдэя)[1893]. Джучи еще раньше достались земли между Уралом и Иртышем, включая Хорезм, Сырдарью и оба берега Арала. После его смерти эти владения подверглись дальнейшему разделу. Орда, старший сын, получил Сырдарью, а Батый, второй сын, стал владельцем всех земель к северу от Каспийского моря вплоть до реки Урал (и, как мы уже знаем, всех территорий, до которых «могут доскакать наши кони»). Владения третьего сына, Шибана[1894] простирались от верховий Урала до Иртыша, включая реки Тургай и Иргиз[1895]. Северный Китай, еще не покоренный, но, в представлениях Чингиса, обреченный на то, чтобы покориться, предназначался для братьев Чингиса с тем, чтобы потом его поделили между собой внуки[1896].
Угэдэю (имя означает «идущий в гору»), когда он взошел на трон, было 43 года. Внешне это был внушительных размеров мужчина с ярко выраженной одержимостью женским полом. У него были две главные жены — Борахчин и Дорегене (иногда ее называют Туракина), две рядовые жены (Мога и Джачин), а также шестьдесят наложниц, одна из которых, самая востребованная, чье имя в источниках упущено, родила ему двоих сыновей — Кадана и Малика. Мога прежде была конкубиной самого Чингисхана. Дорегене, найманка, бывшая супруга вождя меркитов, красотой не отличалась, но была умна, обладала властным, волевым и решительным характером. Она родила Угэдэю пятерых сыновей, в том числе наследника — Гуюка[1897].
В Угэдэе уживались черты и привлекательные и отталкивающие. Человек умный, проницательный добропорядочный, выдержанный, искренний, по обыкновению спокойный и неторопливый, здравый и искусный политик, он мог внезапно превратиться в капризного, грубого и жестокого деспота, особенно во хмелю, что